Качан Владимир - Дневник офицера Российской Империи
текст песни
43
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Качан Владимир - Дневник офицера Российской Империи - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: "Танька..."
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
А бежал я из Крыма, и татарин Ахметка
Дал мне женскую кофту и отправил в Стамбул,
А в Стамбуле, опять же, ипподром да рулетка, -
проигрался вчистую и ремень подтянул.
Содержатель кофейни, полюбовник Нинэли,
Малый, тоже из русских, дал мне дельный совет:
"Уезжай из Стамбула. Говорят, что в Марселе
полмильона с России, я узнал из газет".
И приплыл я в багажном в той Ахметкиной кофте,
Как последнюю память, твое фото храня.
Это фото я выкрал у фотографа Кости,
Это фото в скитаньях утешало меня.
Помню, ночью осенней я вскрывал себе вены,
Подобрал меня русский бывший штабс-капитан.
А в июне в Марселе Бог послал мне Елену,
И была она родом из мадьярских цыган.
Она пела романсы и страдала чахоткой,
И неслышно угасла среди белого дня.
И была она умной, и была она доброй,
Говорила по-русски, и жалела меня.
Я уехал на север, я добрался до Польши,
И на пристани в Гданьске, замерзая в снегу,
Я почувствовал, Танька, не могу я так больше,
Не могу я так больше, больше так не могу.
Мы же русские, Танька, мы приходим обратно,
Мы встаем на колени, нам иначе нельзя
Мы же русские, Танька, дураки и паскуды,
Проститутки и воры, шулера и князья.
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: "Танька..."
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: "Танька..."
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
А бежал я из Крыма, и татарин Ахметка
Дал мне женскую кофту и отправил в Стамбул,
А в Стамбуле, опять же, ипподром да рулетка, -
проигрался вчистую и ремень подтянул.
Содержатель кофейни, полюбовник Нинэли,
Малый, тоже из русских, дал мне дельный совет:
"Уезжай из Стамбула. Говорят, что в Марселе
полмильона с России, я узнал из газет".
И приплыл я в багажном в той Ахметкиной кофте,
Как последнюю память, твое фото храня.
Это фото я выкрал у фотографа Кости,
Это фото в скитаньях утешало меня.
Помню, ночью осенней я вскрывал себе вены,
Подобрал меня русский бывший штабс-капитан.
А в июне в Марселе Бог послал мне Елену,
И была она родом из мадьярских цыган.
Она пела романсы и страдала чахоткой,
И неслышно угасла среди белого дня.
И была она умной, и была она доброй,
Говорила по-русски, и жалела меня.
Я уехал на север, я добрался до Польши,
И на пристани в Гданьске, замерзая в снегу,
Я почувствовал, Танька, не могу я так больше,
Не могу я так больше, больше так не могу.
Мы же русские, Танька, мы приходим обратно,
Мы встаем на колени, нам иначе нельзя
Мы же русские, Танька, дураки и паскуды,
Проститутки и воры, шулера и князья.
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: "Танька..."
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
We rushed to Easter in Moscow by church,
You looked at me one morning.
I remember in the shop of Goldstein I spent Wick,
I bought you a gingerbread in the shape of a heart of Movo.
Musicians playing impossible tango
And the gray Moldavant blame the wine pole.
I remember, I leaned, and whispered to you: "Tanka ..."
That's all that I whispered in the morning.
And I ran from the Crimea, and Tatar Ahmetka
Gave me a female sweater and sent me to Istanbul,
And in Istanbul, again, the hippodrome and roulette, -
Loaded perfect and the belt pulled up.
Coffee shops, Fuller Nineli,
Small, also from the Russians, gave me a good advice:
"Leave from Istanbul. They say that in Marseille
Halmillon from Russia, I learned from newspapers. "
And I sailed in a luggage in that akhmetkina sweater,
As the last memory, your photo store.
This photo I stole a bone from the photographer
This photo in the wanders consoled me.
I remember at night autumn I opened my veins,
Picked me Russian former headquarters-captain.
And in June in Marseille, God sent me Elena,
And she was from Magyar Gypsy.
She sang the romance and suffered from a car
And silently fade among the White Day.
And she was smart, and she was kind,
He spoke in Russian, and sorry me.
I went north, I got to Poland,
And on the pier in Gdansk, freezing in the snow,
I felt a tank, I can't me so more
I can not so more, I can't so much.
We are Russian, tank, we come back
We stand on your knees, we can not otherwise
We are Russian, tank, fools and pascuts,
Prostitutes and thieves, Shulera and Princes.
We rushed to Easter in Moscow by church,
You looked at me one morning.
I remember in the shop of Goldstein I spent Wick,
I bought you a gingerbread in the shape of a heart of Movo.
Musicians playing impossible tango
And the gray Moldavant blame the wine pole.
I remember, I leaned, and whispered to you: "Tanka ..."
That's all that I whispered in the morning.
You looked at me one morning.
I remember in the shop of Goldstein I spent Wick,
I bought you a gingerbread in the shape of a heart of Movo.
Musicians playing impossible tango
And the gray Moldavant blame the wine pole.
I remember, I leaned, and whispered to you: "Tanka ..."
That's all that I whispered in the morning.
And I ran from the Crimea, and Tatar Ahmetka
Gave me a female sweater and sent me to Istanbul,
And in Istanbul, again, the hippodrome and roulette, -
Loaded perfect and the belt pulled up.
Coffee shops, Fuller Nineli,
Small, also from the Russians, gave me a good advice:
"Leave from Istanbul. They say that in Marseille
Halmillon from Russia, I learned from newspapers. "
And I sailed in a luggage in that akhmetkina sweater,
As the last memory, your photo store.
This photo I stole a bone from the photographer
This photo in the wanders consoled me.
I remember at night autumn I opened my veins,
Picked me Russian former headquarters-captain.
And in June in Marseille, God sent me Elena,
And she was from Magyar Gypsy.
She sang the romance and suffered from a car
And silently fade among the White Day.
And she was smart, and she was kind,
He spoke in Russian, and sorry me.
I went north, I got to Poland,
And on the pier in Gdansk, freezing in the snow,
I felt a tank, I can't me so more
I can not so more, I can't so much.
We are Russian, tank, we come back
We stand on your knees, we can not otherwise
We are Russian, tank, fools and pascuts,
Prostitutes and thieves, Shulera and Princes.
We rushed to Easter in Moscow by church,
You looked at me one morning.
I remember in the shop of Goldstein I spent Wick,
I bought you a gingerbread in the shape of a heart of Movo.
Musicians playing impossible tango
And the gray Moldavant blame the wine pole.
I remember, I leaned, and whispered to you: "Tanka ..."
That's all that I whispered in the morning.
Другие песни исполнителя: