Наташа Романова - Истребление
текст песни
20
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Наташа Романова - Истребление - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Маршак живет у них за шкафом
из красной ждановской фанеры.
Пока задиристым пиф-пафом
его пугают пионеры,
скребет фанеру мышь Шеннона,
мелькают цифры, голограммы.
Он на дисплей выводит клона
олдскульной векторной программы.
И видит в ней себя маньяком
с холодным сердцем на ладони.
Он станет ртутью и мышьяком
и смертоносным, как полоний
решил он стать, забив на жалость,
кибернетическим исчадьем,
чтоб жизнь семейству не казалась
в СССР еврейским счастьем.
Он жмет на play, и, всплыв из бездны
глубоководным батискафом,
в обличье, каждому известном,
он выплывает из-за шкафа.
Подумать только – всплыть из бездны –
из тайных недров океана!
И, сев за стол, хозяйской «Экстры»
он наливает полстакана.
Пусть газ незрим, а дух неведом,
но кровь обласкана этилом.
Хозяйка занята обедом,
хозяин – свежим «Крокодилом».
Поверх очков на них глядит он,
как на лохов провинциальных.
Заходят двое троглодитов
в прыщах стыдобных гормональных,
одной рукою машинально
шары воздушные сжимая,
другой – в кармане нелегально
шары вспотевшие катая.
Таков порочно-инфантильный
его читатель перманентный.
Хоть с виду, может, и дебильный,
зато внутри интеллигентный.
Обоих скоро обнаружат
в остывшем облаке посмертном:
один растекся ртутной лужей,
другой осел мышиным пеплом.
И яда полные карманы,
и марш играет зомбоящик.
Во все свиные барабаны
дубасит юный барабанщик.
И пахнет в воздухе войною
рябой, безногой, желтолицей.
А кто там в небе над страною
победно реет гордой птицей?
Маршак над городом кружится
остервенелым мессершмидтом.
Горит и плавится столица,
блюя свинцом и динамитом.
Неистребимый, как Покрышкин,
он стал подобен грозным асам.
А мог царапать серой мышкой
Стихи детишкам пучеглазым.
И книжки старого еврея
сейчас читал бы каждый хипстер.
Но всюду смерть, война, Корея.
Какой тут к бесам «Мистер-твистер»?
Такие были ЭВээМы.
Таки нравы и стограммы.
Не то, что ваши Эминемы.
Не то, что ваши Футурамы.
из красной ждановской фанеры.
Пока задиристым пиф-пафом
его пугают пионеры,
скребет фанеру мышь Шеннона,
мелькают цифры, голограммы.
Он на дисплей выводит клона
олдскульной векторной программы.
И видит в ней себя маньяком
с холодным сердцем на ладони.
Он станет ртутью и мышьяком
и смертоносным, как полоний
решил он стать, забив на жалость,
кибернетическим исчадьем,
чтоб жизнь семейству не казалась
в СССР еврейским счастьем.
Он жмет на play, и, всплыв из бездны
глубоководным батискафом,
в обличье, каждому известном,
он выплывает из-за шкафа.
Подумать только – всплыть из бездны –
из тайных недров океана!
И, сев за стол, хозяйской «Экстры»
он наливает полстакана.
Пусть газ незрим, а дух неведом,
но кровь обласкана этилом.
Хозяйка занята обедом,
хозяин – свежим «Крокодилом».
Поверх очков на них глядит он,
как на лохов провинциальных.
Заходят двое троглодитов
в прыщах стыдобных гормональных,
одной рукою машинально
шары воздушные сжимая,
другой – в кармане нелегально
шары вспотевшие катая.
Таков порочно-инфантильный
его читатель перманентный.
Хоть с виду, может, и дебильный,
зато внутри интеллигентный.
Обоих скоро обнаружат
в остывшем облаке посмертном:
один растекся ртутной лужей,
другой осел мышиным пеплом.
И яда полные карманы,
и марш играет зомбоящик.
Во все свиные барабаны
дубасит юный барабанщик.
И пахнет в воздухе войною
рябой, безногой, желтолицей.
А кто там в небе над страною
победно реет гордой птицей?
Маршак над городом кружится
остервенелым мессершмидтом.
Горит и плавится столица,
блюя свинцом и динамитом.
Неистребимый, как Покрышкин,
он стал подобен грозным асам.
А мог царапать серой мышкой
Стихи детишкам пучеглазым.
И книжки старого еврея
сейчас читал бы каждый хипстер.
Но всюду смерть, война, Корея.
Какой тут к бесам «Мистер-твистер»?
Такие были ЭВээМы.
Таки нравы и стограммы.
Не то, что ваши Эминемы.
Не то, что ваши Футурамы.
Marshak lives behind their closet
From Red Zhdanovskaya plywood.
So far with a cocky pif-puff
Pioneers scare him,
scraping plywood of Shannona mouse,
The numbers, holograms flash.
He takes a clone on the display
Oldskue vector program.
And sees in it a maniac
With a cold heart in the palm of your hand.
He will become mercury and arsenic
and deadly, like polonium
He decided to become, scoring for pity,
cybernetic fascination,
So that life does not seem to the family
In the USSR, Jewish happiness.
He presses on Play, and, having surfaced from the abyss
deep -sea bathyscaphe,
In the guise, to each known,
He floats out of the cabinet.
Just think - to surfacing from the abyss -
From the secret subsurbs of the ocean!
And, sitting at the table, the master's "extras"
He pours half a glass.
Let the gas unzim, and the spirit is unknown,
But the blood is caressed by this.
The hostess is busy lunch,
The owner is a fresh "crocodile".
He looks at them on top of the glasses,
Like the suckers of provincial.
Two troglodites come in
In acne of the sunbatable hormonal,
One hand is mechanically
Squeezing air balls,
the other - in the pocket illegally
Balls sweated Katay.
Such is vicious-infantile
Its reader is permanent.
At least in appearance, maybe a moronic,
But inside is intelligent.
Both will be found soon
In the cooled cloud of posthumous:
One spread out with mercury puddles,
Another donkey mouse ash.
And the poison is full of pockets,
And the march plays the zombie.
In all pork drums
Dubesis of a young drummer.
And smells in the air by war
Pinkling, legless, yellow -faced.
And who is there in the sky over the country
Witting a proud bird triumphantly?
Marshak is spinning over the city
Frayed Messerschmidt.
The capital is burning and melting
Budging with lead and dynamite.
Indestructible, like Pokryshkin,
He became like formidable asam.
And he could scratch the gray mouse
Poems to the kids are pache -eyed.
And books of the old Jew
Now every hipster would read.
But everywhere death, war, Korea.
What is the demon "Mr. Twister" to the demons?
Such were euems.
These morals and strams.
Not like your Eminems.
Not that your footuras.
From Red Zhdanovskaya plywood.
So far with a cocky pif-puff
Pioneers scare him,
scraping plywood of Shannona mouse,
The numbers, holograms flash.
He takes a clone on the display
Oldskue vector program.
And sees in it a maniac
With a cold heart in the palm of your hand.
He will become mercury and arsenic
and deadly, like polonium
He decided to become, scoring for pity,
cybernetic fascination,
So that life does not seem to the family
In the USSR, Jewish happiness.
He presses on Play, and, having surfaced from the abyss
deep -sea bathyscaphe,
In the guise, to each known,
He floats out of the cabinet.
Just think - to surfacing from the abyss -
From the secret subsurbs of the ocean!
And, sitting at the table, the master's "extras"
He pours half a glass.
Let the gas unzim, and the spirit is unknown,
But the blood is caressed by this.
The hostess is busy lunch,
The owner is a fresh "crocodile".
He looks at them on top of the glasses,
Like the suckers of provincial.
Two troglodites come in
In acne of the sunbatable hormonal,
One hand is mechanically
Squeezing air balls,
the other - in the pocket illegally
Balls sweated Katay.
Such is vicious-infantile
Its reader is permanent.
At least in appearance, maybe a moronic,
But inside is intelligent.
Both will be found soon
In the cooled cloud of posthumous:
One spread out with mercury puddles,
Another donkey mouse ash.
And the poison is full of pockets,
And the march plays the zombie.
In all pork drums
Dubesis of a young drummer.
And smells in the air by war
Pinkling, legless, yellow -faced.
And who is there in the sky over the country
Witting a proud bird triumphantly?
Marshak is spinning over the city
Frayed Messerschmidt.
The capital is burning and melting
Budging with lead and dynamite.
Indestructible, like Pokryshkin,
He became like formidable asam.
And he could scratch the gray mouse
Poems to the kids are pache -eyed.
And books of the old Jew
Now every hipster would read.
But everywhere death, war, Korea.
What is the demon "Mr. Twister" to the demons?
Such were euems.
These morals and strams.
Not like your Eminems.
Not that your footuras.