Тикки А Шельен - 4-я песня про Сову - гордую возлюбленную
текст песни
32
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Тикки А Шельен - 4-я песня про Сову - гордую возлюбленную - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Облетали тополя да на могилки,
палый лист роняя на грязнОй гранит.
На столе стакан да хлеб, да полбутылки,
на столбе фонарь изношенный скрипит.
Никого кругом не встретишь в час полночный.
Двери кладбища закрыты на засов.
Старый сторож дядя Ваня Полпетрович
со товарищ говорили про любовь.
Ты товарищ мой, давно тебя я знаю.
Нос крючком у тя, и водку ты не пьешь.
А скажи, к примеру, как ты размышляешь,
что ей, бабе, в жизни нать, едрена вошь?
И товарищ отвечал ему с тоскою,
прикрывая золотистые глаза.
- Кабы знал я, Полпетрович, про такое,
Я бы сра... да я бы с радостью сказал.
Я ж давно по ей, заразе, истомился,
по ее по серо-крапчатым крылам.
Раз признаться ей в открытую решился -
только ху... да только хуже сделал сам.
Удержаться не могла, захохотала,
просмеявшись, "Ах ты, филин!" - говорит.
И такое про меня еще сказала,
что обиду даже смерть не утолит.
А порой смотрю я на тую осину,
где глумилась эта стерва в те поры...
Эх, до чего же мы народ такой, мужчины,
свое сердце дарим сукам для игры.
И промолвил старый сторож дядя Слава:
- Не горюй, браток, и все они шалавы.
И у вас такие же, как у людей.
Лучше на-ка, выпей, да еще налей.
Что сова, что баба - да и хрен бы с ней.
Лучше выпей-ка, да еще налей.
А с утра, не успев опохмелиться,
лежа рядом на пожухлой на траве
сторож плакал о Людмиле-продавщице,
филин плакал о гордячке о сове.
палый лист роняя на грязнОй гранит.
На столе стакан да хлеб, да полбутылки,
на столбе фонарь изношенный скрипит.
Никого кругом не встретишь в час полночный.
Двери кладбища закрыты на засов.
Старый сторож дядя Ваня Полпетрович
со товарищ говорили про любовь.
Ты товарищ мой, давно тебя я знаю.
Нос крючком у тя, и водку ты не пьешь.
А скажи, к примеру, как ты размышляешь,
что ей, бабе, в жизни нать, едрена вошь?
И товарищ отвечал ему с тоскою,
прикрывая золотистые глаза.
- Кабы знал я, Полпетрович, про такое,
Я бы сра... да я бы с радостью сказал.
Я ж давно по ей, заразе, истомился,
по ее по серо-крапчатым крылам.
Раз признаться ей в открытую решился -
только ху... да только хуже сделал сам.
Удержаться не могла, захохотала,
просмеявшись, "Ах ты, филин!" - говорит.
И такое про меня еще сказала,
что обиду даже смерть не утолит.
А порой смотрю я на тую осину,
где глумилась эта стерва в те поры...
Эх, до чего же мы народ такой, мужчины,
свое сердце дарим сукам для игры.
И промолвил старый сторож дядя Слава:
- Не горюй, браток, и все они шалавы.
И у вас такие же, как у людей.
Лучше на-ка, выпей, да еще налей.
Что сова, что баба - да и хрен бы с ней.
Лучше выпей-ка, да еще налей.
А с утра, не успев опохмелиться,
лежа рядом на пожухлой на траве
сторож плакал о Людмиле-продавщице,
филин плакал о гордячке о сове.
They flew around the poplar and on the graves,
Palais sheet dropping on dirty granite.
On the table, a glass and bread, and half a bottle,
On the pillar, the flashlight is worn out.
You will not meet anyone around at a midnight hour.
The doors of the cemetery are closed on the bolt.
Old watchman Uncle Vanya Paulpetrovich
They talked about love with a comrade.
You are my comrade, I have known you for a long time.
The nose is crochet at the chain, and you do not drink vodka.
And tell me, for example, how you think
What is her, Baba, in life, a louse?
And the comrade answered him with longing,
Covering the golden eyes.
- If I knew, Polopetrovich, about this,
I would fight ... Yes, I would gladly say.
Well, I have long been an overlap on her,
According to her on gray-fingered lines.
Once I admit it openly, I decided -
Only hu ... but only worse did himself.
Could not resist, laughed,
Metting, "Oh you, eagle owl!" - He speaks.
And this was still about me,
That even death will not quench the resentment.
And sometimes I look at the thuja aspen,
where this bitch was mocking in those pores ...
Eh, what are we so people, men,
We give our heart to the bitch for the game.
And the old watchman said Uncle Slava:
- Do not grieve, brother, and they are all sluts.
And you have the same as people.
Better on-ka, drink, and even pour.
That an owl, that a woman - and an hell with her.
Better to drink, and even pour.
And in the morning, not having time to dug,
lying nearby on a shy on the grass
The watchman cried about the Lyudmila-Salesman,
Filin cried about the proud of owl.
Palais sheet dropping on dirty granite.
On the table, a glass and bread, and half a bottle,
On the pillar, the flashlight is worn out.
You will not meet anyone around at a midnight hour.
The doors of the cemetery are closed on the bolt.
Old watchman Uncle Vanya Paulpetrovich
They talked about love with a comrade.
You are my comrade, I have known you for a long time.
The nose is crochet at the chain, and you do not drink vodka.
And tell me, for example, how you think
What is her, Baba, in life, a louse?
And the comrade answered him with longing,
Covering the golden eyes.
- If I knew, Polopetrovich, about this,
I would fight ... Yes, I would gladly say.
Well, I have long been an overlap on her,
According to her on gray-fingered lines.
Once I admit it openly, I decided -
Only hu ... but only worse did himself.
Could not resist, laughed,
Metting, "Oh you, eagle owl!" - He speaks.
And this was still about me,
That even death will not quench the resentment.
And sometimes I look at the thuja aspen,
where this bitch was mocking in those pores ...
Eh, what are we so people, men,
We give our heart to the bitch for the game.
And the old watchman said Uncle Slava:
- Do not grieve, brother, and they are all sluts.
And you have the same as people.
Better on-ka, drink, and even pour.
That an owl, that a woman - and an hell with her.
Better to drink, and even pour.
And in the morning, not having time to dug,
lying nearby on a shy on the grass
The watchman cried about the Lyudmila-Salesman,
Filin cried about the proud of owl.