Читатель - Ворон. Джио Россо
текст песни
30
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Читатель - Ворон. Джио Россо - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Это случается раз в девяносто лет; черная птица садится на край колодца. Солнце палит, заставляя траву гореть. Женщина плачет, на свет порождая монстра. Черная птица в клюве держит цветок - ветку жасмина, душистого и живого. На тротуарной плитке алеет сок спелой малины, раздавленной под подковой. Ворон взлетает, врезаясь в воздушный поток. Ветер дрожит и мягко щекочет крылья. Город, подставив солнцу нагретый бок, стонет под тяжестью башен, угрюмо-пыльных.
Через границу, туда, где поет июль. К старому кладбищу и кованным воротам. В треснувшем мраморе - дыры, следы от пуль. Сторож кладбищенский прячет в кулак зевоту. Мерно шагает процессия, гроб на плечах. К свежей могиле, вырытой в воскресенье. Гроб опускают, (и кто-то начал кричать), крышка откинута, шепчет псалом священник. Тело укутано в саван, как в кокон, легко ветер целует морщинистые ладони. Ворон кружит, неистово бьет крылом, перья скрипят и воздух протяжно стонет. Тихой покойницы кто-то целует лоб, и на лице ее - сонная безмятежность. Ворон роняет из клюва душистый цветок, прямо на грудь, укрытую под одеждой.
Это случается раз в девяносто лет; небо из озера черпает теплую воду. Тенью по коже рисует неяркий свет, лунное яблоко катится с небосвода.
Он улыбается ей невесело, краешком рта, пальцы скользят по ключицам, лаская кожу. В горло врезается твердая, острая сталь, каждый глоток чуть слышен и осторожен. Выдохи их бесшумны, как ультразвук, катятся с нёба, скрываясь в чужой гортани. Влажный язык касается чужих губ. Их силуэты тонут в густом тумане.
Утром он накрывает ее плащом, глядя, как слабо трепещут ее ресницы. Пальцы скругляются в когти, врезаясь в дёрн.
Он превращается в черную-черную птицу.
Это случается раз в девяносто лет; он наблюдает за тем, как она взрослеет. Знает, какой пирог она ест на обед, сколько пятерок в тетради, следов на шее. Знает, какой мальчишка в нее влюблен, что ненавидит кофе и пьет какао. Все ее платья, (кружево, бархат и лён), туфли, заколки и сотни цветных булавок. Знает, что как и прежде любит жасмин, (так же, как в жизни до. Как и в жизни после). Он для нее ничтожен, почти незрим - черная птица, с взглядом стеклянно-острым.
Это случается в каждом из ста веков; он наблюдает за тем, как она стареет. И каждый день приносит душистый цветок, ветку жасмина снова кладет под дверью. Цикл непрерывен, к ней тихо подходит Смерть, острым ножом отделяя душу от тела. Ворон садится на гибкую, тонкую ветвь, не отпуская из сердца ослепшую веру.
Он провожает ее до последних границ. Песни стихают, сгорают церковные свечи. Небо касается мягких ее ресниц. Ворон, не глядя в глаза, тихо шепчет:
''до встречи''.
И когда она вновь возрождается в теле дитя,
он наблюдает за ней сквозь оконные стекла больницы.
Чтобы, как феникс из пепла, воскреснув, опять,
в тысячный раз,
беспощадно
в нее
влюбиться.
(с) Джио Россо
Читает: Максим Макаревич
Через границу, туда, где поет июль. К старому кладбищу и кованным воротам. В треснувшем мраморе - дыры, следы от пуль. Сторож кладбищенский прячет в кулак зевоту. Мерно шагает процессия, гроб на плечах. К свежей могиле, вырытой в воскресенье. Гроб опускают, (и кто-то начал кричать), крышка откинута, шепчет псалом священник. Тело укутано в саван, как в кокон, легко ветер целует морщинистые ладони. Ворон кружит, неистово бьет крылом, перья скрипят и воздух протяжно стонет. Тихой покойницы кто-то целует лоб, и на лице ее - сонная безмятежность. Ворон роняет из клюва душистый цветок, прямо на грудь, укрытую под одеждой.
Это случается раз в девяносто лет; небо из озера черпает теплую воду. Тенью по коже рисует неяркий свет, лунное яблоко катится с небосвода.
Он улыбается ей невесело, краешком рта, пальцы скользят по ключицам, лаская кожу. В горло врезается твердая, острая сталь, каждый глоток чуть слышен и осторожен. Выдохи их бесшумны, как ультразвук, катятся с нёба, скрываясь в чужой гортани. Влажный язык касается чужих губ. Их силуэты тонут в густом тумане.
Утром он накрывает ее плащом, глядя, как слабо трепещут ее ресницы. Пальцы скругляются в когти, врезаясь в дёрн.
Он превращается в черную-черную птицу.
Это случается раз в девяносто лет; он наблюдает за тем, как она взрослеет. Знает, какой пирог она ест на обед, сколько пятерок в тетради, следов на шее. Знает, какой мальчишка в нее влюблен, что ненавидит кофе и пьет какао. Все ее платья, (кружево, бархат и лён), туфли, заколки и сотни цветных булавок. Знает, что как и прежде любит жасмин, (так же, как в жизни до. Как и в жизни после). Он для нее ничтожен, почти незрим - черная птица, с взглядом стеклянно-острым.
Это случается в каждом из ста веков; он наблюдает за тем, как она стареет. И каждый день приносит душистый цветок, ветку жасмина снова кладет под дверью. Цикл непрерывен, к ней тихо подходит Смерть, острым ножом отделяя душу от тела. Ворон садится на гибкую, тонкую ветвь, не отпуская из сердца ослепшую веру.
Он провожает ее до последних границ. Песни стихают, сгорают церковные свечи. Небо касается мягких ее ресниц. Ворон, не глядя в глаза, тихо шепчет:
''до встречи''.
И когда она вновь возрождается в теле дитя,
он наблюдает за ней сквозь оконные стекла больницы.
Чтобы, как феникс из пепла, воскреснув, опять,
в тысячный раз,
беспощадно
в нее
влюбиться.
(с) Джио Россо
Читает: Максим Макаревич
This happens once every ninety years; Black bird sits on the edge of the well. The sun falls, making the grass burn. The woman cries, giving birth to a monster. The black bird in the beak holds a flower - a branch of jasmine, fragrant and living. On the sidewalk tile, the juice of ripe raspberries crushed under the horseshoe is The raven takes off, crashing into an air flow. The wind trembles and gently tickles the wings. The city, having substituted a heated side with the sun, moans under the weight of the towers, gloomy-foul.
Through the border, to where July sings. To the old cemetery and forged gates. In cracked marble - holes, traces of bullets. The cemetery watchman hides in a fist of yawning. The procession walks measuredly, the coffin on the shoulders. To a fresh grave dug on Sunday. The coffin is lowered (and someone began to scream), the lid is thrown out, the priest whispers psalm. The body is wrapped in a savanneck, like a cocoon, the wind easily kisses wrinkled palms. The raven is circling, frantically beats with a wing, the feathers creak and the air groans long. Someone kisses his forehead, and on her face is sleepy serenity. The raven drops a fragrant flower from the beak, right on the chest, covered under clothes.
This happens once every ninety years; The sky from the lake draws warm water. A dim light draws a shadow on the skin, the lunar apple rolls from the sky.
He smiles at her gloomy, the edge of his mouth, his fingers slide along the collarbone, caressing the skin. A solid, acute steel crashes into the throat, each sip is slightly audible and careful. Their exhalations are silent, like ultrasound, roll from the palate, hiding in someone else's larynx. Wet tongue touches the lips of others. Their silhouettes are drowning in a thick fog.
In the morning he covers her with a cloak, watching her eyelashes tremble weakly. Fingers are scorched into claws, crashing into a slide.
It turns into a black-black bird.
This happens once every ninety years; He watches how she grows up. He knows which pie she eats for lunch, how many fives in a notebook, traces on her neck. He knows which boy is in love with her, that he hates coffee and drinks cocoa. All her dresses, (lace, velvet and linen), shoes, hairpins and hundreds of colored pins. He knows that as before, Jasmine loves, (just as in life before. As in life after). He is insignificant for her, almost unzim - a black bird, with a glass of glass -fast.
This happens in each of the hundred centuries; He watches how she is aging. And every day brings a fragrant flower, the jasmine branch puts again under the door. The cycle is continuous, death quietly approaches it, separating the soul from the body with a sharp knife. The raven sits on a flexible, thin branch, not letting go out of the heart a blinded faith.
He escorts it to the last borders. Songs subside, burn church candles. The sky touches her soft eyelashes. The raven, without looking into the eyes, whispers quietly:
''see you''.
And when she again revives in the body of a child,
He watches her through the windows of the hospitals.
So that, like a phoenix from the ashes, resurrected again, again
For a thousandth time,
Mercilessly
In her
Fall in love.
(c) Gio Rosso
Reads: Maxim Makarevich
Through the border, to where July sings. To the old cemetery and forged gates. In cracked marble - holes, traces of bullets. The cemetery watchman hides in a fist of yawning. The procession walks measuredly, the coffin on the shoulders. To a fresh grave dug on Sunday. The coffin is lowered (and someone began to scream), the lid is thrown out, the priest whispers psalm. The body is wrapped in a savanneck, like a cocoon, the wind easily kisses wrinkled palms. The raven is circling, frantically beats with a wing, the feathers creak and the air groans long. Someone kisses his forehead, and on her face is sleepy serenity. The raven drops a fragrant flower from the beak, right on the chest, covered under clothes.
This happens once every ninety years; The sky from the lake draws warm water. A dim light draws a shadow on the skin, the lunar apple rolls from the sky.
He smiles at her gloomy, the edge of his mouth, his fingers slide along the collarbone, caressing the skin. A solid, acute steel crashes into the throat, each sip is slightly audible and careful. Their exhalations are silent, like ultrasound, roll from the palate, hiding in someone else's larynx. Wet tongue touches the lips of others. Their silhouettes are drowning in a thick fog.
In the morning he covers her with a cloak, watching her eyelashes tremble weakly. Fingers are scorched into claws, crashing into a slide.
It turns into a black-black bird.
This happens once every ninety years; He watches how she grows up. He knows which pie she eats for lunch, how many fives in a notebook, traces on her neck. He knows which boy is in love with her, that he hates coffee and drinks cocoa. All her dresses, (lace, velvet and linen), shoes, hairpins and hundreds of colored pins. He knows that as before, Jasmine loves, (just as in life before. As in life after). He is insignificant for her, almost unzim - a black bird, with a glass of glass -fast.
This happens in each of the hundred centuries; He watches how she is aging. And every day brings a fragrant flower, the jasmine branch puts again under the door. The cycle is continuous, death quietly approaches it, separating the soul from the body with a sharp knife. The raven sits on a flexible, thin branch, not letting go out of the heart a blinded faith.
He escorts it to the last borders. Songs subside, burn church candles. The sky touches her soft eyelashes. The raven, without looking into the eyes, whispers quietly:
''see you''.
And when she again revives in the body of a child,
He watches her through the windows of the hospitals.
So that, like a phoenix from the ashes, resurrected again, again
For a thousandth time,
Mercilessly
In her
Fall in love.
(c) Gio Rosso
Reads: Maxim Makarevich
Другие песни исполнителя: