Лития Тахини и Музыкальный Пешеход - Мумие
текст песни
11
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Лития Тахини и Музыкальный Пешеход - Мумие - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Итак друзья, возьмусь пожалуй рассказать о тайнах той, которая тахини пригубила на причастии.
Чья лития, отражена устами непреложными, обвита-огорожена от глаза злобного Колодцами-дворами, которые хранят в себе сквозной пролет между мирами.
Когда ночь сновидящая держала открытыми свои занавеси-веки – меня втянуло
В окаменелую плоть, вцепившуюся в ребра собственного скелета.
Когда-то оно было существом бесполым огромного размера.
Существо было похоже на живую планету и внутри растило свою ноосферу.
Выглядевшее заинтересованным, оно питалось чужим опытом, живыми историями
И даже внимало посмертным рассказам внутри гробов с крематориями.
Оно не просто ело, оно искало свой главный вопрос, пока из глаз его не потекли чужие слезы.
Чужие слезы – яд.
Умирало оно мучительно быстро, соленая влага еще не успела на его лице высохнуть.
И вот прошли века, тысячелетия, из дыр зияющих, поросшие быльем,
Сочатся, перегнившие сюжеты историй отживших - капает мумие.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившее во мне.
Когда я вхожу в эти истлевающие, когда-то прекрасные чертоги,
В мою честь, величаво молчат надраенные трубы траурных оркестров.
И вроде готова услышать скандальную правду о жизни единорогов,
Но из винного кувшина крохотный Маяковский выражает свой протест.
Из его уст несется о поэтах и писателях, он не доволен моим безразличием к литературе, к книгам.
Вслух, советую ему принять таблетку альфу, а про себя, рекомендую выпить омегу,
И кувшин с Маяковским катится мимо.
Иду и замечаю, как не гнутся плечи, неужто, на меня свалился вдруг, тот самый опыт,
Сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг.
В мои глаза пристально смотрит эгрегор Пушкина, плавится сургуч моих зрачков,
Чувствую себя ключом от всех замков библиотек сожженных,
И одновременно, аскетичной дочерью блудных богов.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившие во мне.
Пытаюсь отряхнуться, но блуждающий форвард, пасует в меня обратно все до единой упавшие капли.
Я мечтаю услышать о себе – Маргарита, но в след мне бездушно несется – Геката!
Ныряю в черный ретрит, но торные тропы подсознания уводят меня в хвойный.
На ощупь утюжу колючее, сосны и елки морщатся, они не любят когда против шерсти гладят их иголки.
Эгрегор Пушкина давит мне на плечи, в моей вене хвойная игла, началось переливание –
Из знаков препинания и слов, в меня льется смола, и эта песня уже во мне, эта песня - мое камлание.
Беспрерывная трансляция того, чего здесь нет, циркулирует во мне меняя резус-фактор моей крови.
Мое ЧСВ шкалит, втихаря от всех, под нижним ребром припрятан шкалик.
В нем – чернобылье, его градус держит в узде мои эго-суставы.
Я куражусь и заявляю – Я поверхностный шут, я мелко шучу – и отдаю честь лицедеям – Лицедеям Слава!
Мое плохое настроение испорчено, передоз от мумие в меня вгрызается, накатывает интоксикация, ассимиляция закончена.
Рассудок плывет, но глобальный предиктор застенков ума, держит мое сознание в фокусе разума.
(c) Лития Тахини
Чья лития, отражена устами непреложными, обвита-огорожена от глаза злобного Колодцами-дворами, которые хранят в себе сквозной пролет между мирами.
Когда ночь сновидящая держала открытыми свои занавеси-веки – меня втянуло
В окаменелую плоть, вцепившуюся в ребра собственного скелета.
Когда-то оно было существом бесполым огромного размера.
Существо было похоже на живую планету и внутри растило свою ноосферу.
Выглядевшее заинтересованным, оно питалось чужим опытом, живыми историями
И даже внимало посмертным рассказам внутри гробов с крематориями.
Оно не просто ело, оно искало свой главный вопрос, пока из глаз его не потекли чужие слезы.
Чужие слезы – яд.
Умирало оно мучительно быстро, соленая влага еще не успела на его лице высохнуть.
И вот прошли века, тысячелетия, из дыр зияющих, поросшие быльем,
Сочатся, перегнившие сюжеты историй отживших - капает мумие.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившее во мне.
Когда я вхожу в эти истлевающие, когда-то прекрасные чертоги,
В мою честь, величаво молчат надраенные трубы траурных оркестров.
И вроде готова услышать скандальную правду о жизни единорогов,
Но из винного кувшина крохотный Маяковский выражает свой протест.
Из его уст несется о поэтах и писателях, он не доволен моим безразличием к литературе, к книгам.
Вслух, советую ему принять таблетку альфу, а про себя, рекомендую выпить омегу,
И кувшин с Маяковским катится мимо.
Иду и замечаю, как не гнутся плечи, неужто, на меня свалился вдруг, тот самый опыт,
Сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг.
В мои глаза пристально смотрит эгрегор Пушкина, плавится сургуч моих зрачков,
Чувствую себя ключом от всех замков библиотек сожженных,
И одновременно, аскетичной дочерью блудных богов.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившие во мне.
Пытаюсь отряхнуться, но блуждающий форвард, пасует в меня обратно все до единой упавшие капли.
Я мечтаю услышать о себе – Маргарита, но в след мне бездушно несется – Геката!
Ныряю в черный ретрит, но торные тропы подсознания уводят меня в хвойный.
На ощупь утюжу колючее, сосны и елки морщатся, они не любят когда против шерсти гладят их иголки.
Эгрегор Пушкина давит мне на плечи, в моей вене хвойная игла, началось переливание –
Из знаков препинания и слов, в меня льется смола, и эта песня уже во мне, эта песня - мое камлание.
Беспрерывная трансляция того, чего здесь нет, циркулирует во мне меняя резус-фактор моей крови.
Мое ЧСВ шкалит, втихаря от всех, под нижним ребром припрятан шкалик.
В нем – чернобылье, его градус держит в узде мои эго-суставы.
Я куражусь и заявляю – Я поверхностный шут, я мелко шучу – и отдаю честь лицедеям – Лицедеям Слава!
Мое плохое настроение испорчено, передоз от мумие в меня вгрызается, накатывает интоксикация, ассимиляция закончена.
Рассудок плывет, но глобальный предиктор застенков ума, держит мое сознание в фокусе разума.
(c) Лития Тахини
So friends, I’ll take it to tell you about the secrets of the one that Tahini sipped at the sacrament.
Whose lithium is reflected in the lips of the immature, it is wrapped in the eyes of the evil by the well-two wells, which keep the through span between the worlds.
In petrified flesh clinging into the ribs of its own skeleton.
Once it was a huge creature of a huge size.
The creature was like a living planet and inside raised its noosphere.
Looking interested, it was fed by other people's experience, living stories
And even a listened to posthumous stories inside the coffins with crematoriums.
It is not just eating, it was looking for its main question, until other people's tears flowed from his eyes.
Other people's tears are poison.
It died painfully fast, salted moisture had not yet had time to dry on his face.
And then centuries have passed, millennia, from the holes of gaping, overgrown with past,
The reproached stories of the obsolete stories are coincided - the mummy is dripping.
A mummy is dripping from everywhere, it is assimilated in me that the revived obsolete - revived in me.
When I enter these decaying, once beautiful halls,
In my honor, the dull pipes of mourning orchestras are majestically silent.
And it seems to be ready to hear the scandalous truth about the life of unicorn,
But from the wine jug, the tiny Mayakovsky expresses its protest.
From his mouth rushes about poets and writers, he is not satisfied with my indifference to literature, to books.
Aloud, I advise him to take the alpha tablet, and to himself, I recommend drinking omega,
And Kuvshin with Mayakovsky rolled past.
I go and notice how my shoulders do not bend, really, I suddenly fell on me, the same experience,
The son of difficult mistakes, and genius, paradoxes friend.
The egregor of Pushkin looks intently in my eyes, the wax of my pupils melts,
I feel like the key to all the castles of the libraries,
And at the same time, ascetic daughter of the prodigal gods.
A mummy is dripping from everywhere, it is assimilated in me the revived obsolete - who had revived in me.
I’m trying to shake myself off, but the wandering striker grabs all the fallen drops in me.
I dream to hear about myself - Margarita, but the trail is soullessly rushing - hekata!
I dive into a black retrite, but the thorny paths of the subconscious led me to the coniferous.
To the touch, I will iron the prickly, pine trees and Christmas trees are frowning, they do not like when their needles are stroking against the wool.
The egregor of Pushkin presses on my shoulders, in my Vienna, the coniferous needle, the transfusion began -
From the signs of punctuation and words, the resin is pouring into me, and this song is already in me, this song is my campaign.
The continuous broadcast of what is not here circulates in me changing the Rh factor of my blood.
My chSV is hiding, quietly from everyone, under the lower edge the scale is hidden.
In it-Chernobyl, its degree holds in the bridle of my ego-style.
I will smoke and declare - I am a superficial jester, I am shaking finely - and I give the honor of the lyceum - the lyceum is glory!
My bad mood is spoiled, an overdose from the mummy bites into me, the intoxication rolls, the assimilation is finished.
Reason floats, but the global predictor of the dungeons of the mind, holds my mind in the focus of reason.
(c) Tahini lithium
Whose lithium is reflected in the lips of the immature, it is wrapped in the eyes of the evil by the well-two wells, which keep the through span between the worlds.
In petrified flesh clinging into the ribs of its own skeleton.
Once it was a huge creature of a huge size.
The creature was like a living planet and inside raised its noosphere.
Looking interested, it was fed by other people's experience, living stories
And even a listened to posthumous stories inside the coffins with crematoriums.
It is not just eating, it was looking for its main question, until other people's tears flowed from his eyes.
Other people's tears are poison.
It died painfully fast, salted moisture had not yet had time to dry on his face.
And then centuries have passed, millennia, from the holes of gaping, overgrown with past,
The reproached stories of the obsolete stories are coincided - the mummy is dripping.
A mummy is dripping from everywhere, it is assimilated in me that the revived obsolete - revived in me.
When I enter these decaying, once beautiful halls,
In my honor, the dull pipes of mourning orchestras are majestically silent.
And it seems to be ready to hear the scandalous truth about the life of unicorn,
But from the wine jug, the tiny Mayakovsky expresses its protest.
From his mouth rushes about poets and writers, he is not satisfied with my indifference to literature, to books.
Aloud, I advise him to take the alpha tablet, and to himself, I recommend drinking omega,
And Kuvshin with Mayakovsky rolled past.
I go and notice how my shoulders do not bend, really, I suddenly fell on me, the same experience,
The son of difficult mistakes, and genius, paradoxes friend.
The egregor of Pushkin looks intently in my eyes, the wax of my pupils melts,
I feel like the key to all the castles of the libraries,
And at the same time, ascetic daughter of the prodigal gods.
A mummy is dripping from everywhere, it is assimilated in me the revived obsolete - who had revived in me.
I’m trying to shake myself off, but the wandering striker grabs all the fallen drops in me.
I dream to hear about myself - Margarita, but the trail is soullessly rushing - hekata!
I dive into a black retrite, but the thorny paths of the subconscious led me to the coniferous.
To the touch, I will iron the prickly, pine trees and Christmas trees are frowning, they do not like when their needles are stroking against the wool.
The egregor of Pushkin presses on my shoulders, in my Vienna, the coniferous needle, the transfusion began -
From the signs of punctuation and words, the resin is pouring into me, and this song is already in me, this song is my campaign.
The continuous broadcast of what is not here circulates in me changing the Rh factor of my blood.
My chSV is hiding, quietly from everyone, under the lower edge the scale is hidden.
In it-Chernobyl, its degree holds in the bridle of my ego-style.
I will smoke and declare - I am a superficial jester, I am shaking finely - and I give the honor of the lyceum - the lyceum is glory!
My bad mood is spoiled, an overdose from the mummy bites into me, the intoxication rolls, the assimilation is finished.
Reason floats, but the global predictor of the dungeons of the mind, holds my mind in the focus of reason.
(c) Tahini lithium
Другие песни исполнителя: