Berial - Ричард Бах - Чайка Джонатан Ливингстон
текст песни
36
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Berial - Ричард Бах - Чайка Джонатан Ливингстон - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Ричард Бах Чайка Джонатан Ливингстон
Истинному Джонатану — Чайке, живущей в каждом из нас.
Было Утро, и новое солнце золотом разлилось по испещренной рябью поверхности моря.
Рыбацкая лодка в миле от берега. И зов над водой — это сигнал к завтраку. Большой сбор. Снова и снова раздавался он в воздухе, пока, наконец, / тысячи чаек не слетелись в толпу. И каждая из птиц хитростью и силой пыталась урвать кусок пожирнее. Наступил еще один день — полный забот и суеты.
Но Чайки по имени Джонатан Ливингстон не было в толпе. Он тренировался, — вдали от остальных, один, высоко над лодкой и берегом. Поднявшись на сто футов в небо, он опустил перепончатые лапки, поднял клюв и напряженно выгнул крылья, придав им форму жесткой болезненно изогнутой кривой. Такая форма крыльев должна была, по его мнению, до предела замедлить полет. И Джонатан скользил все медленнее и медленнее. Свист ветра в ушах сменился едва слышным шепотом, и океан застыл внизу неподвижно. Прищурившись в чудовищном сосредоточении, Джонатан задержал дыхание. Еще… на один… единственный… дюйм… круче… эту… кривую… Перья его дрогнули, спУтались, он окончательно потерял скорость, опрокинулся и рухнул вниз.
Вам, должно быть, известно — с чайками такое не случается никогда. Чайка может остановиться в полете, потерять скорость. Это — позор, это — бесчестье.
Однако, Чайка Джонатан Ливингстон не ощущал стыда. Он снова вытянул крылья в жесткую дрожащую кривую — медленнее, медленнее и — опять неудача. И снова, и снова. Ведь он не был обычной птицей. Большинство чаек не утруждает себя изучением чего-то большего, чем элементарные основы полета. Отлететь от берега на кормежку и вернуться — этого вполне достаточно. Ведь для большинства имеет значение не полет, но только лишь еда. Но для Чайки по имени Джонатан Ливингстон важен был полет. А еда — это так… Потому что больше всего на свете Джонатан любил летать.
Истинному Джонатану — Чайке, живущей в каждом из нас.
Было Утро, и новое солнце золотом разлилось по испещренной рябью поверхности моря.
Рыбацкая лодка в миле от берега. И зов над водой — это сигнал к завтраку. Большой сбор. Снова и снова раздавался он в воздухе, пока, наконец, / тысячи чаек не слетелись в толпу. И каждая из птиц хитростью и силой пыталась урвать кусок пожирнее. Наступил еще один день — полный забот и суеты.
Но Чайки по имени Джонатан Ливингстон не было в толпе. Он тренировался, — вдали от остальных, один, высоко над лодкой и берегом. Поднявшись на сто футов в небо, он опустил перепончатые лапки, поднял клюв и напряженно выгнул крылья, придав им форму жесткой болезненно изогнутой кривой. Такая форма крыльев должна была, по его мнению, до предела замедлить полет. И Джонатан скользил все медленнее и медленнее. Свист ветра в ушах сменился едва слышным шепотом, и океан застыл внизу неподвижно. Прищурившись в чудовищном сосредоточении, Джонатан задержал дыхание. Еще… на один… единственный… дюйм… круче… эту… кривую… Перья его дрогнули, спУтались, он окончательно потерял скорость, опрокинулся и рухнул вниз.
Вам, должно быть, известно — с чайками такое не случается никогда. Чайка может остановиться в полете, потерять скорость. Это — позор, это — бесчестье.
Однако, Чайка Джонатан Ливингстон не ощущал стыда. Он снова вытянул крылья в жесткую дрожащую кривую — медленнее, медленнее и — опять неудача. И снова, и снова. Ведь он не был обычной птицей. Большинство чаек не утруждает себя изучением чего-то большего, чем элементарные основы полета. Отлететь от берега на кормежку и вернуться — этого вполне достаточно. Ведь для большинства имеет значение не полет, но только лишь еда. Но для Чайки по имени Джонатан Ливингстон важен был полет. А еда — это так… Потому что больше всего на свете Джонатан любил летать.
Richard Bach Chaika Jonathan Livingston
True Jonathan is a seagull living in each of us.
There was a morning, and the new sun spilled in gold through the dotted ripples of the sea.
The fishing boat is a mile from the shore. And the call above the water is a signal for breakfast. Large collection. Again and again he was heard in the air, until, finally, / thousands of seagulls flew into the crowd. And each of the birds tried to snatch a piece of fatter with cunning and force. Another day has come - full of worries and fuss.
But Seagulls named Jonathan Livingston was not in the crowd. He trained - far from the rest, one, high above the boat and shore. Rising one hundred feet into the sky, he lowered his membranous paws, raised his beak and bent his wings tightly, giving them the shape of a hard painfully curved curve. This shape of the wings should, in his opinion, slow down to the limit. And Jonathan glided more slowly and slower. The whistle of the wind in the ears gave way to a barely audible whisper, and the ocean froze below motionless. Squinting in monstrous concentration, Jonathan held his breath. Another ... for one ... only ... inch ... cooler ... this ... this ... crooked ... His feathers fluttered, confused, he finally lost speed, overturned and collapsed down.
You must know that this never happens with seagulls. A seagull can stop in flight, lose speed. This is a shame, it is a dishonor.
However, the seagull Jonathan Livingston did not feel shame. He again pulled his wings in a stiff trembling curve - slower, slower and - again failure. And again and again. After all, he was not an ordinary bird. Most gulls do not bother with the study of something more than the elementary foundations of the flight. To fly away from the shore to feed and return - this is enough. Indeed, for the majority it does not matter, but only food. But for a seagull named Jonathan Livingston, a flight was important. And food is so ... because Jonathan loved to fly more than anything else.
True Jonathan is a seagull living in each of us.
There was a morning, and the new sun spilled in gold through the dotted ripples of the sea.
The fishing boat is a mile from the shore. And the call above the water is a signal for breakfast. Large collection. Again and again he was heard in the air, until, finally, / thousands of seagulls flew into the crowd. And each of the birds tried to snatch a piece of fatter with cunning and force. Another day has come - full of worries and fuss.
But Seagulls named Jonathan Livingston was not in the crowd. He trained - far from the rest, one, high above the boat and shore. Rising one hundred feet into the sky, he lowered his membranous paws, raised his beak and bent his wings tightly, giving them the shape of a hard painfully curved curve. This shape of the wings should, in his opinion, slow down to the limit. And Jonathan glided more slowly and slower. The whistle of the wind in the ears gave way to a barely audible whisper, and the ocean froze below motionless. Squinting in monstrous concentration, Jonathan held his breath. Another ... for one ... only ... inch ... cooler ... this ... this ... crooked ... His feathers fluttered, confused, he finally lost speed, overturned and collapsed down.
You must know that this never happens with seagulls. A seagull can stop in flight, lose speed. This is a shame, it is a dishonor.
However, the seagull Jonathan Livingston did not feel shame. He again pulled his wings in a stiff trembling curve - slower, slower and - again failure. And again and again. After all, he was not an ordinary bird. Most gulls do not bother with the study of something more than the elementary foundations of the flight. To fly away from the shore to feed and return - this is enough. Indeed, for the majority it does not matter, but only food. But for a seagull named Jonathan Livingston, a flight was important. And food is so ... because Jonathan loved to fly more than anything else.