Стих.Бродский - Осенний крик ястреба
текст песни
60
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Стих.Бродский - Осенний крик ястреба - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Северозападный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки
Новой Англии. Упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише;
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. Но для
ястреба, это не церкви. Выше
лучших помыслов прихожан,
он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатою к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук --
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на Юг,
к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.
Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
бьющееся с частотою дрожи,
точно ножницами сечет,
собственным движимое теплом,
осеннюю синеву, ее же
увеличивая за счет
еле видного глазу коричневого пятна,
точки, скользящей поверх вершины
ели; за счет пустоты в лице
ребенка, замершего у окна,
пары, вышедшей из машины,
женщины на крыльце.
Но восходящий поток его поднимает вверх
выше и выше. В подбрюшных перьях
щиплет холодом. Глядя вниз,
он видит, что горизонт померк,
он видит как бы тринадцать первых
штатов, он видит: из
труб поднимается дым. Но как раз число
труб подсказывает одинокой
птице, как поднялась она.
Эк куда меня занесло!
Он чувствует смешанную с тревогой
гордость. Перевернувшись на
крыло, он падает вниз. Но упругий слой
воздуха его возвращает в небо,
в бесцветную ледяную гладь.
В желтом зрачке возникает злой
блеск. То есть, помесь гнева
с ужасом. Он опять
низвергается. Но как стенка -- мяч,
как падение грешника -- снова в веру,
его выталкивает назад.
Его, который еще горяч!
В черт-те что. Все выше. В ионосферу.
В астрономически объективный ад
птиц, где отсутствует кислород,
где вместо проса -- крупа далеких
звезд. Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
Не мозжечком, но в мешочках легких
он догадывается: не спастись.
И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,
клюва, похожий на визг эриний,
вырывается и летит вовне
механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в алюминий;
механический, ибо не
предназначенный ни для чьих ушей:
людских, срывающейся с березы
белки, тявкающей лисы,
маленьких полевых мышей;
так отливаться не могут слезы
никому. Только псы
задирают морды. Пронзительный, резкий крик
страшней, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо. И мир на миг
как бы вздрагивает от пореза.
Ибо там, наверху, тепло
обжигает пространство, как здесь, внизу,
обжигает черной оградой руку
без перчатки. Мы, восклицая "вон,
там!" видим вверху слезу
ястреба, плюс паутину, звуку
присущую, мелких волн,
разбегающихся по небосводу, где
нет эха, где пахнет апофеозом
звука, особенно в октябре.
И в кружеве этом, сродни звезде,
сверкая, скованная морозом,
инеем, в серебре,
опушившем перья, птица плывет в зенит,
в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
перл, сверкающую деталь.
Мы слышим: что-то вверху звенит
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки
Новой Англии. Упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише;
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. Но для
ястреба, это не церкви. Выше
лучших помыслов прихожан,
он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатою к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук --
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на Юг,
к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.
Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
бьющееся с частотою дрожи,
точно ножницами сечет,
собственным движимое теплом,
осеннюю синеву, ее же
увеличивая за счет
еле видного глазу коричневого пятна,
точки, скользящей поверх вершины
ели; за счет пустоты в лице
ребенка, замершего у окна,
пары, вышедшей из машины,
женщины на крыльце.
Но восходящий поток его поднимает вверх
выше и выше. В подбрюшных перьях
щиплет холодом. Глядя вниз,
он видит, что горизонт померк,
он видит как бы тринадцать первых
штатов, он видит: из
труб поднимается дым. Но как раз число
труб подсказывает одинокой
птице, как поднялась она.
Эк куда меня занесло!
Он чувствует смешанную с тревогой
гордость. Перевернувшись на
крыло, он падает вниз. Но упругий слой
воздуха его возвращает в небо,
в бесцветную ледяную гладь.
В желтом зрачке возникает злой
блеск. То есть, помесь гнева
с ужасом. Он опять
низвергается. Но как стенка -- мяч,
как падение грешника -- снова в веру,
его выталкивает назад.
Его, который еще горяч!
В черт-те что. Все выше. В ионосферу.
В астрономически объективный ад
птиц, где отсутствует кислород,
где вместо проса -- крупа далеких
звезд. Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
Не мозжечком, но в мешочках легких
он догадывается: не спастись.
И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,
клюва, похожий на визг эриний,
вырывается и летит вовне
механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в алюминий;
механический, ибо не
предназначенный ни для чьих ушей:
людских, срывающейся с березы
белки, тявкающей лисы,
маленьких полевых мышей;
так отливаться не могут слезы
никому. Только псы
задирают морды. Пронзительный, резкий крик
страшней, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо. И мир на миг
как бы вздрагивает от пореза.
Ибо там, наверху, тепло
обжигает пространство, как здесь, внизу,
обжигает черной оградой руку
без перчатки. Мы, восклицая "вон,
там!" видим вверху слезу
ястреба, плюс паутину, звуку
присущую, мелких волн,
разбегающихся по небосводу, где
нет эха, где пахнет апофеозом
звука, особенно в октябре.
И в кружеве этом, сродни звезде,
сверкая, скованная морозом,
инеем, в серебре,
опушившем перья, птица плывет в зенит,
в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
перл, сверкающую деталь.
Мы слышим: что-то вверху звенит
Northwespaded wind raises him over
Size, Lilovna, Punchova, Scarlet
Connecticut valley. He is already
does not see the lacquer promenade
Chicken in the courtyard dilapidated
Farms, Suslika on the ground.
On the airflow melted, lonely,
Everything he sees - Higured Rud
hills and silver river,
curly exactly live blade
Steel in the jar of the focus,
Similar with beads town
New England. Fallen to zero
Thermometers are like Lara in Niche;
shy by curling fire
Leaves, spiers churches. But for
Jastreb, it is not a church. Higher
The best thoughts of the parishioners,
He is soared in the blue ocean, closed the beak,
with pressed to the stomach plus
- claws in a fist, exactly fingers -
sorry by each pen
bottom, accomplice in response Eye
berry, holding south,
to Rio Grande, in the Delta, in the Warded Crowd
beeches hiding in powerful foam
herbs whose blades are sharp
nest broken shell
in Aluu Krapinka, smell, shadow
Brother or sisters.
Heart, entrusted to flesh, down, pen, wing,
Beating with frequency tremors,
Those with scissors sees,
movable warmth,
Autumn blue, her
Increasing by account
barely visible to the eye of the brown spot,
Points moving over the top
ate; Due to the void in the face
a child measured by the window
Couples released from the car
Women on the porch.
But the ascending flow raises up
Higher and higher. In abdominal feathers
Shiplet cold. Looking down
He sees the horizon of dymerk,
he sees thirteen first
states, he sees: from
The pipes rises smoke. But just the number
The pipes tells the lonely
Bird, how she rose.
Ek where it brought me!
He feels mixed with anxious
pride. Overgrown by
Wing, it falls down. But the elastic layer
Air him returns to the sky,
In a colorless ice smooth.
In the yellow pupil arises angry
shine. That is, the mix of anger
with fear. He is again
Listed. But as the wall - the ball,
How the fall of the sinner is again in faith,
His pushes back.
His who is still hot!
In the hell that. All above. In the ionosphere.
In astronomically objective hell
birds where there is no oxygen,
where instead of millet - lard rates
stars. What for two-legged
then for feathered on the contrary.
Not cerebellum, but in the lung bags
He guesses: Do not escape.
And then he screams. From bent like a hook
Beak, similar to the squeal erynia,
breaks and flies outside
mechanical, unbearable sound,
The sound of steel, drove into aluminum;
Mechanical, for not
intended for any ears:
Human, disrupting birch
proteins, tanking fox,
small field mice;
So there can be no tears
Nobody Only dogs
Downt the muzzle. Shrill
Scary, Night Marine Re-Diese
diamond, cutting glass,
Crossing the sky. And the world for a moment
How would shudder from the cut.
For there, upstairs, warm
burns the space as here below
burns black hand
without gloves. We, exclamation "won,
there! "We see at the top of a tear
hawk, plus cobweb, sound
inherent, small waves,
running around the sky where
No echo, where apotheosis smells
Sound, especially in October.
And in the lace, akin to the star,
sparkling frost,
Inem, in silver,
chosen feathers, the bird floats in Zenit,
In ultramarine. We see binoculars from here
Pearl, sparkling item.
We hear: Something at the top rings
Size, Lilovna, Punchova, Scarlet
Connecticut valley. He is already
does not see the lacquer promenade
Chicken in the courtyard dilapidated
Farms, Suslika on the ground.
On the airflow melted, lonely,
Everything he sees - Higured Rud
hills and silver river,
curly exactly live blade
Steel in the jar of the focus,
Similar with beads town
New England. Fallen to zero
Thermometers are like Lara in Niche;
shy by curling fire
Leaves, spiers churches. But for
Jastreb, it is not a church. Higher
The best thoughts of the parishioners,
He is soared in the blue ocean, closed the beak,
with pressed to the stomach plus
- claws in a fist, exactly fingers -
sorry by each pen
bottom, accomplice in response Eye
berry, holding south,
to Rio Grande, in the Delta, in the Warded Crowd
beeches hiding in powerful foam
herbs whose blades are sharp
nest broken shell
in Aluu Krapinka, smell, shadow
Brother or sisters.
Heart, entrusted to flesh, down, pen, wing,
Beating with frequency tremors,
Those with scissors sees,
movable warmth,
Autumn blue, her
Increasing by account
barely visible to the eye of the brown spot,
Points moving over the top
ate; Due to the void in the face
a child measured by the window
Couples released from the car
Women on the porch.
But the ascending flow raises up
Higher and higher. In abdominal feathers
Shiplet cold. Looking down
He sees the horizon of dymerk,
he sees thirteen first
states, he sees: from
The pipes rises smoke. But just the number
The pipes tells the lonely
Bird, how she rose.
Ek where it brought me!
He feels mixed with anxious
pride. Overgrown by
Wing, it falls down. But the elastic layer
Air him returns to the sky,
In a colorless ice smooth.
In the yellow pupil arises angry
shine. That is, the mix of anger
with fear. He is again
Listed. But as the wall - the ball,
How the fall of the sinner is again in faith,
His pushes back.
His who is still hot!
In the hell that. All above. In the ionosphere.
In astronomically objective hell
birds where there is no oxygen,
where instead of millet - lard rates
stars. What for two-legged
then for feathered on the contrary.
Not cerebellum, but in the lung bags
He guesses: Do not escape.
And then he screams. From bent like a hook
Beak, similar to the squeal erynia,
breaks and flies outside
mechanical, unbearable sound,
The sound of steel, drove into aluminum;
Mechanical, for not
intended for any ears:
Human, disrupting birch
proteins, tanking fox,
small field mice;
So there can be no tears
Nobody Only dogs
Downt the muzzle. Shrill
Scary, Night Marine Re-Diese
diamond, cutting glass,
Crossing the sky. And the world for a moment
How would shudder from the cut.
For there, upstairs, warm
burns the space as here below
burns black hand
without gloves. We, exclamation "won,
there! "We see at the top of a tear
hawk, plus cobweb, sound
inherent, small waves,
running around the sky where
No echo, where apotheosis smells
Sound, especially in October.
And in the lace, akin to the star,
sparkling frost,
Inem, in silver,
chosen feathers, the bird floats in Zenit,
In ultramarine. We see binoculars from here
Pearl, sparkling item.
We hear: Something at the top rings