Александр Филиппенко - Монолог Кельвина
текст песни
31
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Александр Филиппенко - Монолог Кельвина - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Я отошел от вертолета на полтора десятка шагов и уселся на шершавую, потрескавшуюся землю. Черная волна мимоида тяжело вползла на берег, расплющилась, стала совсем бесцветной и откатилась, как бы нехотя уступая место следующей.
Океан, сверкая, простирался до самого горизонта. Никогда я так не ощущал его исполинской реальности, чудовищного, абсолютного молчания. Подавленный, ошеломленный, я погружался в, казалось бы, недоступное состояние неподвижности, все стремительнее соединялся с этим слепым колоссом и без малейшего насилия над собой, без слов, без единой мысли прощал ему все.
Я ни на секунду не верил, что этот гигант, который уготовил в себе гибель многим сотням людей, к которому десятки лет вся моя раса напрасно пыталась протянуть хотя бы ниточку понимания, будет тронут трагедией двух человек.
И что же теперь? Быть часами, просто отсчитывающими время? превратиться в механизм, заведенный отчаянием и любовью? Знать, что ты маятник страдания, которое становится чем глубже,тем комичнее от множества повторов? Повторять человеческое существование? Пусть так, но повторять его, как пьяница повторяет избитую мелодию, бросая все новые медяки в щель игрального автомата.
Но уйти - значило отказаться от этого исчезающе маленького, может быть, только в воображении существующего шанса, который скрывало будущее. Итак, годы среди предметов, вещей, до которых мы оба дотрагивались, помнящих еще наше дыхание? Во имя чего? Надежды на ее возвращение? У меня не было надежды. Но я твердо верил в то, что не прошло еще время ужасных чудес.
Океан, сверкая, простирался до самого горизонта. Никогда я так не ощущал его исполинской реальности, чудовищного, абсолютного молчания. Подавленный, ошеломленный, я погружался в, казалось бы, недоступное состояние неподвижности, все стремительнее соединялся с этим слепым колоссом и без малейшего насилия над собой, без слов, без единой мысли прощал ему все.
Я ни на секунду не верил, что этот гигант, который уготовил в себе гибель многим сотням людей, к которому десятки лет вся моя раса напрасно пыталась протянуть хотя бы ниточку понимания, будет тронут трагедией двух человек.
И что же теперь? Быть часами, просто отсчитывающими время? превратиться в механизм, заведенный отчаянием и любовью? Знать, что ты маятник страдания, которое становится чем глубже,тем комичнее от множества повторов? Повторять человеческое существование? Пусть так, но повторять его, как пьяница повторяет избитую мелодию, бросая все новые медяки в щель игрального автомата.
Но уйти - значило отказаться от этого исчезающе маленького, может быть, только в воображении существующего шанса, который скрывало будущее. Итак, годы среди предметов, вещей, до которых мы оба дотрагивались, помнящих еще наше дыхание? Во имя чего? Надежды на ее возвращение? У меня не было надежды. Но я твердо верил в то, что не прошло еще время ужасных чудес.
I walked away from the helicopter one and a half dozen steps and sat on a rough, cracked earth. The black wave of past the idle crawled ashore, flattened, became completely colorless and rolled away, as if reluctantly giving way to the next.
The ocean, sparkling, stretched to the horizon. I never felt it so gigantic reality, monstrous, absolute silence. The depressed, stunned, I plunged into the seemingly inaccessible state of immobility, was more rapidly combining this blind colossus and without the slightest violence over myself, without words, without a single thought I forgave him everything.
For a second, I did not believe that this giant, who has prepared the death of many hundreds of people, to whom for decades all my race in vain tried to stretch out at least a thread of understanding, would be touched by the tragedy of two people.
And now? To be hours just counting time? Turn into a mechanism, wounded by despair and love? To know that you are a pendulum of suffering, which becomes deeper, the more comic from many repetitions? Repeat human existence? Let it be so, but repeat it like a drunkard repeats the battered melody, throwing all the new copper at the gap of the playing machine.
But to leave - meant to abandon this vanishingly small, maybe only in the imagination of the existing chance that hid the future. So, years among objects, things that we both touched, remembering our breath? In the name of what? Hopes for her return? I had no hope. But I firmly believed that the time of terrible miracles had not yet passed.
The ocean, sparkling, stretched to the horizon. I never felt it so gigantic reality, monstrous, absolute silence. The depressed, stunned, I plunged into the seemingly inaccessible state of immobility, was more rapidly combining this blind colossus and without the slightest violence over myself, without words, without a single thought I forgave him everything.
For a second, I did not believe that this giant, who has prepared the death of many hundreds of people, to whom for decades all my race in vain tried to stretch out at least a thread of understanding, would be touched by the tragedy of two people.
And now? To be hours just counting time? Turn into a mechanism, wounded by despair and love? To know that you are a pendulum of suffering, which becomes deeper, the more comic from many repetitions? Repeat human existence? Let it be so, but repeat it like a drunkard repeats the battered melody, throwing all the new copper at the gap of the playing machine.
But to leave - meant to abandon this vanishingly small, maybe only in the imagination of the existing chance that hid the future. So, years among objects, things that we both touched, remembering our breath? In the name of what? Hopes for her return? I had no hope. But I firmly believed that the time of terrible miracles had not yet passed.