Иосиф Бродский - Конец прекрасной эпохи
текст песни
49
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Иосиф Бродский - Конец прекрасной эпохи - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Потому что искусство поэзии требует слов,
я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой, --
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф -- победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, --
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто; туалеты невест -- белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей --
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут --
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор -- не кричать же слугу --
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем -- все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен -- это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить -- динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой, --
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф -- победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, --
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто; туалеты невест -- белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей --
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут --
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор -- не кричать же слугу --
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем -- все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен -- это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить -- динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Because the art of poetry requires words
I am one of the deaf, bald, sullen ambassadors
second-rate power related to this, -
not wanting to rape your own brain
myself feeding clothes, go down in the kiosk
For evening newspaper.
Wind drives foliage. Old light bulbs dull
In these sad edges, whose epigraph is the victory of the mirrors,
With the assistance of puddles, it gives rise to the effect of an outbill.
Even thieves steal orange, amalgam scraper.
However, the feeling with whom you look at yourself -
I forgot this feeling.
In these sad edges, everything is designed for winter: dreams,
wines of prisons, coat; Brewel toilets - White
New Year, drinks, second arrows.
Sparrow sweatshirts and mud by alkalis;
Puritan morals. Linen. And in the hands of violinists -
Wooder pads.
This land is real. Representing the volume of gross
cast iron and lead, wearing a head awesome,
Remember the former power on bayonets and Cossack Nagikeki.
But eagles are sitting like a magnet, on the iron mixture.
Even wicker chairs keep here
On bolts and nuts.
Only fish in the seas know the price of freedom; But they
Lonote forces us as if creating his
Labels and Cass. And the space sticks out the price list.
Time is created by death. Needing bodies and things
The properties of those and others is looking for in raw vegetables.
Komochemes chimemale chimets.
Live in the era of accomplishments, having an exalted temper,
Unfortunately, difficult. Beauty dress tested,
See what I was looking for, and not new wonderful diva.
And it's not that here Lobachevsky is firmly breaking,
But the part of the world should be dried somewhere, and here -
Here the end of the prospects.
Whether Europe's card was stolen by the authorities,
then the five of the sixth parts remaining in the world
Obedhest far. Whether a kind of kind fairy
I have to burst, but I can not run away from here.
Himself pouring Cahors - do not shout the servant -
Yes, Cesh Kotofey ...
Whether a bullet in the temple, as if in place a finger mistakes,
Whether to stick from here by the sea by the new Christ.
And how not to mix with drunken eyes, Owned from Frost,
The locomotive with the ship is still not burning from shame:
Like a man on the water, will not leave a trace on the rails
Wheel of the locomotive.
What are they writing in the newspapers in the section "from the courtroom"?
The sentence is shown in the execution. Looking here
The manual is narrow through the glasses in the tin frame,
How man lies down face with a brick wall;
But not sleeping. For to squeeze the Dreams Campol
Digitable has the right.
The dormant of this era rooted woven into those
times incapable of in common blindness
distinguish the cracked crackers from the crackers.
Beloglazaya Chud further death does not want to take a look.
It is a pity, the saucer is fully, just not with anyone to merge,
To ask you, Rurik.
The dormantity of these times is a poorer to the stuffing things.
Not on the tree mind to spread until
But spitched on the wall. And no prince wake - a dinosaur.
For the last line, Eh, do not snatch the pen from the bird.
The non-clear chapter of all and the fact is that waiting for the ax
yes green laurel.
I am one of the deaf, bald, sullen ambassadors
second-rate power related to this, -
not wanting to rape your own brain
myself feeding clothes, go down in the kiosk
For evening newspaper.
Wind drives foliage. Old light bulbs dull
In these sad edges, whose epigraph is the victory of the mirrors,
With the assistance of puddles, it gives rise to the effect of an outbill.
Even thieves steal orange, amalgam scraper.
However, the feeling with whom you look at yourself -
I forgot this feeling.
In these sad edges, everything is designed for winter: dreams,
wines of prisons, coat; Brewel toilets - White
New Year, drinks, second arrows.
Sparrow sweatshirts and mud by alkalis;
Puritan morals. Linen. And in the hands of violinists -
Wooder pads.
This land is real. Representing the volume of gross
cast iron and lead, wearing a head awesome,
Remember the former power on bayonets and Cossack Nagikeki.
But eagles are sitting like a magnet, on the iron mixture.
Even wicker chairs keep here
On bolts and nuts.
Only fish in the seas know the price of freedom; But they
Lonote forces us as if creating his
Labels and Cass. And the space sticks out the price list.
Time is created by death. Needing bodies and things
The properties of those and others is looking for in raw vegetables.
Komochemes chimemale chimets.
Live in the era of accomplishments, having an exalted temper,
Unfortunately, difficult. Beauty dress tested,
See what I was looking for, and not new wonderful diva.
And it's not that here Lobachevsky is firmly breaking,
But the part of the world should be dried somewhere, and here -
Here the end of the prospects.
Whether Europe's card was stolen by the authorities,
then the five of the sixth parts remaining in the world
Obedhest far. Whether a kind of kind fairy
I have to burst, but I can not run away from here.
Himself pouring Cahors - do not shout the servant -
Yes, Cesh Kotofey ...
Whether a bullet in the temple, as if in place a finger mistakes,
Whether to stick from here by the sea by the new Christ.
And how not to mix with drunken eyes, Owned from Frost,
The locomotive with the ship is still not burning from shame:
Like a man on the water, will not leave a trace on the rails
Wheel of the locomotive.
What are they writing in the newspapers in the section "from the courtroom"?
The sentence is shown in the execution. Looking here
The manual is narrow through the glasses in the tin frame,
How man lies down face with a brick wall;
But not sleeping. For to squeeze the Dreams Campol
Digitable has the right.
The dormant of this era rooted woven into those
times incapable of in common blindness
distinguish the cracked crackers from the crackers.
Beloglazaya Chud further death does not want to take a look.
It is a pity, the saucer is fully, just not with anyone to merge,
To ask you, Rurik.
The dormantity of these times is a poorer to the stuffing things.
Not on the tree mind to spread until
But spitched on the wall. And no prince wake - a dinosaur.
For the last line, Eh, do not snatch the pen from the bird.
The non-clear chapter of all and the fact is that waiting for the ax
yes green laurel.
Другие песни исполнителя: