Паша Севостьянов - Возвращение на родину
текст песни
28
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Паша Севостьянов - Возвращение на родину - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Стара, должно быть, стала...
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
"Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?"
"Татьяна... Гм...
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?"
"Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?"
"Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда!.."
"Ах, дедушка, ужели это ты?"
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
А мне уж девяносто...
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться".
Он говорит, а сам все морщит лоб.
"Да!.. Время!..
Ты не коммунист?"
"Нет!.."
"А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам...
Может, пригодится...
Пойдем домой -
Ты все увидишь сам".
И мы идем, топча межой кукольни.
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Здорово, мать! Здорово!" -
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.
На стенке календарный Ленин.
Здесь жизнь сестер,
Сестер, а не моя, -
Но все ж готов упасть я на колени,
Увидев вас, любимые края.
Пришли соседи...
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
Чем мать и дед грустней и безнадежней,
Тем веселей сестры смеется рот.
Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир...
Люблю мою семью...
Но отчего-то все-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью.
"Ну, говори, сестра!"
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал",
О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
И мне смешно,
Как шустрая девчонка
Меня во всем за шиворот берет...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
1 июня 1924
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Стара, должно быть, стала...
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
"Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?"
"Татьяна... Гм...
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?"
"Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?"
"Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда!.."
"Ах, дедушка, ужели это ты?"
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
А мне уж девяносто...
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться".
Он говорит, а сам все морщит лоб.
"Да!.. Время!..
Ты не коммунист?"
"Нет!.."
"А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам...
Может, пригодится...
Пойдем домой -
Ты все увидишь сам".
И мы идем, топча межой кукольни.
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Здорово, мать! Здорово!" -
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.
На стенке календарный Ленин.
Здесь жизнь сестер,
Сестер, а не моя, -
Но все ж готов упасть я на колени,
Увидев вас, любимые края.
Пришли соседи...
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
Чем мать и дед грустней и безнадежней,
Тем веселей сестры смеется рот.
Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир...
Люблю мою семью...
Но отчего-то все-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью.
"Ну, говори, сестра!"
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал",
О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
И мне смешно,
Как шустрая девчонка
Меня во всем за шиворот берет...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
1 июня 1924
I visited my birthplace
That village
Where he lived a boy
Where is the calancha with birch tower
The bell tower without a cross shot down.
How much has changed there
In their poor, unsightly life.
What a lot of discoveries
Behind me followed on the heels.
Father's house
I could not recognize:
No noticeable chant under the window does not wave
And the mother does not sit on the porch,
Feeding chickens with a grapy porridge.
Stain, it must have become ...
Yes, old.
I look sadly at the neighborhood:
What an unfamiliar area!
One, as the same, the mountain whites,
Yes, at the mountain
High gray stone.
Here is a cemetery!
Rotten crosses,
As if in hand -to -hand dead,
Failed with open hands.
On the path, leaning on the zool,
There is an old man, sweeping dust from a weed.
"Passerby!
Indicate, friend,
Where does Yesenina Tatyana live here? "
"Tatyana ... um ...
Yes, over that hut.
What are you?
Akin?
Al, maybe the son of a missing one? "
"Yes son.
But what, old man, with you?
Tell me,
Why do you look so sorrowful? "
"Good, my grandson,
Good, that you did not recognize your grandfather! .. "
"Ah, grandfather, is it you?"
And a sad conversation poured
Tears warm on dusty flowers.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"You will probably be thirty soon ...
And I'm ninety ...
Soon in the coffin.
It would be time to collapse. "
He says, and everything wrinkles his forehead.
"Yes! .. Time! ..
Are you not a communist? "
"Not!.."
"And the sisters became the Komsomol members.
Such muck! Just strangle!
Yesterday the icons were thrown from the shelf,
The commissar removed the cross at the Church.
Now there is nowhere to pray to God.
I go sternly now in the forest,
I pray to aspen ...
Maybe it will come in handy ...
Go home -
You will see everything yourself. "
And we are going, muging between the puppet.
I smile to arable land and forests,
And grandfather looks at the bell tower with longing.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Great, mother! Great!" -
And again I pull the scarf to my eyes.
Here a cow can burst into tears,
Looking at this poor corner.
On the wall calendar Lenin.
Here are the life of the sisters,
Sisters, not mine, -
But I'm ready to fall to my knees,
Seeing you, favorite edges.
The neighbors came ...
A woman with a child.
No one will recognize me.
In Bairovsky, our little dog
I was met with barking at the gate.
Ah, cute edge!
The wrong you became
Not the same.
Yes, and I, of course, became not the same.
Than mother and grandfather are sadder and more hopeless,
The more fun sisters laughs his mouth.
Of course, I don’t have an icon Lenin,
I know the world ...
I love my family ...
But for some reason, still with a bow
I sit on a wooden bench.
"Well, say, sister!"
And then the sister is breeding
Revealing, like the Bible, the pot -bellied "capital",
About Marx,
Engels ...
In no case
Of course, I did not read these books.
And I'm funny
Like a nimble girl
He takes me in everything for the neck ...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
In Bairovsky, our little dog
I was met with barking at the gate.
June 1, 1924
That village
Where he lived a boy
Where is the calancha with birch tower
The bell tower without a cross shot down.
How much has changed there
In their poor, unsightly life.
What a lot of discoveries
Behind me followed on the heels.
Father's house
I could not recognize:
No noticeable chant under the window does not wave
And the mother does not sit on the porch,
Feeding chickens with a grapy porridge.
Stain, it must have become ...
Yes, old.
I look sadly at the neighborhood:
What an unfamiliar area!
One, as the same, the mountain whites,
Yes, at the mountain
High gray stone.
Here is a cemetery!
Rotten crosses,
As if in hand -to -hand dead,
Failed with open hands.
On the path, leaning on the zool,
There is an old man, sweeping dust from a weed.
"Passerby!
Indicate, friend,
Where does Yesenina Tatyana live here? "
"Tatyana ... um ...
Yes, over that hut.
What are you?
Akin?
Al, maybe the son of a missing one? "
"Yes son.
But what, old man, with you?
Tell me,
Why do you look so sorrowful? "
"Good, my grandson,
Good, that you did not recognize your grandfather! .. "
"Ah, grandfather, is it you?"
And a sad conversation poured
Tears warm on dusty flowers.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"You will probably be thirty soon ...
And I'm ninety ...
Soon in the coffin.
It would be time to collapse. "
He says, and everything wrinkles his forehead.
"Yes! .. Time! ..
Are you not a communist? "
"Not!.."
"And the sisters became the Komsomol members.
Such muck! Just strangle!
Yesterday the icons were thrown from the shelf,
The commissar removed the cross at the Church.
Now there is nowhere to pray to God.
I go sternly now in the forest,
I pray to aspen ...
Maybe it will come in handy ...
Go home -
You will see everything yourself. "
And we are going, muging between the puppet.
I smile to arable land and forests,
And grandfather looks at the bell tower with longing.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Great, mother! Great!" -
And again I pull the scarf to my eyes.
Here a cow can burst into tears,
Looking at this poor corner.
On the wall calendar Lenin.
Here are the life of the sisters,
Sisters, not mine, -
But I'm ready to fall to my knees,
Seeing you, favorite edges.
The neighbors came ...
A woman with a child.
No one will recognize me.
In Bairovsky, our little dog
I was met with barking at the gate.
Ah, cute edge!
The wrong you became
Not the same.
Yes, and I, of course, became not the same.
Than mother and grandfather are sadder and more hopeless,
The more fun sisters laughs his mouth.
Of course, I don’t have an icon Lenin,
I know the world ...
I love my family ...
But for some reason, still with a bow
I sit on a wooden bench.
"Well, say, sister!"
And then the sister is breeding
Revealing, like the Bible, the pot -bellied "capital",
About Marx,
Engels ...
In no case
Of course, I did not read these books.
And I'm funny
Like a nimble girl
He takes me in everything for the neck ...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
In Bairovsky, our little dog
I was met with barking at the gate.
June 1, 1924
Другие песни исполнителя: