Аля Кудряшева - Петербургская мистерия
текст песни
12
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Аля Кудряшева - Петербургская мистерия - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
А чтобы быть собой - смотри, - мне нужно непристойно мало - всего лишь жить под одеялом часов двенадцать, а не три, мне нужен вечер теплый, синий, с вином и плюшками в меду, и научиться быть красивой спокойным людям на беду, мне нужно ездить на метро, толкаться острыми локтями, и чувствовать, как голод тянет моё засохшее нутро, мне нужно плакать втихаря над неудавшимся романом, кричать "конечно, всё нормально" - "всё плохо" тихо говоря, кидаться под автомобили, сидеть на белой полосе, еще, практически от всех, мне нужно, чтоб меня любили, накидывать на плечи шарф, себя чуть-чуть считать поэтом. И нужно жить - а то всё это теряет некоторый шарм.
Казалось, что вчера октябрь, но ветер бьет щитом фанерным, метет за ворот, щиплет нервы, тайфуны снежные крутя. Курю у звездного ковша, украдкой, в пять сбежав с работы, с такой неслыханной свободой, что даже не о чем дышать. Что даже не о чем смотреть - прищуриваюсь против снега, а он так сыплет, сыплет с неба, что мир уменьшился на треть. И в этом мире бродим мы - актеры призрачной массовки, знакомлю старые кроссовки с промокшим сахаром зимы.
На Стрелке в свете фонаря туристы изучают карту - рожденственские кинокадры почти в начале ноября. Попробуй выжить на ветру, мне через мост на Петроградку - иду, хватаясь за оградку, скольжу по мокрому ковру. Я узнаю себя чуть-чуть в любом прошедшем человеке, отныне, присно и вовеки я буду жить, куда хочу, куда прикажет глаз и нос, куда меня несет кривая, туда и побегу - живая настолько, что самой смешно. Ты хочешь выпить - ну, налей, я тоже - так спасибо, Боже, за непохожих, за прохожих, за Биржу в дрожи фонарей. Но ты сидишь в жару, в соплях, над книжками, на Техноложке, скребешь ногтями по обложке, заметки ставишь на полях, и шепчешь, засыпая в полночь, закутываясь в теплый плед - ты шепчешь это много лет, но ты наверное, не помнишь:
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не увижу спартанцев под Пилосом.
Ерошится на куртке шерсть, и всё вокруг тесней и площе, а я переезжаю площадь трамваем номер тридцать шесть. Я не могу тебе помочь, приду тихонько, брошу сумку, я принесла прозрачный сумрак, босую питерскую ночь. Спартанцы здесь обречены, здесь нет блистательных и сильных, есть тонкий запах апельсинов и прелый привкус тишины. Шагами легкими тоска заходит в гости, тянет жилы и спрашивает: "Живы?" -Живы. Тебе здесь нечего искать.
Но завтра-то - не за горой , мы побредем проспектом темным - совсем усталые актеры, неважно знающие роль. Дрожит собака в конуре, не греется вода в ботинках, но есть вчерашняя картинка - и Биржа в свете фонарей. А остальное - ерунда, тоска крадется шагом лисьим, но мы исчезнем в закулисье и будем живы - навсегда.
Казалось, что вчера октябрь, но ветер бьет щитом фанерным, метет за ворот, щиплет нервы, тайфуны снежные крутя. Курю у звездного ковша, украдкой, в пять сбежав с работы, с такой неслыханной свободой, что даже не о чем дышать. Что даже не о чем смотреть - прищуриваюсь против снега, а он так сыплет, сыплет с неба, что мир уменьшился на треть. И в этом мире бродим мы - актеры призрачной массовки, знакомлю старые кроссовки с промокшим сахаром зимы.
На Стрелке в свете фонаря туристы изучают карту - рожденственские кинокадры почти в начале ноября. Попробуй выжить на ветру, мне через мост на Петроградку - иду, хватаясь за оградку, скольжу по мокрому ковру. Я узнаю себя чуть-чуть в любом прошедшем человеке, отныне, присно и вовеки я буду жить, куда хочу, куда прикажет глаз и нос, куда меня несет кривая, туда и побегу - живая настолько, что самой смешно. Ты хочешь выпить - ну, налей, я тоже - так спасибо, Боже, за непохожих, за прохожих, за Биржу в дрожи фонарей. Но ты сидишь в жару, в соплях, над книжками, на Техноложке, скребешь ногтями по обложке, заметки ставишь на полях, и шепчешь, засыпая в полночь, закутываясь в теплый плед - ты шепчешь это много лет, но ты наверное, не помнишь:
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не увижу спартанцев под Пилосом.
Ерошится на куртке шерсть, и всё вокруг тесней и площе, а я переезжаю площадь трамваем номер тридцать шесть. Я не могу тебе помочь, приду тихонько, брошу сумку, я принесла прозрачный сумрак, босую питерскую ночь. Спартанцы здесь обречены, здесь нет блистательных и сильных, есть тонкий запах апельсинов и прелый привкус тишины. Шагами легкими тоска заходит в гости, тянет жилы и спрашивает: "Живы?" -Живы. Тебе здесь нечего искать.
Но завтра-то - не за горой , мы побредем проспектом темным - совсем усталые актеры, неважно знающие роль. Дрожит собака в конуре, не греется вода в ботинках, но есть вчерашняя картинка - и Биржа в свете фонарей. А остальное - ерунда, тоска крадется шагом лисьим, но мы исчезнем в закулисье и будем живы - навсегда.
And to be yourself - look - I need a small one - just live under the blanket of twelve hours, not three, I need a warm, blue evening, with wine and buns at honey, and learn to be beautiful, calm people for trouble You need to ride the subway, push with sharp elbows, and feel how hunger pulls my dried outflow, I need to cry quietly over a failed novel, shouting “Of course, everything is fine” - “everything is bad”, rush under cars, sit on a white lane , more, almost from everyone, I need to be loved, throw a scarf on my shoulders, consider myself a little a poet. And you need to live - otherwise all this loses some charm.
It seemed that yesterday is October, but the wind was beating plywood with a shield, it has been about the gate, the nerves are pinching, the typhoons are snowy. I smoke at the star bucket, stealthily, fifting up from work, with such unheard of freedom that there is nothing to breathe about. That I don’t even look about - I squint against the snow, but he is so sprinkled, sprinkles from the sky that the world has decreased by a third. And in this world we wander - the actors of the ghostly extras, I introduce old sneakers with wet sugar of winter.
On the arrow in the light of the lantern, tourists study the map - Birthday film facilities almost in early November. Try to survive in the wind, I go through the bridge to Petrogradka - I go, grabbing the fence, I glue on a wet carpet. I recognize myself a little in any past person, from now on, inhabited and forever I will live, where I want, where I will order the eye and nose, where the curve carrys me, there is so alive that it is most funny. You want to drink - well, pour, I, too, thank you, God, for the dissimilar, for passers -by, for the exchange in the trembling lamps. But you are sitting in the heat, in snot, over books, on the technician, scraping your nails on the cover, you put notes on the fields, and whisper, falling asleep at midnight, wiping into a warm blanket - you whisper for many years, but you probably don’t remember:
I will never break the Spartans under the pilot.
I will never break the Spartans under the pilot.
I will never see the Spartans under the pilot.
The wool is being rushed on a jacket, and everything around is closer and flatter, and I move the area of tram from thirty -six. I can’t help you, I will come quietly, I will throw my bag, I brought a transparent dusk, I will barefoot the St. Petersburg night. The Spartans are doomed here, there are no brilliant and strong, there is a thin smell of oranges and the adult taste of silence. With steps with light longing come to visit, pulls the veins and asks: "Alive?" -It. You have nothing to look for here.
But tomorrow it’s not behind the mountain, we will shake the dark avenue - completely tired actors who know the role unwell. The dog is trembling in Konura, the water in the boots does not heat up, but there is yesterday’s picture - and the exchange in the light of lanterns. And the rest is nonsense, longing is sneaked with a pace, but we will disappear in the backstage and we will be alive - forever.
It seemed that yesterday is October, but the wind was beating plywood with a shield, it has been about the gate, the nerves are pinching, the typhoons are snowy. I smoke at the star bucket, stealthily, fifting up from work, with such unheard of freedom that there is nothing to breathe about. That I don’t even look about - I squint against the snow, but he is so sprinkled, sprinkles from the sky that the world has decreased by a third. And in this world we wander - the actors of the ghostly extras, I introduce old sneakers with wet sugar of winter.
On the arrow in the light of the lantern, tourists study the map - Birthday film facilities almost in early November. Try to survive in the wind, I go through the bridge to Petrogradka - I go, grabbing the fence, I glue on a wet carpet. I recognize myself a little in any past person, from now on, inhabited and forever I will live, where I want, where I will order the eye and nose, where the curve carrys me, there is so alive that it is most funny. You want to drink - well, pour, I, too, thank you, God, for the dissimilar, for passers -by, for the exchange in the trembling lamps. But you are sitting in the heat, in snot, over books, on the technician, scraping your nails on the cover, you put notes on the fields, and whisper, falling asleep at midnight, wiping into a warm blanket - you whisper for many years, but you probably don’t remember:
I will never break the Spartans under the pilot.
I will never break the Spartans under the pilot.
I will never see the Spartans under the pilot.
The wool is being rushed on a jacket, and everything around is closer and flatter, and I move the area of tram from thirty -six. I can’t help you, I will come quietly, I will throw my bag, I brought a transparent dusk, I will barefoot the St. Petersburg night. The Spartans are doomed here, there are no brilliant and strong, there is a thin smell of oranges and the adult taste of silence. With steps with light longing come to visit, pulls the veins and asks: "Alive?" -It. You have nothing to look for here.
But tomorrow it’s not behind the mountain, we will shake the dark avenue - completely tired actors who know the role unwell. The dog is trembling in Konura, the water in the boots does not heat up, but there is yesterday’s picture - and the exchange in the light of lanterns. And the rest is nonsense, longing is sneaked with a pace, but we will disappear in the backstage and we will be alive - forever.
Другие песни исполнителя: