Записки на Теле - рыбы протухшего моря
текст песни
20
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Записки на Теле - рыбы протухшего моря - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Синхронизация фрагментов мозга и сердца,
на примере тел младенцев в полотенцах,
в инкубаторных залах, улов врачами дает начало,
а сами кичатся по углам социальной защитой.
За считанные секунды заполняются ядом.
Дома из бумаги и спичечных коробов,
построенные врагами слов, рабами снов.
Снова и снова забиваю в памяти кол,
по осколкам воспоминания сходятся,
коды в фрагментах шифра, цифры лжецов,
срывая ценники выпавших золотых зубов.
Грубость строит вокруг одни лишь запреты.
Заперто на ключ девушкой Ханной.
В стакан наливает воды, до дыр стирая,
этикетки бутылей с минерализацией,
легализированных скважин зараженных.
Стражники догорающих в пламени городов.
Казнят за каждое слово, храня осколки виновных,
разбитых камнями керамических тел,
созревших в трущобах подпольного мира.
Реанимируют веру в себя и высшее, бессмертие мысли,
предоставляя свободу выбора трудящимся.
Нищие восстанут ликом навязчивости.
Пьянящий дождь угасающей вечности,
беспечности в клетчатых, тюремных одеждах,
без встреч, но встречному движению наперекор.
Уколот в широкую вену, стены все так же жмут,
жгутом колено зажато, сквозь жабры перекрывай дыхание.
Ханна, ты ткань обрывками, как рыба в аквариуме,
варишься заживо, как животное в новую стезю.
Степную зону комфорта, в три порта на разных кораблях,
капитан у руля спросил меня стоя. Кто ты?
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
установился контакт на палубе, перебои работы двигателя,
в движении, перегрев основных цилиндров,
литр на милю, под илом половина узлов, винные дожди снова пьянят.
Нас с Ханной теперь оттесняет левый ряд морской автострады.
В торговом зале отдела свежих морепродуктов,
море протухло, потухли последние свечи, с прошлого вечера.
Все так же ждем встреч, уже целую вечность.
Век снов с ампутированными конечностями.
Плавники сами унесут не суть куда.
К дверям конечного пункта, направления, цикличности
в двух строчках отыскал смысл жизни, точка.
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
Потолок обвалился на ноги, балками зажимает в кровь,
Брови скрывают глаза и признаки пронизывающей боли.
Соленое море, соленое море, соленое море.
Рассыпалось мировоззрение как проекция во времени.
Распустились ремни, удар об камни прерывает мечту.
Корабль идет ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Корабль.Падение.
Идем ко дну.Крушение.
Ханна. Мы идем ко дну.
Корабль идет ко дну.Мы идем ко дну.
Ханна.
на примере тел младенцев в полотенцах,
в инкубаторных залах, улов врачами дает начало,
а сами кичатся по углам социальной защитой.
За считанные секунды заполняются ядом.
Дома из бумаги и спичечных коробов,
построенные врагами слов, рабами снов.
Снова и снова забиваю в памяти кол,
по осколкам воспоминания сходятся,
коды в фрагментах шифра, цифры лжецов,
срывая ценники выпавших золотых зубов.
Грубость строит вокруг одни лишь запреты.
Заперто на ключ девушкой Ханной.
В стакан наливает воды, до дыр стирая,
этикетки бутылей с минерализацией,
легализированных скважин зараженных.
Стражники догорающих в пламени городов.
Казнят за каждое слово, храня осколки виновных,
разбитых камнями керамических тел,
созревших в трущобах подпольного мира.
Реанимируют веру в себя и высшее, бессмертие мысли,
предоставляя свободу выбора трудящимся.
Нищие восстанут ликом навязчивости.
Пьянящий дождь угасающей вечности,
беспечности в клетчатых, тюремных одеждах,
без встреч, но встречному движению наперекор.
Уколот в широкую вену, стены все так же жмут,
жгутом колено зажато, сквозь жабры перекрывай дыхание.
Ханна, ты ткань обрывками, как рыба в аквариуме,
варишься заживо, как животное в новую стезю.
Степную зону комфорта, в три порта на разных кораблях,
капитан у руля спросил меня стоя. Кто ты?
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
установился контакт на палубе, перебои работы двигателя,
в движении, перегрев основных цилиндров,
литр на милю, под илом половина узлов, винные дожди снова пьянят.
Нас с Ханной теперь оттесняет левый ряд морской автострады.
В торговом зале отдела свежих морепродуктов,
море протухло, потухли последние свечи, с прошлого вечера.
Все так же ждем встреч, уже целую вечность.
Век снов с ампутированными конечностями.
Плавники сами унесут не суть куда.
К дверям конечного пункта, направления, цикличности
в двух строчках отыскал смысл жизни, точка.
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
Потолок обвалился на ноги, балками зажимает в кровь,
Брови скрывают глаза и признаки пронизывающей боли.
Соленое море, соленое море, соленое море.
Рассыпалось мировоззрение как проекция во времени.
Распустились ремни, удар об камни прерывает мечту.
Корабль идет ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Корабль.Падение.
Идем ко дну.Крушение.
Ханна. Мы идем ко дну.
Корабль идет ко дну.Мы идем ко дну.
Ханна.
Synchronization of fragments of the brain and heart,
on the example of bodies of babies in towels,
In the incubator halls, the catch gives a beginning,
And they themselves boast in the corners of social protection.
In a matter of seconds, they are filled with poison.
Houses made of paper and matchboxes,
built by enemies of words, slaves of dreams.
I score in my memory again and again,
Memories converge on the fragments,
codes in cipher fragments, liars,
Tearing off the price tags of the fallen golden teeth.
Roughness builds around only prohibitions.
Locked the key to the Hannah girl.
He pours water into the glass, washing to the holes,
Labels of bottles with mineralization,
Legalized wells infected.
Guardians of the cities that are burning in flame.
Executed for every word, keeping the fragments of the guilty,
Ceramic bodies broken by stones,
matured in the slums of the underground world.
Reanimate faith in themselves and the highest, immortality of thought,
Providing the freedom of choice to workers.
The beggars will rise a face of obsession.
The drunken rain of the fading eternity,
carelessness in checkered, prison clothes,
Without meetings, but oncoming traffic against it.
Injected into a wide vein, the walls are still clinging,
Burn the knee is clamped, over the gills, overlap your breath.
Hannah, you are fabric with scraps, like a fish in the aquarium,
You cook alive, like an animal in a new path.
The steppe zone of comfort, in three ports on different ships,
The captain at the helm asked me standing. Who are you?
Who am I? With clear thoughts, I swim in milk with mussels,
in a boat, a herring of Hannna, the same humane,
And in the porridge of semolina, without foundations, my table was mired,
Strive one hundred thousand leagues under water like cartridges in a cage of a nagan.
On sails, like a Russak, to fly at the moment,
Take a coal, along with laziness in it, we will get down with fire.
Salt the flame, into the tribe under one sign,
In the name, title to the soul, was bitten by the vampire of illusions.
Hannah hidden behind the Muse Muse, was only a splinter in his finger.
In August, all wanderers and wanderers returned home.
Touching the ground, on the reel of Reef, the ship stopped,
Contact on the deck, interruptions in the engine, have been established,
in motion, overheating of the main cylinders,
A liter for a mile, under silt half of the knots, wine rains again get drunk.
Hannah and I are now pushing the left row of naval highway.
In the trading floor of the department of fresh seafood,
The sea was faded, the last candles went out, since last evening.
We are still waiting for meetings, already an eternity.
Age of dreams with amputated limbs.
The fins themselves will not take away where.
To the doors of the final point, direction, cyclicity
In two lines, I found the meaning of life, a point.
Who am I? With clear thoughts, I swim in milk with mussels,
in a boat, a herring of Hannna, the same humane,
And in the porridge of semolina, without foundations, my table was mired,
Strive one hundred thousand leagues under water like cartridges in a cage of a nagan.
On sails, like a Russak, to fly at the moment,
Take a coal, along with laziness in it, we will get down with fire.
Salt the flame, into the tribe under one sign,
In the name, title to the soul, was bitten by the vampire of illusions.
Hannah hidden behind the Muse Muse, was only a splinter in his finger.
In August, all wanderers and wanderers returned home.
Touching the ground, on the reel of Reef, the ship stopped,
The ceiling collapsed to his feet, clamps with beams into the blood,
The eyebrows hide their eyes and signs of permeating pain.
The salty sea, the salty sea, the salty sea.
The worldview crumbled as a projection in time.
The belts bloomed, the stab on the stones interrupts the dream.
The ship goes to the bottom.
Fall. Let's go to the bottom.
Fall. Let's go to the bottom.
Ship. Pack.
We go to the bottom.
Hannah. We go to the bottom.
The ship goes to the bottom. We go to the bottom.
Hannah.
on the example of bodies of babies in towels,
In the incubator halls, the catch gives a beginning,
And they themselves boast in the corners of social protection.
In a matter of seconds, they are filled with poison.
Houses made of paper and matchboxes,
built by enemies of words, slaves of dreams.
I score in my memory again and again,
Memories converge on the fragments,
codes in cipher fragments, liars,
Tearing off the price tags of the fallen golden teeth.
Roughness builds around only prohibitions.
Locked the key to the Hannah girl.
He pours water into the glass, washing to the holes,
Labels of bottles with mineralization,
Legalized wells infected.
Guardians of the cities that are burning in flame.
Executed for every word, keeping the fragments of the guilty,
Ceramic bodies broken by stones,
matured in the slums of the underground world.
Reanimate faith in themselves and the highest, immortality of thought,
Providing the freedom of choice to workers.
The beggars will rise a face of obsession.
The drunken rain of the fading eternity,
carelessness in checkered, prison clothes,
Without meetings, but oncoming traffic against it.
Injected into a wide vein, the walls are still clinging,
Burn the knee is clamped, over the gills, overlap your breath.
Hannah, you are fabric with scraps, like a fish in the aquarium,
You cook alive, like an animal in a new path.
The steppe zone of comfort, in three ports on different ships,
The captain at the helm asked me standing. Who are you?
Who am I? With clear thoughts, I swim in milk with mussels,
in a boat, a herring of Hannna, the same humane,
And in the porridge of semolina, without foundations, my table was mired,
Strive one hundred thousand leagues under water like cartridges in a cage of a nagan.
On sails, like a Russak, to fly at the moment,
Take a coal, along with laziness in it, we will get down with fire.
Salt the flame, into the tribe under one sign,
In the name, title to the soul, was bitten by the vampire of illusions.
Hannah hidden behind the Muse Muse, was only a splinter in his finger.
In August, all wanderers and wanderers returned home.
Touching the ground, on the reel of Reef, the ship stopped,
Contact on the deck, interruptions in the engine, have been established,
in motion, overheating of the main cylinders,
A liter for a mile, under silt half of the knots, wine rains again get drunk.
Hannah and I are now pushing the left row of naval highway.
In the trading floor of the department of fresh seafood,
The sea was faded, the last candles went out, since last evening.
We are still waiting for meetings, already an eternity.
Age of dreams with amputated limbs.
The fins themselves will not take away where.
To the doors of the final point, direction, cyclicity
In two lines, I found the meaning of life, a point.
Who am I? With clear thoughts, I swim in milk with mussels,
in a boat, a herring of Hannna, the same humane,
And in the porridge of semolina, without foundations, my table was mired,
Strive one hundred thousand leagues under water like cartridges in a cage of a nagan.
On sails, like a Russak, to fly at the moment,
Take a coal, along with laziness in it, we will get down with fire.
Salt the flame, into the tribe under one sign,
In the name, title to the soul, was bitten by the vampire of illusions.
Hannah hidden behind the Muse Muse, was only a splinter in his finger.
In August, all wanderers and wanderers returned home.
Touching the ground, on the reel of Reef, the ship stopped,
The ceiling collapsed to his feet, clamps with beams into the blood,
The eyebrows hide their eyes and signs of permeating pain.
The salty sea, the salty sea, the salty sea.
The worldview crumbled as a projection in time.
The belts bloomed, the stab on the stones interrupts the dream.
The ship goes to the bottom.
Fall. Let's go to the bottom.
Fall. Let's go to the bottom.
Ship. Pack.
We go to the bottom.
Hannah. We go to the bottom.
The ship goes to the bottom. We go to the bottom.
Hannah.
Другие песни исполнителя: