Лиза Бронштейн - Песня о старом Хермеусе Море
текст песни
15
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Лиза Бронштейн - Песня о старом Хермеусе Море - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Песня о старом Хермеусе Море, бессмертной хранительнице Апокрифа и смертном, который ее любил (муз. Лиза Бронштейн, сл. Айрис Гамильтон)
У старого Хермы Моры улыбка как у кота.
О нем говорят, он - бездна, но глупость. Всего лишь мер.
Из кубка цедя суджамму, смеется: "Иди сюда.
Негоже, пройдя сквозь стражей, стыдливо стоять во тьме.
Внутри моей черной книги есть способ пойти назад,
Но только подумай, что же за сила тебя тут ждет?"
У старого Хермы Моры и вовсе не старый взгляд:
Насмешка и любопытство, - а голос тягуч, как мед.
Он ставит свой полный кубок на стопку сгоревших книг.
И кожа бела, как звезды, а волосы - будто тьма.
"Да ты, - поднялся даэдра, - храбр не по годам, старик.
Я знаю, зачем пришел ты. И знает она сама".
"Садовник Людей коварный, - вдохнув из последних сил,
Так гость ему отвечает, - воистину, стар и сед.
Я ран за все эти годы немало уж получил,
Но здесь мне пронзили сердце. Назад мне дороги нет".
Смеется Хермеус Мора, в зрачках его рваных - мрак,
Клубится, зияет, в путы затягивает умы.
"Ты слышал о нашем друге. Как звали его?.. Мирак?..
При нем мой родной Апокриф подобием стал тюрьмы.
Зато оглянись же нынче. Мой дом - словно дивный сад.
Его создала таким та, которую ищешь ты".
Старик опускает плечи, но ясный и смелый взгляд
Встречается с взглядом принца, исполненным пустоты.
"Да что же, а, старый Мора? Ты слушаешься ее?"
Даэдра кривит улыбку и снова берет бокал:
"Молчал бы ты, глупый смертный. Ты слышишь? Она идет.
Мой гость, безрассудно храбрый, да что же ты? Задрожал?"
...На ней золотое платье. А кожа - как будто снег.
И в ярких глазах когда-то знакомо клубится тьма.
Она так давно в Забвенье. Не мер и не человек.
И истинно: эту участь она избрала сама.
"Ну здравствуй, мой друг любезный, - смеется она с тоской. -
Какими судьбами, милый? Как стражу ты одолел?"
Хермеус садится в кресло, надменный, сухой, прямой,
Глотает свою суджамму... и вроде бы не у дел.
А гость забывает клятвы, не помнит простейших слов,
Сжимает костюм, промокший от пота и от крови.
Он думал, что к смерти точно за годы свои готов,
Но сердце, забыв о ране, заходится от любви.
Он помнит, как были вместе, насмешливы и юны,
Как пели в дороге песни и пили в трактирах мед,
Одними слыли из лучших, кто выбрался из Норы,
На краже пусть не поймают - и нету других забот.
Влюбился он, правда, позже. Когда, вытирая кровь
С усталых эльфийских пальцев, он клялся хранить в пути.
Она была Довакином - какая уж тут любовь.
Тут время и место выспаться не так уж легко найти.
На мертвом, сухом Солстейме Хермеус за ней пришел.
А может, она вернулась... Да, впрочем, уже плевать.
Он ей дал Вселенной мудрость, в Апокриф ее привел,
Заставил хотеть вернуться. Заставил пообещать.
Ах, старый Хермеус Мора. Прекрасен, как снежный эльф.
О нем говорят, он бездна... Но, видимо, не всегда.
"Мой друг, у меня подарок, - он шепчет. - Простая смерть.
Болтают, она - награда для тех, чьи ушли года".
"Постой, - его просят тихо. - Позволь мне ему сказать..."
И старый Хермеус Мора склоняется как-то вбок.
"Ах что за привычка право - всех смертников целовать
В холодный, сухой, неровный, практически мертвый лоб?"
В глаза ей не смотрит путник - они не ее теперь.
Она, улыбаясь слабо, касаясь седых волос,
Бормочет: "Ах, хочешь, верь мне, а хочешь, совсем не верь,
Но смертной еще немало теряла я горьких слез.
Я думала, что заметишь, ведь в Рифтене рядом - храм...
Мечтала, как сила Мары нас свяжет с тобой навек.
Но ты был как рыжий ветер. Подобен был всем ветрам,
Сметающим то, что слабо. Мой ветреный человек".
"Прощай, - он с тоскою шепчет. - Прощай, да хранят тебя..."
Слова его замирают, и губы так ледяны...
Густая тень книжных залов сгущается и, клубясь,
Его забирает в недра какой-то иной страны.
У старого Хермы Моры улыбки не может быть.
Он просто густая бездна с десятками тысяч глаз.
"Ты что же, - он громко тянет, - все помнишь, что есть - любить?"
"Я помнила, принц, когда-то. Когда-то.
Но не сейчас".
У старого Хермы Моры улыбка как у кота.
О нем говорят, он - бездна, но глупость. Всего лишь мер.
Из кубка цедя суджамму, смеется: "Иди сюда.
Негоже, пройдя сквозь стражей, стыдливо стоять во тьме.
Внутри моей черной книги есть способ пойти назад,
Но только подумай, что же за сила тебя тут ждет?"
У старого Хермы Моры и вовсе не старый взгляд:
Насмешка и любопытство, - а голос тягуч, как мед.
Он ставит свой полный кубок на стопку сгоревших книг.
И кожа бела, как звезды, а волосы - будто тьма.
"Да ты, - поднялся даэдра, - храбр не по годам, старик.
Я знаю, зачем пришел ты. И знает она сама".
"Садовник Людей коварный, - вдохнув из последних сил,
Так гость ему отвечает, - воистину, стар и сед.
Я ран за все эти годы немало уж получил,
Но здесь мне пронзили сердце. Назад мне дороги нет".
Смеется Хермеус Мора, в зрачках его рваных - мрак,
Клубится, зияет, в путы затягивает умы.
"Ты слышал о нашем друге. Как звали его?.. Мирак?..
При нем мой родной Апокриф подобием стал тюрьмы.
Зато оглянись же нынче. Мой дом - словно дивный сад.
Его создала таким та, которую ищешь ты".
Старик опускает плечи, но ясный и смелый взгляд
Встречается с взглядом принца, исполненным пустоты.
"Да что же, а, старый Мора? Ты слушаешься ее?"
Даэдра кривит улыбку и снова берет бокал:
"Молчал бы ты, глупый смертный. Ты слышишь? Она идет.
Мой гость, безрассудно храбрый, да что же ты? Задрожал?"
...На ней золотое платье. А кожа - как будто снег.
И в ярких глазах когда-то знакомо клубится тьма.
Она так давно в Забвенье. Не мер и не человек.
И истинно: эту участь она избрала сама.
"Ну здравствуй, мой друг любезный, - смеется она с тоской. -
Какими судьбами, милый? Как стражу ты одолел?"
Хермеус садится в кресло, надменный, сухой, прямой,
Глотает свою суджамму... и вроде бы не у дел.
А гость забывает клятвы, не помнит простейших слов,
Сжимает костюм, промокший от пота и от крови.
Он думал, что к смерти точно за годы свои готов,
Но сердце, забыв о ране, заходится от любви.
Он помнит, как были вместе, насмешливы и юны,
Как пели в дороге песни и пили в трактирах мед,
Одними слыли из лучших, кто выбрался из Норы,
На краже пусть не поймают - и нету других забот.
Влюбился он, правда, позже. Когда, вытирая кровь
С усталых эльфийских пальцев, он клялся хранить в пути.
Она была Довакином - какая уж тут любовь.
Тут время и место выспаться не так уж легко найти.
На мертвом, сухом Солстейме Хермеус за ней пришел.
А может, она вернулась... Да, впрочем, уже плевать.
Он ей дал Вселенной мудрость, в Апокриф ее привел,
Заставил хотеть вернуться. Заставил пообещать.
Ах, старый Хермеус Мора. Прекрасен, как снежный эльф.
О нем говорят, он бездна... Но, видимо, не всегда.
"Мой друг, у меня подарок, - он шепчет. - Простая смерть.
Болтают, она - награда для тех, чьи ушли года".
"Постой, - его просят тихо. - Позволь мне ему сказать..."
И старый Хермеус Мора склоняется как-то вбок.
"Ах что за привычка право - всех смертников целовать
В холодный, сухой, неровный, практически мертвый лоб?"
В глаза ей не смотрит путник - они не ее теперь.
Она, улыбаясь слабо, касаясь седых волос,
Бормочет: "Ах, хочешь, верь мне, а хочешь, совсем не верь,
Но смертной еще немало теряла я горьких слез.
Я думала, что заметишь, ведь в Рифтене рядом - храм...
Мечтала, как сила Мары нас свяжет с тобой навек.
Но ты был как рыжий ветер. Подобен был всем ветрам,
Сметающим то, что слабо. Мой ветреный человек".
"Прощай, - он с тоскою шепчет. - Прощай, да хранят тебя..."
Слова его замирают, и губы так ледяны...
Густая тень книжных залов сгущается и, клубясь,
Его забирает в недра какой-то иной страны.
У старого Хермы Моры улыбки не может быть.
Он просто густая бездна с десятками тысяч глаз.
"Ты что же, - он громко тянет, - все помнишь, что есть - любить?"
"Я помнила, принц, когда-то. Когда-то.
Но не сейчас".
A song about old Hermaeus Mora, the immortal keeper of the Apocrypha and the mortal who loved her (music: Lisa Bronstein, lyrics: Iris Hamilton)
Old Herma Mora has a smile like a cat.
They say about him that he is an abyss, but it is stupidity. Just a measure.
Sipping sujamma from a goblet, he laughs: “Come here.
It’s no good having passed through the guards and standing bashfully in the darkness.
Inside my black book there's a way to go back
But just think, what kind of power awaits you here?”
Old Herma Mora doesn’t have an old look at all:
Mockery and curiosity - and the voice is viscous, like honey.
He places his full goblet on a stack of burnt books.
And the skin is as white as the stars, and the hair is like darkness.
“Yes, you,” the Daedra stood up, “are brave beyond your years, old man.
I know why you came. And she knows it herself."
“The treacherous Gardener of People,” with a breath of his last strength,
So the guest answers him, “truly, he is old and gray.”
I have received many wounds over all these years,
But here my heart was pierced. There is no turning back for me."
Hermaeus Mora laughs, there is darkness in his torn pupils,
It swirls, gapes, and drags the minds into bonds.
"You heard about our friend. What was his name?.. Mirak?..
Under him, my native Apocrypha became like a prison.
But look around today. My home is like a wonderful garden.
He was created this way by the one you are looking for."
The old man lowers his shoulders, but has a clear and bold look
Meets the prince's gaze, filled with emptiness.
"Why, eh, old Mora? Are you listening to her?"
The Daedra twists a smile and takes the glass again:
"You should be silent, foolish mortal. Do you hear? She's coming.
My guest, recklessly brave, what are you doing? Are you shaking?"
...She's wearing a gold dress. And the skin is like snow.
And in the bright eyes the once familiar darkness swirls.
She has been in Oblivion for so long. Not a measure and not a person.
And truly: she chose this fate herself.
“Well, hello, my dear friend,” she laughs sadly.
What fate, dear? How did you defeat the guards?"
Hermaeus sits down in a chair, arrogant, dry, straight,
He swallows his sujamma... and seems to be out of work.
And the guest forgets oaths, does not remember the simplest words,
He clutches his suit, soaked with sweat and blood.
He thought that he was ready for death within his years,
But the heart, forgetting about the wound, swells with love.
He remembers how we were together, mocking and young,
How they sang songs on the road and drank honey in taverns,
Some were reputed to be among the best who got out of the Burrow,
Let them not be caught stealing - and there are no other worries.
He fell in love, however, later. When, wiping away the blood
With tired elven fingers, he swore to keep on the way.
She was Dovahkiin - what kind of love is that?
It’s not so easy to find time and place to sleep here.
On dead, dry Solstheim, Hermaeus came for her.
Or maybe she's back... Yes, but I don't care anymore.
He gave her wisdom to the Universe, brought her to Apocrypha,
Made me want to come back. Made me promise.
Ah, old Hermaeus Mora. Beautiful as a snow elf.
They say about him that he is an abyss... But, apparently, not always.
“My friend, I have a gift,” he whispers. “A simple death.”
They say she is a reward for those whose years have passed."
“Wait,” they ask him quietly. “Let me tell him...”
And old Hermaeus Mora leans somehow to the side.
"Oh, what a habit it is - to kiss all the death row prisoners
On a cold, dry, uneven, almost dead forehead?
The traveler does not look into her eyes - they are not hers now.
She, smiling weakly, touching her gray hair,
He mumbles: “Oh, believe me if you want, or don’t believe me at all,
But as a mortal I still lost many bitter tears.
I thought you would notice, because there is a temple nearby in Riften...
I dreamed how the power of Mary would connect us with you forever.
But you were like the red wind. He was like all the winds,
Sweeping away what is weak. My flighty man."
“Farewell,” he whispers sadly. “Farewell, may they protect you...”
His words freeze, and his lips are so icy...
The thick shadow of the book halls thickens and, swirling,
He is taken into the depths of some other country.
Old Herma Mora can't have a smile.
He is just a dense abyss with tens of thousands of eyes.
“So,” he drawls loudly, “do you still remember what it is to love?”
"I remembered, prince, once upon a time. Once upon a time.
But not now".
Old Herma Mora has a smile like a cat.
They say about him that he is an abyss, but it is stupidity. Just a measure.
Sipping sujamma from a goblet, he laughs: “Come here.
It’s no good having passed through the guards and standing bashfully in the darkness.
Inside my black book there's a way to go back
But just think, what kind of power awaits you here?”
Old Herma Mora doesn’t have an old look at all:
Mockery and curiosity - and the voice is viscous, like honey.
He places his full goblet on a stack of burnt books.
And the skin is as white as the stars, and the hair is like darkness.
“Yes, you,” the Daedra stood up, “are brave beyond your years, old man.
I know why you came. And she knows it herself."
“The treacherous Gardener of People,” with a breath of his last strength,
So the guest answers him, “truly, he is old and gray.”
I have received many wounds over all these years,
But here my heart was pierced. There is no turning back for me."
Hermaeus Mora laughs, there is darkness in his torn pupils,
It swirls, gapes, and drags the minds into bonds.
"You heard about our friend. What was his name?.. Mirak?..
Under him, my native Apocrypha became like a prison.
But look around today. My home is like a wonderful garden.
He was created this way by the one you are looking for."
The old man lowers his shoulders, but has a clear and bold look
Meets the prince's gaze, filled with emptiness.
"Why, eh, old Mora? Are you listening to her?"
The Daedra twists a smile and takes the glass again:
"You should be silent, foolish mortal. Do you hear? She's coming.
My guest, recklessly brave, what are you doing? Are you shaking?"
...She's wearing a gold dress. And the skin is like snow.
And in the bright eyes the once familiar darkness swirls.
She has been in Oblivion for so long. Not a measure and not a person.
And truly: she chose this fate herself.
“Well, hello, my dear friend,” she laughs sadly.
What fate, dear? How did you defeat the guards?"
Hermaeus sits down in a chair, arrogant, dry, straight,
He swallows his sujamma... and seems to be out of work.
And the guest forgets oaths, does not remember the simplest words,
He clutches his suit, soaked with sweat and blood.
He thought that he was ready for death within his years,
But the heart, forgetting about the wound, swells with love.
He remembers how we were together, mocking and young,
How they sang songs on the road and drank honey in taverns,
Some were reputed to be among the best who got out of the Burrow,
Let them not be caught stealing - and there are no other worries.
He fell in love, however, later. When, wiping away the blood
With tired elven fingers, he swore to keep on the way.
She was Dovahkiin - what kind of love is that?
It’s not so easy to find time and place to sleep here.
On dead, dry Solstheim, Hermaeus came for her.
Or maybe she's back... Yes, but I don't care anymore.
He gave her wisdom to the Universe, brought her to Apocrypha,
Made me want to come back. Made me promise.
Ah, old Hermaeus Mora. Beautiful as a snow elf.
They say about him that he is an abyss... But, apparently, not always.
“My friend, I have a gift,” he whispers. “A simple death.”
They say she is a reward for those whose years have passed."
“Wait,” they ask him quietly. “Let me tell him...”
And old Hermaeus Mora leans somehow to the side.
"Oh, what a habit it is - to kiss all the death row prisoners
On a cold, dry, uneven, almost dead forehead?
The traveler does not look into her eyes - they are not hers now.
She, smiling weakly, touching her gray hair,
He mumbles: “Oh, believe me if you want, or don’t believe me at all,
But as a mortal I still lost many bitter tears.
I thought you would notice, because there is a temple nearby in Riften...
I dreamed how the power of Mary would connect us with you forever.
But you were like the red wind. He was like all the winds,
Sweeping away what is weak. My flighty man."
“Farewell,” he whispers sadly. “Farewell, may they protect you...”
His words freeze, and his lips are so icy...
The thick shadow of the book halls thickens and, swirling,
He is taken into the depths of some other country.
Old Herma Mora can't have a smile.
He is just a dense abyss with tens of thousands of eyes.
“So,” he drawls loudly, “do you still remember what it is to love?”
"I remembered, prince, once upon a time. Once upon a time.
But not now".
Другие песни исполнителя: