Сергей Садовников - Олег Горшков - Алхимия одиночества
текст песни
36
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Сергей Садовников - Олег Горшков - Алхимия одиночества - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Чувство одиночества схоже, наверное, с чувством женщины:
в уголках темных губ что-то лучится, играет, плещется –
золотистые рыбки предзнаний… между ним и тобой родство,
ты читаешь в нем ожидание, робость, усмешку, некий призыв…
с ним легко, с ним, ты, в шутку, конечно, пока на «вы»,
но всё ближе и ближе это юное, угловатое существо.
Ты уже его любишь, идешь за его чуть слышной свирелью.
Тишина в свирели так прихотлива, так неразборчива, так
разговорчива с богом, повторяющим себе самому – не верю…
Оно еще помнит о чем-то многажды большем, чем
всё то, что вберет с нуля, оно забралось на чердак
и живет там с тобой, и читает Песни великого царства Чэнь,
и курит украдкой, подбирает для звезд китайские имена,
пахнет рыбацкой сетью, книжной пылью, мятою, луком-севком
и, конечно, счастьем, если у счастья имеется некий запах.
Вот такое оно поначалу, или, можно сказать, такая она…
А дальше ты вдруг обнаруживаешь, что был не знаком
с нею совсем. Как, впрочем, и сам с собой. И как будто залпом
пушечным сотрясет давно обживаемую тишину,
и с неба вниз головою, светясь, посыплются боги, боги,
и падет великое царство Чэнь, как срезанный в жатву колос,
и ты будешь слушать, как дождевые капли стучат по дну
жестяного ведра в старой мазанке, в домике у дороги –
ты провалишься в детство, ты услышишь отцовский голос,
звук его скрипки, норовящий тучу прошить насквозь,
ты станешь легче, чем водомерка, прочней, чем ось,
на которой вращается влажной осенью шар земной,
увидишь, как небо отворяется в сумерках женским лоном.
Одиночество станет жизнью, рождением, смертью, судьбой,
твоей Магдалиной, твоей Марией, сошедшей с Казанской иконы.
Ты разглядишь в пылинках узорность желтых диатомей,
ты поймешь, что возможность быть с целым миром наедине
не метафора вовсе – для этого нужен всего лишь чайник,
закипающий, дождь за окном, какой-то мотив печальный
из старенькой радиолы, какая-то детская блажь в уме,
и еще искусство не сожалеть о мелькнувшем, как всполох, дне,
об ускользающем времени – дар начисто забывать о нём
и предаваться всецело жизни, заполонившей воздух,
впрыснутой в чай с бергамотом, в музыку, в кончики пальцев,
пропитавшей табак в папиросах, сквозняк напустившей в дом,
впустившей все одиночества мира в качестве постояльцев,
и ты уверишься, что по образу и подобию своему был создан,
ты станешь богом своего одиночества и его рабом,
гением, сумасшедшим, последней ничтожной тварью,
чистой природой, голой абстракцией, дышащей пустотой,
Фауст, проснувшись в тебе, закричит в этот миг: «постой,
остановись мгновение, ты»… Ты не ведаешь, чем потом
обернется мгновенье, какой ледяной опоит отравой
возлюбленное одиночество, став безумной Ксантиппой,
чудовищем, пожирающим алчно вместе с самим собою
того, кто искал в нем покоя, прибежища, избавленья
всякий раз, когда умирал от вины и слепящей боли…
И хотелось вина и почти уже смертной какой-то лени…
Тебя прощали, и ты, виноватый, их всех простить бы,
наверное, мог и просить прощенья у всех бы должен –
у матери, друга, жены, мотылька, лепестка, травинки,
у сына, который один у тебя – за то, что так одиноки
мы все от рожденья… но, Боже, сколько страданья в лике
Казанской твоей… или это всего лишь играют блики
свечей, и тщетные ожиданья лукаво всё множат, множат,
и голос знакомый зовет тебя в путь далекий…
в уголках темных губ что-то лучится, играет, плещется –
золотистые рыбки предзнаний… между ним и тобой родство,
ты читаешь в нем ожидание, робость, усмешку, некий призыв…
с ним легко, с ним, ты, в шутку, конечно, пока на «вы»,
но всё ближе и ближе это юное, угловатое существо.
Ты уже его любишь, идешь за его чуть слышной свирелью.
Тишина в свирели так прихотлива, так неразборчива, так
разговорчива с богом, повторяющим себе самому – не верю…
Оно еще помнит о чем-то многажды большем, чем
всё то, что вберет с нуля, оно забралось на чердак
и живет там с тобой, и читает Песни великого царства Чэнь,
и курит украдкой, подбирает для звезд китайские имена,
пахнет рыбацкой сетью, книжной пылью, мятою, луком-севком
и, конечно, счастьем, если у счастья имеется некий запах.
Вот такое оно поначалу, или, можно сказать, такая она…
А дальше ты вдруг обнаруживаешь, что был не знаком
с нею совсем. Как, впрочем, и сам с собой. И как будто залпом
пушечным сотрясет давно обживаемую тишину,
и с неба вниз головою, светясь, посыплются боги, боги,
и падет великое царство Чэнь, как срезанный в жатву колос,
и ты будешь слушать, как дождевые капли стучат по дну
жестяного ведра в старой мазанке, в домике у дороги –
ты провалишься в детство, ты услышишь отцовский голос,
звук его скрипки, норовящий тучу прошить насквозь,
ты станешь легче, чем водомерка, прочней, чем ось,
на которой вращается влажной осенью шар земной,
увидишь, как небо отворяется в сумерках женским лоном.
Одиночество станет жизнью, рождением, смертью, судьбой,
твоей Магдалиной, твоей Марией, сошедшей с Казанской иконы.
Ты разглядишь в пылинках узорность желтых диатомей,
ты поймешь, что возможность быть с целым миром наедине
не метафора вовсе – для этого нужен всего лишь чайник,
закипающий, дождь за окном, какой-то мотив печальный
из старенькой радиолы, какая-то детская блажь в уме,
и еще искусство не сожалеть о мелькнувшем, как всполох, дне,
об ускользающем времени – дар начисто забывать о нём
и предаваться всецело жизни, заполонившей воздух,
впрыснутой в чай с бергамотом, в музыку, в кончики пальцев,
пропитавшей табак в папиросах, сквозняк напустившей в дом,
впустившей все одиночества мира в качестве постояльцев,
и ты уверишься, что по образу и подобию своему был создан,
ты станешь богом своего одиночества и его рабом,
гением, сумасшедшим, последней ничтожной тварью,
чистой природой, голой абстракцией, дышащей пустотой,
Фауст, проснувшись в тебе, закричит в этот миг: «постой,
остановись мгновение, ты»… Ты не ведаешь, чем потом
обернется мгновенье, какой ледяной опоит отравой
возлюбленное одиночество, став безумной Ксантиппой,
чудовищем, пожирающим алчно вместе с самим собою
того, кто искал в нем покоя, прибежища, избавленья
всякий раз, когда умирал от вины и слепящей боли…
И хотелось вина и почти уже смертной какой-то лени…
Тебя прощали, и ты, виноватый, их всех простить бы,
наверное, мог и просить прощенья у всех бы должен –
у матери, друга, жены, мотылька, лепестка, травинки,
у сына, который один у тебя – за то, что так одиноки
мы все от рожденья… но, Боже, сколько страданья в лике
Казанской твоей… или это всего лишь играют блики
свечей, и тщетные ожиданья лукаво всё множат, множат,
и голос знакомый зовет тебя в путь далекий…
The feeling of loneliness is probably similar to the feeling of a woman:
In the corners of the dark lips, something is radiant, plays, splashes-
Golden fish of the examination ... between him and you kinship,
You read in it expectation, timidity, grin, some call ...
It’s easy with him, with him, you are jokingly, of course, while on “you”,
But closer and closer this is a young, angular creature.
You already love him, you are going for his slightly audible swear.
Silence in the pigs is so whimsical, so illegible, so
Talking with God, repeating to Himself - I do not believe ...
It still remembers something more than more than
All that will be taken from scratch, it climbed into the attic
And he lives there with you, and reads the songs of the great kingdom Chen,
and smokes stealthily, picks up Chinese names for stars,
It smells of a fishing network, book dust, mint, onion
And, of course, happiness, if happiness has a do not smell.
This is how it is at first, or, one might say, such is it ...
And then you suddenly find that you were not familiar
With her completely. Like, however, with yourself. And as if in one gulp
Pushchnychny shakes the long -stolen silence,
and from the sky down the head, shining, the gods, gods, will sprinkle,
And the great kingdom of Chen will fall, like a colossus cut into a harvest,
And you will listen to the rain drops knock on the bottom
tin bucket in the old Mazanka, in the house by the road -
You will fall into childhood, you will hear a father's voice,
the sound of his violin, stringing the cloud to flash through
You will become easier than a water meter, stronger than the axis,
on which the globe of the earth rotates with a damp autumn,
You will see how the sky opens at dusk with a female bosom.
Loneliness will become life, birth, death, fate,
Your Magdalene, your Maria, who came down from the Kazan icon.
You will see the patterned yellow diatheiums in dust.
You will understand that the opportunity to be with the whole world is alone
Not a metaphor at all - for this you need only a kettle,
boiling, rain outside the window, some kind of sad motive
From an old radio, some kind of children's whim in the mind,
And still the art of not regretting the day that flickered, like a flasher.
about the elusive time - the gift to completely forget about it
and indulge in the whole life that filled the air,
injected into tea with bergamot, into music, into the fingertips,
soaked tobacco in cigarettes, a draft of healed into the house,
let out all the loneliness of the world as guests,
And you will be sure that in the image and likeness you have been created,
You will become the god of your loneliness and His slave,
genius, crazy, last insignificant creature,
pure nature, naked abstraction, breathing void,
Faust, waking up in you, will scream at that moment: “Wait,
Stop a moment, you "... you do not know what later
The moment will turn out, what ice sovereign with poison
lover of loneliness, becoming a crazy xantipp.
a monster devouring greedy with themselves
the one who was looking for peace, refuge, refreshments in him
Whenever he was dying of guilt and blinding pain ...
And I wanted wine and almost some kind of mortal laziness ...
You were forgiven, and you, guilty, would forgive them all,
Probably, he could have asked for forgiveness for everyone -
The mother, friend, wife, moth, petal, blade of grass, blades
your son, who is one for you, is so lonely
We are all from birth ... but, God, how much suffering is in a face
Your Kazan ... or it is just playing glare
candles, and in vain expectations, everything is multiplying, multiply,
And the acquaintance calls you distant ...
In the corners of the dark lips, something is radiant, plays, splashes-
Golden fish of the examination ... between him and you kinship,
You read in it expectation, timidity, grin, some call ...
It’s easy with him, with him, you are jokingly, of course, while on “you”,
But closer and closer this is a young, angular creature.
You already love him, you are going for his slightly audible swear.
Silence in the pigs is so whimsical, so illegible, so
Talking with God, repeating to Himself - I do not believe ...
It still remembers something more than more than
All that will be taken from scratch, it climbed into the attic
And he lives there with you, and reads the songs of the great kingdom Chen,
and smokes stealthily, picks up Chinese names for stars,
It smells of a fishing network, book dust, mint, onion
And, of course, happiness, if happiness has a do not smell.
This is how it is at first, or, one might say, such is it ...
And then you suddenly find that you were not familiar
With her completely. Like, however, with yourself. And as if in one gulp
Pushchnychny shakes the long -stolen silence,
and from the sky down the head, shining, the gods, gods, will sprinkle,
And the great kingdom of Chen will fall, like a colossus cut into a harvest,
And you will listen to the rain drops knock on the bottom
tin bucket in the old Mazanka, in the house by the road -
You will fall into childhood, you will hear a father's voice,
the sound of his violin, stringing the cloud to flash through
You will become easier than a water meter, stronger than the axis,
on which the globe of the earth rotates with a damp autumn,
You will see how the sky opens at dusk with a female bosom.
Loneliness will become life, birth, death, fate,
Your Magdalene, your Maria, who came down from the Kazan icon.
You will see the patterned yellow diatheiums in dust.
You will understand that the opportunity to be with the whole world is alone
Not a metaphor at all - for this you need only a kettle,
boiling, rain outside the window, some kind of sad motive
From an old radio, some kind of children's whim in the mind,
And still the art of not regretting the day that flickered, like a flasher.
about the elusive time - the gift to completely forget about it
and indulge in the whole life that filled the air,
injected into tea with bergamot, into music, into the fingertips,
soaked tobacco in cigarettes, a draft of healed into the house,
let out all the loneliness of the world as guests,
And you will be sure that in the image and likeness you have been created,
You will become the god of your loneliness and His slave,
genius, crazy, last insignificant creature,
pure nature, naked abstraction, breathing void,
Faust, waking up in you, will scream at that moment: “Wait,
Stop a moment, you "... you do not know what later
The moment will turn out, what ice sovereign with poison
lover of loneliness, becoming a crazy xantipp.
a monster devouring greedy with themselves
the one who was looking for peace, refuge, refreshments in him
Whenever he was dying of guilt and blinding pain ...
And I wanted wine and almost some kind of mortal laziness ...
You were forgiven, and you, guilty, would forgive them all,
Probably, he could have asked for forgiveness for everyone -
The mother, friend, wife, moth, petal, blade of grass, blades
your son, who is one for you, is so lonely
We are all from birth ... but, God, how much suffering is in a face
Your Kazan ... or it is just playing glare
candles, and in vain expectations, everything is multiplying, multiply,
And the acquaintance calls you distant ...
Другие песни исполнителя: