Эдисон Денисов - Живопись
текст песни

«Живопись» для большого оркестра, op. 36 (1970)

дир. Г. Рождественский
___________________
Это одно из самых важных для меня сочинений по многим причинам, но главная, что, в принципе, это первое моё самостоятельное сочинение для оркестра, написанное после консерватории.

«Живопись» во многом связана с замечательным художником Борисом Георгиевичем Биргером. Поначалу у меня была даже определённая «живописная программа». У Биргера есть целая серия картин — «Натюрморты». Так вот, одна из них и легла в основу программы «Живописи», её первых страниц. Центр — это так называемая «Красная комната». Эта картина была им задумана как изображение комнаты, в которую из-под двери течёт кровь и вся комната буквально заливается страшным зловещим красным светом. И в моей «Живописи» центральная часть — это тот же образ крови, разрушения всего лучшего, что было в нашем искусстве полностью разрушено грязными руками всяких партийных руководителей, но в конце пьесы всё равно возрождается тихая и нежная музыка, очень красивая, но немножко как будто холодная. Это уже образ другого его полотна, которое мне дико хотелось иметь, оно называлась «Обнажённая». Это, конечно, никакая не иллюстрация. Это только образ нежности, немножко холодноватый образ отрешённой печали. Здесь у меня, практически, 52 голоса, причём только струнных в высоких октавах и с самыми мягкими оттенками типа пианиссимо, дольчиссимо, с сурдиной и так далее.

В моей «Живописи» в самом начале только чистые краски, и потом краски начинают смешиваться, микстура достигает такого уровня, когда звуковая ткань обретает новое качество — появляется тот цвет, которого ты не знаешь, не можешь его классифицировать, не можешь определить никоим образом, то есть происходит образование совершенно нового для тебя скопления разных красок — возникает неожиданный качественный слом тембровой структуры, цветовой структуры. Вся ткань образует мощные tutti, но при этом расщеплена на массу, на огромное количество мелодических линий. Эти линии как будто различные «импровизации», различные варианты на одну и ту же тему.
— Здесь есть сходство с какой-то почти подголосочной полифонией, но существующей в крайне узком звуковом пространстве.
— Да, здесь что-то напоминает гетерофонию старого православного песнопения. Но здесь же есть и моменты, когда ткань начинает как бы расщепляться на отдельные неконтрастирующие друг другу сольные линии инструментов, то есть общая краска то уплотняется, то разряжается, и, конечно, такую полифонию воспринять как сочетание отдельных самостоятельных голосов, практически, невозможно. Это то, что наши музыковеды называют теперь «сверхмногоголосием». Это особая краска. Она вся во внутреннем движении, она всё время меняет свои оттенки, но общий тон её при этом один и тот же, то есть она и динамична, и статична в одно и то же время. Число голосов варьируется в очень большом диапазоне: свыше 20-30 голосов. Масса голосов, ритмически здесь полностью предоставленная сама себе — никаких тактовых черт.

И как у Биргера, где всё стянуто к какому-то изображению, образу, лежащему в самом центре картины, так и в моей «Живописи» всё стягивается вокруг неожиданно появляющейся и звучащей как мелодия 12-тоновой темы (она идёт у 3 тромбонов в унисон).

И если начало движения к этому центру — это одинокий, немножко печальный голос низкой флейты, который открывает всё сочинение, то конец, его кода — это уже уход от центра, уход от сложнейшей насыщенной поликраски к очень мягким почти прозрачным тонам. Здесь происходит то, что вы могли бы видеть при работе с акварелью на влажной ткани: сначала плотное цветовое пятно, а потом оно начинает постепенно исчезать — расползается по материалу.

Начало коды — совершенно точно обозначено появлением челесты с 11-тоновой последовательностью. Эта последовательность здесь неизменно повторяется, в то время как вся остальная ткань непрерывно меняется. Для меня это как знак «прощания».