А. П. Чехов - АНЮТА. Читает Андрей Миронов.
текст песни
32
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
А. П. Чехов - АНЮТА. Читает Андрей Миронов. - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
В самом дешёвом номерке меблированных комнат «Лиссабон» из угла в угол ходил студент-медик 3-го курса, Степан Клочков, и усердно зубрил свою медицину. От неустанной, напряжённой зубрячки у него пересохло во рту и выступил на лбу пот.
У окна, подёрнутого у краёв ледяными узорами, сидела на табурете его жилица, Анюта, маленькая, худенькая брюнетка лет 25-ти, очень бледная, с кроткими серыми глазами. Согнувши спину, она вышивала красными нитками по воротнику мужской сорочки. Работа была спешная... Коридорные часы сипло пробили два пополудни, а в номерке ещё не было убрано. Скомканное одеяло, разбросанные подушки, книги, платье, большой грязный таз, наполненный мыльными помоями, в которых плавали окурки, сор на полу — всё, казалось, было свалено в одну кучу, нарочно перемешано, скомкано...
— Правое лёгкое состоит из трёх долей... — зубрил Клочков. — Границы! Верхняя доля на передней стенке груди достигает до 4 — 5 рёбер, на боковой поверхности до 4-го ребра... назади до spina scapulae...
Клочков, силясь представить себе только что прочитанное, поднял глаза к потолку. Не получив ясного представления, он стал прощупывать у себя сквозь жилетку верхние рёбра.
— Эти рёбра похожи на рояльные клавиши, — сказал он. — Чтобы не спутаться в счёте, к ним непременно нужно привыкнуть. Придётся поштудировать на скелете и на живом человеке... А ну-ка, Анюта, дай-ка я ориентируюсь!
Анюта оставила вышиванье, сняла кофточку и выпрямилась. Клочков сел против неё, нахмурился и стал считать её рёбра.
— Гм... Первое ребро не прощупывается... Оно за ключицей... Вот это будет второе ребро... Так-с... Это вот третье... Это вот четвёртое.... Гм.... Так-с... Что ты жмёшься?
— У вас пальцы холодные!
— Ну, ну... не умрёшь, не вертись... Стало быть, это третье ребро, а это четвёртое... Тощая ты такая на вид, а рёбра едва прощупываются. Это второе... это третье... Нет, этак спутаешься и не представишь себе ясно... Придётся нарисовать. Где мой уголёк?
Клочков взял уголёк и начертил им на груди у Анюты несколько параллельных линий, соответствующих рёбрам.
— Превосходно. Все, как на ладони... Ну-с, а теперь и постучать можно. Встань-ка!
Анюта встала и подняла подбородок. Клочков занялся выстукиванием и так погрузился в это занятие, что не заметил, как губы, нос и пальцы у Анюты посинели от холода. Анюта дрожала и боялась, что медик, заметив её дрожь, перестанет чертить углём и стучать, и потом, пожалуй, дурно сдаст экзамен.
— Теперь всё ясно, — сказал Клочков, перестав стучать. — Ты сиди так и не стирай угля, а я пока подзубрю ещё немножко.
И медик опять стал ходить и зубрить. Анюта, точно татуированная, с чёрными полосами на груди, съёжившись от холода, сидела и думала. Она говорила вообще очень мало, всегда молчала и всё думала, думала...
За все шесть-семь лет её шатания по меблированным комнатам, таких, как Клочков, знала она человек пять. Теперь все они уже покончали курсы, вышли в люди и, конечно, как порядочные люди, давно уже забыли её. Один из них живёт в Париже, два докторами, четвёртый художник, а пятый даже, говорят, уже профессор. Клочков — шестой... Скоро и этот кончит курс, выйдет в люди. Несомненно, будущее прекрасно, и из Клочкова, вероятно, выйдет большой человек, но настоящее совсем плохо: у Клочкова нет табаку, нет чаю, и сахару осталось четыре кусочка. Нужно как можно скорее оканчивать вышиванье, нести к заказчице и потом купить на полученный четвертак и чаю и табаку.
— Можно войти? — послышалось за дверью.
Анюта быстро накинула себе на плечи шерстяной платок. Вошёл художник Фетисов.
— А я к вам с просьбой, — начал он, обращаясь к Клочкову и зверски глядя из-под нависших на лоб волос. — Сделайте одолжение, одолжите мне вашу прекрасную девицу часика на два! Пишу, видите ли, картину, а без натурщицы никак нельзя!
— Ах, с удовольствием! — согласи
У окна, подёрнутого у краёв ледяными узорами, сидела на табурете его жилица, Анюта, маленькая, худенькая брюнетка лет 25-ти, очень бледная, с кроткими серыми глазами. Согнувши спину, она вышивала красными нитками по воротнику мужской сорочки. Работа была спешная... Коридорные часы сипло пробили два пополудни, а в номерке ещё не было убрано. Скомканное одеяло, разбросанные подушки, книги, платье, большой грязный таз, наполненный мыльными помоями, в которых плавали окурки, сор на полу — всё, казалось, было свалено в одну кучу, нарочно перемешано, скомкано...
— Правое лёгкое состоит из трёх долей... — зубрил Клочков. — Границы! Верхняя доля на передней стенке груди достигает до 4 — 5 рёбер, на боковой поверхности до 4-го ребра... назади до spina scapulae...
Клочков, силясь представить себе только что прочитанное, поднял глаза к потолку. Не получив ясного представления, он стал прощупывать у себя сквозь жилетку верхние рёбра.
— Эти рёбра похожи на рояльные клавиши, — сказал он. — Чтобы не спутаться в счёте, к ним непременно нужно привыкнуть. Придётся поштудировать на скелете и на живом человеке... А ну-ка, Анюта, дай-ка я ориентируюсь!
Анюта оставила вышиванье, сняла кофточку и выпрямилась. Клочков сел против неё, нахмурился и стал считать её рёбра.
— Гм... Первое ребро не прощупывается... Оно за ключицей... Вот это будет второе ребро... Так-с... Это вот третье... Это вот четвёртое.... Гм.... Так-с... Что ты жмёшься?
— У вас пальцы холодные!
— Ну, ну... не умрёшь, не вертись... Стало быть, это третье ребро, а это четвёртое... Тощая ты такая на вид, а рёбра едва прощупываются. Это второе... это третье... Нет, этак спутаешься и не представишь себе ясно... Придётся нарисовать. Где мой уголёк?
Клочков взял уголёк и начертил им на груди у Анюты несколько параллельных линий, соответствующих рёбрам.
— Превосходно. Все, как на ладони... Ну-с, а теперь и постучать можно. Встань-ка!
Анюта встала и подняла подбородок. Клочков занялся выстукиванием и так погрузился в это занятие, что не заметил, как губы, нос и пальцы у Анюты посинели от холода. Анюта дрожала и боялась, что медик, заметив её дрожь, перестанет чертить углём и стучать, и потом, пожалуй, дурно сдаст экзамен.
— Теперь всё ясно, — сказал Клочков, перестав стучать. — Ты сиди так и не стирай угля, а я пока подзубрю ещё немножко.
И медик опять стал ходить и зубрить. Анюта, точно татуированная, с чёрными полосами на груди, съёжившись от холода, сидела и думала. Она говорила вообще очень мало, всегда молчала и всё думала, думала...
За все шесть-семь лет её шатания по меблированным комнатам, таких, как Клочков, знала она человек пять. Теперь все они уже покончали курсы, вышли в люди и, конечно, как порядочные люди, давно уже забыли её. Один из них живёт в Париже, два докторами, четвёртый художник, а пятый даже, говорят, уже профессор. Клочков — шестой... Скоро и этот кончит курс, выйдет в люди. Несомненно, будущее прекрасно, и из Клочкова, вероятно, выйдет большой человек, но настоящее совсем плохо: у Клочкова нет табаку, нет чаю, и сахару осталось четыре кусочка. Нужно как можно скорее оканчивать вышиванье, нести к заказчице и потом купить на полученный четвертак и чаю и табаку.
— Можно войти? — послышалось за дверью.
Анюта быстро накинула себе на плечи шерстяной платок. Вошёл художник Фетисов.
— А я к вам с просьбой, — начал он, обращаясь к Клочкову и зверски глядя из-под нависших на лоб волос. — Сделайте одолжение, одолжите мне вашу прекрасную девицу часика на два! Пишу, видите ли, картину, а без натурщицы никак нельзя!
— Ах, с удовольствием! — согласи
In the cheapest number of Lisbon furniture rooms, a 3rd year medical student walked from corner to corner, Stepan Klochkov, and zealously crammed his medicine. From a tireless, tense grinder, his mouth was dry and sweat appeared on his forehead.
At the window pulled by the edges with icy patterns, I sat on the stool of his tenant, annie, a small, thin brunette of 25 years old, very pale, with meek gray eyes. Bending her back, she embroidered with red threads on the collar of the male shirt. The work was in a hurry ... The corridor clock was hoarsely pierced by two in the afternoon, and the number was not yet removed. The crumpled blanket, scattered pillows, books, dress, a large dirty pelvis filled with soap slops in which cigarette butts swimming, SOR on the floor - everything seemed to be dumped into one heap, deliberately mixed, crumpled ...
“The right light consists of three shares ...” Klochkov knocked. - Borders! The upper fraction on the front wall of the chest reaches up to 4-5 ribs, on the side surface to the 4th rib ... Nazadi to Spina Scapulae ...
Klochkov, trying to imagine just read, raised his eyes to the ceiling. Having not received a clear performance, he began to probe the upper ribs through his vest.
“These ribs are like piano keys,” he said. - In order not to confuse in the account, you certainly need to get used to them. I will have to plaster on the skeleton and on a living person ... Come on, Anyuta, let me oriente!
Anyuta left embroidery, took off her blouse and straightened up. Klochkov sat against her, frowned and began to count her ribs.
-Um ... the first rib is not felt ... it is behind the collarbone ... this will be the second rib ... so ... this is the third ... this is the fourth .... um .... um .... So ... what are you clicking?
- Your fingers are cold!
- Well, well ... you won’t die, do not twist ... So, this is the third rib, and this is the fourth ... skinny you are so in appearance, and the ribs are barely felt. This is the second ... This is the third ... No, this way you get confused and you won’t imagine it is clear ... you have to draw. Where is my corner?
Klochkov took the corner and drew them on the chest of Anyuta several parallel lines corresponding to the ribs.
- Perfect. Everything, as in the palm of your hand ... well, and now you can knock. Get up!
Anyuta got up and raised her chin. Klochkov took up the tapping and so plunged into this lesson that he did not notice how his lips, his nose and fingers at Anyuta turned blue from the cold. Anyuta trembled and was afraid that the medic, noticing her trembling, would stop drawing with coal and knocking, and then, perhaps, she would be badly passing the exam.
“Now everything is clear,” Klochkov said, stopping knocking. “You sit down and do not wash the coal, but for now I’ll be a little more.”
And the medic began to walk and cram. Anyuta, as if tattooed, with black stripes on her chest, giving up from the cold, sat and thought. She spoke at all very little, always silent and thought everything, thought ...
For all six to seven years, she was staggering in furnished rooms, such as Kill, she knew about five people. Now all of them have already ended the courses, went into people and, of course, as decent people, have long forgotten her. One of them lives in Paris, two doctors, the fourth artist, and the fifth even, they say, is already a professor. Klochkov - the sixth ... Soon this course will end, will go to people. Undoubtedly, the future is fine, and a large person will probably come out of Klochkov, but the present is very bad: Klochkov has no tobacco, no tea, and four pieces are left. It is necessary to end embroidery as soon as possible, carry it to the customer and then buy for the received quarter and tea and tobacco.
- Can I come in? - was heard outside the door.
Anyuta quickly threw a woolen scarf over her shoulders. The artist Fetisov came in.
“And I'm with a request to you,” he began, turning to Klochkov and brutally looking from under the hair hanging on his forehead. - Do a favor, lend me your beautiful girl for two hours! I write, you see, a picture, but without a model it is impossible!
- Ah, with pleasure! - CONGLES
At the window pulled by the edges with icy patterns, I sat on the stool of his tenant, annie, a small, thin brunette of 25 years old, very pale, with meek gray eyes. Bending her back, she embroidered with red threads on the collar of the male shirt. The work was in a hurry ... The corridor clock was hoarsely pierced by two in the afternoon, and the number was not yet removed. The crumpled blanket, scattered pillows, books, dress, a large dirty pelvis filled with soap slops in which cigarette butts swimming, SOR on the floor - everything seemed to be dumped into one heap, deliberately mixed, crumpled ...
“The right light consists of three shares ...” Klochkov knocked. - Borders! The upper fraction on the front wall of the chest reaches up to 4-5 ribs, on the side surface to the 4th rib ... Nazadi to Spina Scapulae ...
Klochkov, trying to imagine just read, raised his eyes to the ceiling. Having not received a clear performance, he began to probe the upper ribs through his vest.
“These ribs are like piano keys,” he said. - In order not to confuse in the account, you certainly need to get used to them. I will have to plaster on the skeleton and on a living person ... Come on, Anyuta, let me oriente!
Anyuta left embroidery, took off her blouse and straightened up. Klochkov sat against her, frowned and began to count her ribs.
-Um ... the first rib is not felt ... it is behind the collarbone ... this will be the second rib ... so ... this is the third ... this is the fourth .... um .... um .... So ... what are you clicking?
- Your fingers are cold!
- Well, well ... you won’t die, do not twist ... So, this is the third rib, and this is the fourth ... skinny you are so in appearance, and the ribs are barely felt. This is the second ... This is the third ... No, this way you get confused and you won’t imagine it is clear ... you have to draw. Where is my corner?
Klochkov took the corner and drew them on the chest of Anyuta several parallel lines corresponding to the ribs.
- Perfect. Everything, as in the palm of your hand ... well, and now you can knock. Get up!
Anyuta got up and raised her chin. Klochkov took up the tapping and so plunged into this lesson that he did not notice how his lips, his nose and fingers at Anyuta turned blue from the cold. Anyuta trembled and was afraid that the medic, noticing her trembling, would stop drawing with coal and knocking, and then, perhaps, she would be badly passing the exam.
“Now everything is clear,” Klochkov said, stopping knocking. “You sit down and do not wash the coal, but for now I’ll be a little more.”
And the medic began to walk and cram. Anyuta, as if tattooed, with black stripes on her chest, giving up from the cold, sat and thought. She spoke at all very little, always silent and thought everything, thought ...
For all six to seven years, she was staggering in furnished rooms, such as Kill, she knew about five people. Now all of them have already ended the courses, went into people and, of course, as decent people, have long forgotten her. One of them lives in Paris, two doctors, the fourth artist, and the fifth even, they say, is already a professor. Klochkov - the sixth ... Soon this course will end, will go to people. Undoubtedly, the future is fine, and a large person will probably come out of Klochkov, but the present is very bad: Klochkov has no tobacco, no tea, and four pieces are left. It is necessary to end embroidery as soon as possible, carry it to the customer and then buy for the received quarter and tea and tobacco.
- Can I come in? - was heard outside the door.
Anyuta quickly threw a woolen scarf over her shoulders. The artist Fetisov came in.
“And I'm with a request to you,” he began, turning to Klochkov and brutally looking from under the hair hanging on his forehead. - Do a favor, lend me your beautiful girl for two hours! I write, you see, a picture, but without a model it is impossible!
- Ah, with pleasure! - CONGLES
Другие песни исполнителя: