Центр Специального Назначения - снег в ноябре
текст песни
28
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Центр Специального Назначения - снег в ноябре - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Снег в ноябре, суровый снег
Нас приласкал, гражданкой проспиртованных.
И мы пошли по рыхлой полосе.
Забрали нас долгами арестованных.
Смеясь навзрыд, навзрыд кричали девочки,
И обещали ждать: "А Вы служите, мальчики".
И мы хотели грызть, и мы хотели рвать, чтоб только жили Вы,
И чтоб трудились Ваши пальчики над письмами, над письмами.
Ломали нас, как спички на морозе.
Но проростали вновь, кто не умел ломаться.
Метали нас, роняли как подкоженных,
Чтоб только научились мы в атаке подниматься.
И крик "Ура!" врывался в наши души,
Кровавый снег служил святой иконою.
Мы били в барабаны, по рожам и по нервам,
И ротной песней шли мы зачарованные.
Нас не страшит дисбат, нет, не его боялись мы.
Боялись не вернуться к "дембелю" домой.
Друга не дождется мать, друзья порастеряются.
И кто-то спать заляжется с девчонкой дорогой.
А письма шли, и по началу нежные,
Но каждому в последствии пришлось читать:
"Прости морпех, ошибка вышла глупая.
Я не тебя люблю, и некого мне ждать".
И мы плевались Ольками и Ленами,
И жгли чинариками губы, обозленные.
И по отбою жилами и венами
Терзали душу телу напряженному.
Мы шли вперед, и мы везде по-разному
Несли свой крест по приказу меченых.
Мы шли вперед, несмело оборачиваясь,
Чтоб видеть всех убитых и калеченных.
Мы шли в Чечню, и возвращались мертвыми,
А после нас судили пересудами.
Висели на тросах, на разных кабелях.
И засыпали в ночь с боеголовками.
Мы утопали на подлодках атомных.
И все кончалось мылом и веревкою.
Там, где стоит родимый дом,
У окошка мать думает о том,
Как редко пишет сын.
Сын глотает никотин,
Все думает о том,
Как плохо мы живем. Как плохо мы живем!
От части вертолет, и завтра марш-бросок.
И через час отбой, и фильмы в выходной.
И тритий сапоги, и каждый день тиски.
И тянутся часы по распорядку дня.
Отвоевали мы два лета, две зимы.
Нас встретят девушки, бульвары и сады.
Прощай казарма, автомат и сапоги.
Отвоевали свое, отвоевали свое.
Нас приласкал, гражданкой проспиртованных.
И мы пошли по рыхлой полосе.
Забрали нас долгами арестованных.
Смеясь навзрыд, навзрыд кричали девочки,
И обещали ждать: "А Вы служите, мальчики".
И мы хотели грызть, и мы хотели рвать, чтоб только жили Вы,
И чтоб трудились Ваши пальчики над письмами, над письмами.
Ломали нас, как спички на морозе.
Но проростали вновь, кто не умел ломаться.
Метали нас, роняли как подкоженных,
Чтоб только научились мы в атаке подниматься.
И крик "Ура!" врывался в наши души,
Кровавый снег служил святой иконою.
Мы били в барабаны, по рожам и по нервам,
И ротной песней шли мы зачарованные.
Нас не страшит дисбат, нет, не его боялись мы.
Боялись не вернуться к "дембелю" домой.
Друга не дождется мать, друзья порастеряются.
И кто-то спать заляжется с девчонкой дорогой.
А письма шли, и по началу нежные,
Но каждому в последствии пришлось читать:
"Прости морпех, ошибка вышла глупая.
Я не тебя люблю, и некого мне ждать".
И мы плевались Ольками и Ленами,
И жгли чинариками губы, обозленные.
И по отбою жилами и венами
Терзали душу телу напряженному.
Мы шли вперед, и мы везде по-разному
Несли свой крест по приказу меченых.
Мы шли вперед, несмело оборачиваясь,
Чтоб видеть всех убитых и калеченных.
Мы шли в Чечню, и возвращались мертвыми,
А после нас судили пересудами.
Висели на тросах, на разных кабелях.
И засыпали в ночь с боеголовками.
Мы утопали на подлодках атомных.
И все кончалось мылом и веревкою.
Там, где стоит родимый дом,
У окошка мать думает о том,
Как редко пишет сын.
Сын глотает никотин,
Все думает о том,
Как плохо мы живем. Как плохо мы живем!
От части вертолет, и завтра марш-бросок.
И через час отбой, и фильмы в выходной.
И тритий сапоги, и каждый день тиски.
И тянутся часы по распорядку дня.
Отвоевали мы два лета, две зимы.
Нас встретят девушки, бульвары и сады.
Прощай казарма, автомат и сапоги.
Отвоевали свое, отвоевали свое.
Snow in November, severe snow
We caressed us, a citizen of proportioned.
And we went in a loose strip.
They took us to the arrested debts.
Laughing sobbing, the girls shouted sobbing,
And they promised to wait: "And you serve, boys."
And we wanted to bite, and we wanted to tear, so that you only lived,
And so that your fingers work over letters, over letters.
They broke us like matches in the cold.
But they sprinkled again, who did not know how to break.
They threw us, dropped us like subcutaneous,
So that we only learn to rise in an attack.
And the scream "Hurray!" burst into our souls,
Bloody snow served as a holy icon.
We beat the drums, by faces and nerves,
And we walked enchanted with a company song.
Dysbath is not afraid of us, no, we were not afraid of him.
They were afraid not to return to the "demobilization" home.
A friend will not wait for a friend, friends are injured.
And someone will go to bed with the girl dear.
And the letters went, and at first tender,
But everyone later had to read:
"Sorry, Morpeh, a stupid mistake came out.
I do not love you, and there is no one to wait for me. "
And we spat on Olki and Lenami,
And burned the lips with chinars, angry.
And by hollow veins and veins
They tormented the soul of the body tense.
We walked forward, and we are everywhere in different ways
They carried their cross on the orders of the swept.
We walked forward, turning off
To see all the dead and crippled.
We went to Chechnya, and returned to the dead,
And after us they tried gossip.
Hung on cables, on different cables.
And they fell asleep on the night with warheads.
We drowned on the submarines of atomic.
And it all ended with soap and a rope.
Where there is a darling house,
At the window, the mother thinks about
How the son rarely writes.
Son swallows nicotine,
Everything thinks about
How bad we live. How bad we live!
From a unit helicopter, and tomorrow a march.
And an hour later the hang up, and the films on the weekend.
And tritius boots, and every day a vice.
And the clock is stretching for the daily routine.
We conquered two summer, two winters.
Girls, boulevards and gardens will meet us.
Goodbye the barracks, machine gun and boots.
They conquered their own, won their own.
We caressed us, a citizen of proportioned.
And we went in a loose strip.
They took us to the arrested debts.
Laughing sobbing, the girls shouted sobbing,
And they promised to wait: "And you serve, boys."
And we wanted to bite, and we wanted to tear, so that you only lived,
And so that your fingers work over letters, over letters.
They broke us like matches in the cold.
But they sprinkled again, who did not know how to break.
They threw us, dropped us like subcutaneous,
So that we only learn to rise in an attack.
And the scream "Hurray!" burst into our souls,
Bloody snow served as a holy icon.
We beat the drums, by faces and nerves,
And we walked enchanted with a company song.
Dysbath is not afraid of us, no, we were not afraid of him.
They were afraid not to return to the "demobilization" home.
A friend will not wait for a friend, friends are injured.
And someone will go to bed with the girl dear.
And the letters went, and at first tender,
But everyone later had to read:
"Sorry, Morpeh, a stupid mistake came out.
I do not love you, and there is no one to wait for me. "
And we spat on Olki and Lenami,
And burned the lips with chinars, angry.
And by hollow veins and veins
They tormented the soul of the body tense.
We walked forward, and we are everywhere in different ways
They carried their cross on the orders of the swept.
We walked forward, turning off
To see all the dead and crippled.
We went to Chechnya, and returned to the dead,
And after us they tried gossip.
Hung on cables, on different cables.
And they fell asleep on the night with warheads.
We drowned on the submarines of atomic.
And it all ended with soap and a rope.
Where there is a darling house,
At the window, the mother thinks about
How the son rarely writes.
Son swallows nicotine,
Everything thinks about
How bad we live. How bad we live!
From a unit helicopter, and tomorrow a march.
And an hour later the hang up, and the films on the weekend.
And tritius boots, and every day a vice.
And the clock is stretching for the daily routine.
We conquered two summer, two winters.
Girls, boulevards and gardens will meet us.
Goodbye the barracks, machine gun and boots.
They conquered their own, won their own.