Кот Балу - Одной поэтессе
текст песни
6
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Кот Балу - Одной поэтессе - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Одной поэтессе
Я заражён нормальным классицизмом,
а вы, мой друг, заражены сарказмом.
Конечно, просто сделаться капризным,
по ведомству акцизному служа.
К тому ж вы звали этот век железным.
Но я не думал, говоря о разном,
что, заражённый классицизмом трезвым,
я сам гулял по острию ножа.
Теперь конец моей и вашей дружбе.
Зато – начало многолетней тяжбе.
Теперь и вам продвинуться по службе
мешает Бахус, но никто другой.
Я оставляю эту ниву тем же,
каким взошёл я на неё. Но так же
я затвердел, как Геркуланум в пемзе.
И я для вас не шевельну рукой.
Оставим счёты. Я давно в неволе.
Картофель ем и сплю на сеновале.
Могу прибавить, что теперь на воре
уже не шапка – лысина горит.
Я эпигон и попугай. Не вы ли
жизнь попугая от себя скрывали?
Когда мне вышли от закона «вилы»,
я вашим прорицаньем был согрет.
Служенье Муз чего-то там не терпит,
зато само обычно так торопит,
что по рукам бежит священный трепет
и несомненна близость Божества.
Один певец подготовляет рапорт,
другой рождает приглушённый ропот,
а третий знает, что он сам – лишь рупор,
и он срывает все цветы родства.
И скажет смерть, что не поспеть сарказму
за силой жизни. Проницая призму,
способен он лишь увеличить плазму.
Ему, увы, не озарить ядра.
И вот, столь долго состоя при Музах,
я отдал предпочтенье классицизму,
хоть я и мог, как старец в Сиракузах,
взирать на мир из глубины ведра.
Оставим счёты. Вероятно, слабость.
Я, предвкушая ваш сарказм и радость,
в своей глуши благословляю разность:
жужжанье ослепительной осы
в простой ромашке вызывает робость.
Я сознаю, что предо мною пропасть.
И крутится сознание, как лопасть
вокруг своей негнущейся оси.
Сапожник строит сапоги. Пирожник
сооружает крендель. Чернокнижник
листает толстый фолиант. А грешник
усугубляет, что ни день, грехи.
Влекут дельфины по волнам треножник,
и Аполлон обозревает ближних –
в конечном счёте, безгранично внешних.
Шумят леса, и небеса глухи.
Уж скоро осень. Школьные тетради
лежат в портфелях. Чаровницы, вроде
вас, по утрам укладывают пряди
в большой пучок, готовясь к холодам.
Я вспоминаю эпизод в Тавриде,
наш обоюдный интерес к природе,
всегда в её дикорастущем виде,
и удивляюсь. И – грущу, мадам.
Я заражён нормальным классицизмом,
а вы, мой друг, заражены сарказмом.
Конечно, просто сделаться капризным,
по ведомству акцизному служа.
К тому ж вы звали этот век железным.
Но я не думал, говоря о разном,
что, заражённый классицизмом трезвым,
я сам гулял по острию ножа.
Теперь конец моей и вашей дружбе.
Зато – начало многолетней тяжбе.
Теперь и вам продвинуться по службе
мешает Бахус, но никто другой.
Я оставляю эту ниву тем же,
каким взошёл я на неё. Но так же
я затвердел, как Геркуланум в пемзе.
И я для вас не шевельну рукой.
Оставим счёты. Я давно в неволе.
Картофель ем и сплю на сеновале.
Могу прибавить, что теперь на воре
уже не шапка – лысина горит.
Я эпигон и попугай. Не вы ли
жизнь попугая от себя скрывали?
Когда мне вышли от закона «вилы»,
я вашим прорицаньем был согрет.
Служенье Муз чего-то там не терпит,
зато само обычно так торопит,
что по рукам бежит священный трепет
и несомненна близость Божества.
Один певец подготовляет рапорт,
другой рождает приглушённый ропот,
а третий знает, что он сам – лишь рупор,
и он срывает все цветы родства.
И скажет смерть, что не поспеть сарказму
за силой жизни. Проницая призму,
способен он лишь увеличить плазму.
Ему, увы, не озарить ядра.
И вот, столь долго состоя при Музах,
я отдал предпочтенье классицизму,
хоть я и мог, как старец в Сиракузах,
взирать на мир из глубины ведра.
Оставим счёты. Вероятно, слабость.
Я, предвкушая ваш сарказм и радость,
в своей глуши благословляю разность:
жужжанье ослепительной осы
в простой ромашке вызывает робость.
Я сознаю, что предо мною пропасть.
И крутится сознание, как лопасть
вокруг своей негнущейся оси.
Сапожник строит сапоги. Пирожник
сооружает крендель. Чернокнижник
листает толстый фолиант. А грешник
усугубляет, что ни день, грехи.
Влекут дельфины по волнам треножник,
и Аполлон обозревает ближних –
в конечном счёте, безгранично внешних.
Шумят леса, и небеса глухи.
Уж скоро осень. Школьные тетради
лежат в портфелях. Чаровницы, вроде
вас, по утрам укладывают пряди
в большой пучок, готовясь к холодам.
Я вспоминаю эпизод в Тавриде,
наш обоюдный интерес к природе,
всегда в её дикорастущем виде,
и удивляюсь. И – грущу, мадам.
One poetess
I am infected with normal classicism,
And you, my friend, are infected with sarcasm.
Of course, just become moody,
according to the department of excise service.
Why did you call this century iron.
But I did not think, speaking of different
that, infected with classicism sober,
I myself walked around the tip of the knife.
Now the end of my and your friendship.
But - the beginning of many years of lawsuit.
Now you will advance in the service
Bachus interferes, but no one else.
I leave this field the same
How I got to her. But the same
I hardened like Herculanum in Pemes.
And I will not move my hand for you.
Let's leave the scores. I have been in captivity for a long time.
I eat potatoes and sleep on the hayloft.
I can add that now on the thief
Not a hat anymore - Lysin is on fire.
I am an epigon and a parrot. Were you
Wash life hid from themselves?
When they got out of the law "Vila",
I was warming with your propagation.
The serving of muses does not tolerate something there,
but it usually rushes so,
that the Holy Troll runs the hands
And the proximity of the deity is undeniable.
One singer prepares a report,
another gives birth to a muffled murmur,
And the third knows that he himself is only a mouthpiece,
And he breaks all the flowers of kinship.
And death will say that not to keep up with sarcasm
Behind the power of life. Permaces a prism,
He is able to only increase plasma.
He, alas, do not illuminate the nuclei.
And so, for so long it composed with the muses,
I gave preference to classicism,
Although I could, like an old man in Syracuse,
look at the world from the depths of the bucket.
Let's leave the scores. Probably weakness.
I, anticipating your sarcasm and joy,
In my wilderness I bless the difference:
The buzz of dazzling wasp
In a simple chamomile, timidity causes.
I am aware that I was abyss before me.
And consciousness is spinning like a blade
Around its unsteady axis.
The shoemaker is building boots. Pieman
Crendel builds. Blacksnik
A thick folio is leafing through. And the sinner
Warm up that no day, sins.
Dolphins are attracted through the waves of the tripod,
And Apollo looks at the neighbors -
Ultimately, endlessly external.
Forests rustle, and the heavens are deaf.
Autumn is coming soon. School notebooks
Lying in portfolios. Charovnitsa, sort of
you are laid in the morning
In a large bundle, preparing for the cold.
I remember the episode in Tauris,
Our mutual interest in nature,
Always in its wild form,
And I'm surprised. And - I am sad, Madame.
I am infected with normal classicism,
And you, my friend, are infected with sarcasm.
Of course, just become moody,
according to the department of excise service.
Why did you call this century iron.
But I did not think, speaking of different
that, infected with classicism sober,
I myself walked around the tip of the knife.
Now the end of my and your friendship.
But - the beginning of many years of lawsuit.
Now you will advance in the service
Bachus interferes, but no one else.
I leave this field the same
How I got to her. But the same
I hardened like Herculanum in Pemes.
And I will not move my hand for you.
Let's leave the scores. I have been in captivity for a long time.
I eat potatoes and sleep on the hayloft.
I can add that now on the thief
Not a hat anymore - Lysin is on fire.
I am an epigon and a parrot. Were you
Wash life hid from themselves?
When they got out of the law "Vila",
I was warming with your propagation.
The serving of muses does not tolerate something there,
but it usually rushes so,
that the Holy Troll runs the hands
And the proximity of the deity is undeniable.
One singer prepares a report,
another gives birth to a muffled murmur,
And the third knows that he himself is only a mouthpiece,
And he breaks all the flowers of kinship.
And death will say that not to keep up with sarcasm
Behind the power of life. Permaces a prism,
He is able to only increase plasma.
He, alas, do not illuminate the nuclei.
And so, for so long it composed with the muses,
I gave preference to classicism,
Although I could, like an old man in Syracuse,
look at the world from the depths of the bucket.
Let's leave the scores. Probably weakness.
I, anticipating your sarcasm and joy,
In my wilderness I bless the difference:
The buzz of dazzling wasp
In a simple chamomile, timidity causes.
I am aware that I was abyss before me.
And consciousness is spinning like a blade
Around its unsteady axis.
The shoemaker is building boots. Pieman
Crendel builds. Blacksnik
A thick folio is leafing through. And the sinner
Warm up that no day, sins.
Dolphins are attracted through the waves of the tripod,
And Apollo looks at the neighbors -
Ultimately, endlessly external.
Forests rustle, and the heavens are deaf.
Autumn is coming soon. School notebooks
Lying in portfolios. Charovnitsa, sort of
you are laid in the morning
In a large bundle, preparing for the cold.
I remember the episode in Tauris,
Our mutual interest in nature,
Always in its wild form,
And I'm surprised. And - I am sad, Madame.
Другие песни исполнителя: