Аркадий Северный - Отец мой - Он, а мать моя - Надежда...
текст песни
22
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Аркадий Северный - Отец мой - Он, а мать моя - Надежда... - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Отец мой Он, а мать моя Надежда,
А старый дядюшка, известный, Михаил.
Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,
К нам в гости часто дядя заходил.
Отец мой умер, а мать моя скончалася,
И старый дедушка не долго прочихал.
А мне статья с ужасным номером досталася,
Я с нею Север весь до корки проканал.
По той статье сидели люди разные,
И я средь них мальчоночкой попал.
Болота, топи, окружали нас, заразные,
И каждый день один десяток умирал.
Встречал я многих, там, отца друзей, приятелей,
Сидели все они по этой же статье.
За то, что не было средь них, тогда предателей,
Не поддались они ужасной клевете.
Ах, если б слышал мой отец все их истории,
И до, чего Россию довели,
Как извращали все его теории,
Как сына губят на краю земли.
Ах, если б знала мать моя про все мучения,
Не приглашала бы его чайку попить.
Не угощала бы малиновым варением,
Ввела бы сразу, на кол посади.
Так отмантурил я пятнадцать лет, конец мучениям,
На завтра можно собираться мне домой.
Но мне на вахте, вдруг, читают извещение,
Москва добавила мне новый четвертной.
Прошел еще годочек, тридцать мне сравнялося,
На зоне я имел уже не первый блат.
Как, вдруг, откуда-то известие примчалося,
Что дядя Ося влез в березовый бушлат.
Все уголовники амнистией согреты,
Ну, как в политику и света луч проник.
Ох, дядя, хоть лежит у мавзолее, ты,
Но, как и прежде ты остался, был - шутник.
И, вот, лежишь ты рядом с миленькой папашею,
Как уголовник ты пробрался в отчий дом.
А я три года за ментарками закашивал,
И, вот, в больницу я попал с большим трудом.
Но, вдруг, в Москве снова все переменилося,
Москва берет назад свой четвертак.
Я на свободе оказался с Божьей милостью,
Стою, и хлопаю ушами, как дурак.
Отец мой Ленин, а мать моя Надежда,
А старый дядюшка, известный, Михаил.
Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,
А из карманников родился я один.
А старый дядюшка, известный, Михаил.
Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,
К нам в гости часто дядя заходил.
Отец мой умер, а мать моя скончалася,
И старый дедушка не долго прочихал.
А мне статья с ужасным номером досталася,
Я с нею Север весь до корки проканал.
По той статье сидели люди разные,
И я средь них мальчоночкой попал.
Болота, топи, окружали нас, заразные,
И каждый день один десяток умирал.
Встречал я многих, там, отца друзей, приятелей,
Сидели все они по этой же статье.
За то, что не было средь них, тогда предателей,
Не поддались они ужасной клевете.
Ах, если б слышал мой отец все их истории,
И до, чего Россию довели,
Как извращали все его теории,
Как сына губят на краю земли.
Ах, если б знала мать моя про все мучения,
Не приглашала бы его чайку попить.
Не угощала бы малиновым варением,
Ввела бы сразу, на кол посади.
Так отмантурил я пятнадцать лет, конец мучениям,
На завтра можно собираться мне домой.
Но мне на вахте, вдруг, читают извещение,
Москва добавила мне новый четвертной.
Прошел еще годочек, тридцать мне сравнялося,
На зоне я имел уже не первый блат.
Как, вдруг, откуда-то известие примчалося,
Что дядя Ося влез в березовый бушлат.
Все уголовники амнистией согреты,
Ну, как в политику и света луч проник.
Ох, дядя, хоть лежит у мавзолее, ты,
Но, как и прежде ты остался, был - шутник.
И, вот, лежишь ты рядом с миленькой папашею,
Как уголовник ты пробрался в отчий дом.
А я три года за ментарками закашивал,
И, вот, в больницу я попал с большим трудом.
Но, вдруг, в Москве снова все переменилося,
Москва берет назад свой четвертак.
Я на свободе оказался с Божьей милостью,
Стою, и хлопаю ушами, как дурак.
Отец мой Ленин, а мать моя Надежда,
А старый дядюшка, известный, Михаил.
Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,
А из карманников родился я один.
He is my father, and my mother is hope
And the old uncle, famous, Michael.
When we lived all in Moscow on Red Square,
Often, an uncle came to visit us.
My father died, and my mother died,
And the old grandfather did not dry for a long time.
And I got an article with a terrible number,
I have all the north to crust with her.
On that article, people were different,
And in the middle of them I got a brachon.
Swamps, drowned, surrounded us, contagious,
And every day one ten was dying.
I met many, there, father of friends, friends,
They all sat on the same article.
Because there were no among them, then traitors,
They did not succumb to terrible slander.
Ah, if my father heard all their stories,
And to what Russia was brought
How all his theories perverted,
As a son is destroyed on the edge of the earth.
Ah, if my mother knew about all the torment,
I would not invite his seagull to drink.
I would not treat the raspberry jam
I would introduce right away, put on a stake.
So I rejoined fifteen years, the end of torment,
For tomorrow, you can gather home.
But they suddenly read the notice on the shift,
Moscow added a new quarter to me.
There was another year, thirty was equal to me,
In the zone, I had not the first blat.
How, suddenly, from somewhere the news rushed,
That Uncle Osia climbed into the birch jacket.
All criminals are warm with amnesty,
Well, as a ray penetrated into politics and light.
Oh, uncle, even at the Mausoleum lies, you,
But, as before, you stayed, there was a joker.
And, now, you are lying next to a nice dad,
As a criminal, you made your way to the father.
And I coughed for mentars for three years,
And, now, I got to the hospital with great difficulty.
But, suddenly, in Moscow everything changed again,
Moscow takes its quarter back.
I was free with God's mercy,
I stand and clap my ears like a fool.
My father is Lenin, and my mother is hope
And the old uncle, famous, Michael.
When we lived all in Moscow on Red Square,
And from the pickpockets I was born alone.
And the old uncle, famous, Michael.
When we lived all in Moscow on Red Square,
Often, an uncle came to visit us.
My father died, and my mother died,
And the old grandfather did not dry for a long time.
And I got an article with a terrible number,
I have all the north to crust with her.
On that article, people were different,
And in the middle of them I got a brachon.
Swamps, drowned, surrounded us, contagious,
And every day one ten was dying.
I met many, there, father of friends, friends,
They all sat on the same article.
Because there were no among them, then traitors,
They did not succumb to terrible slander.
Ah, if my father heard all their stories,
And to what Russia was brought
How all his theories perverted,
As a son is destroyed on the edge of the earth.
Ah, if my mother knew about all the torment,
I would not invite his seagull to drink.
I would not treat the raspberry jam
I would introduce right away, put on a stake.
So I rejoined fifteen years, the end of torment,
For tomorrow, you can gather home.
But they suddenly read the notice on the shift,
Moscow added a new quarter to me.
There was another year, thirty was equal to me,
In the zone, I had not the first blat.
How, suddenly, from somewhere the news rushed,
That Uncle Osia climbed into the birch jacket.
All criminals are warm with amnesty,
Well, as a ray penetrated into politics and light.
Oh, uncle, even at the Mausoleum lies, you,
But, as before, you stayed, there was a joker.
And, now, you are lying next to a nice dad,
As a criminal, you made your way to the father.
And I coughed for mentars for three years,
And, now, I got to the hospital with great difficulty.
But, suddenly, in Moscow everything changed again,
Moscow takes its quarter back.
I was free with God's mercy,
I stand and clap my ears like a fool.
My father is Lenin, and my mother is hope
And the old uncle, famous, Michael.
When we lived all in Moscow on Red Square,
And from the pickpockets I was born alone.
Другие песни исполнителя: