Василий К. - Божественная комедия
текст песни
34
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Василий К. - Божественная комедия - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Данте Алигьери
Перевод М. Лозинского
Редакция Василия К.
Ад
Земную жизнь пройдя до половины,
Он двинулся, и я ему вослед,
И я за ним среди глухих стремнин,
И я упал, как тот, кто схвачен сном.
И я — во тьме, ничем не озарённой,
И я упал, как падает мертвец.
Нам Плутос, враг великий, встал навстречу,
К подножью наконец пришли.
Тот, чья рука нам город отомкнёт
Меж полем мук и выступами башен,
Откуда тяжкий доносился смрад,
А к спуску нам идти ещё далёко.
Тут он помчался вспять и скрылся где-то,
Я сам себя казнил в моём жилище
Где влажный воздух гасит все огни
Тем, чья победа, а не тем, чей стыд.
И правит станом и толчками ног,
Взмыл и исчез, как с тетивы стрела.
Но мы наш взгляд насытили пока,
Здесь новая открылась мне ложбина.
Так, на ходу он говорил со мной,
А тот трубу изобразил из зада.
И мы ушли в разгар их злополучья,
Направился по следу милых стоп.
«Я так сказал, чтоб ты терзался больно!»
Другой был тот, по ком в Гавилле стонут.
И море, хлынув, поглотило нас.
От тех, кто, разделяя, копит гнёт.
И я, как все, возмездья не избег,
Искусник в обезьянстве был немалый.
Позыв их слушать — низменный позыв,
Взнесясь подобно мачте корабельной.
Чистилище
Пока не станет мой язык недвижен,
А телом здесь обманывают взоры.
И здесь мы вышли вновь узреть светила.
Сейчас же новый там, где он сорвал.
Была и наша поступь тороплива
От тех, кто там, вспомога здесь большая.
У берега ступила на Морокко,
«Я, обручаясь, руку отдала.»
Ворочаясь и отдыха не зная,
Казнила Канавез и Монферрат,
Раз приговор не может не свершиться.
И пение то внятно, то невнятно.
Кто бы взывал в слезах: «Изнемогаю!»
За это он и не остался там.
Вождь улыбнулся, на меня смотря:
«И адмиралам будет хуже всех.»
И вас карает тот, кому всё ясно,
Он чистый воздух нам затмил и очи,
И повернул, не слушая ответа:
«Я умолчу, чтоб ты решил задачу.»
И размышленье претворилось в дрёму.
«Там у меня нет никого другого,»
Так, в робких мыслях, шёл я вдоль утёса;
Я тени принимаю за дела.
Тому залог в Евангелии дан,
Из этих царств её освобождая.
Чтоб не алкать сверх меры никогда,
Чтоб язва наконец зарубцевалась.
И скрылся там, где скверну жжёт пучина;
Тебя венчаю митрой и венцом.
Потом взглянул на дивную жену —
Остановилась позади знамён.
Раскаянья, обильного слезами,
Когда в свободном воздухе открылась?
С блудницей зверь невиданный исчез,
Чист и достоин посетить светила.
Рай
И вновь лицо подъяла к небесам —
По мере благости, и блеск и муть.
И новый мой вопрос замедлил шаг
И я себя утратил, взор склоня.
Как будет в следующей песне спето.
«Его хваля, он громче бы хвалил!
В творенье прародительской четы
И так ваш след сбивается с пути.»
Избудут вскоре любодейный грех,
Как может быть лишь в вечности услад:
«Где тук найдут все те, кто не собьётся,»
И эту вслед за мной подвиг дружину.
Тот может встать, а этот может пасть,
Затем что он всё чище с каждой сферой:
«И после мук вкушаю этот мир,
И от вражды не делалась ала.»
Иль если довод не воочью зрим,
Что и Ловца и Павла я забыл,
С другими неразлучный ни на миг.
Мерцали огоньками в лад словам.
Слов я не понял; так был гром велик;
Потом опять взглянул в прекрасный взор,
Кто наделён ключами этой славы,
Я говорил; так был он речи рад.
Вблизи неё и в мире всех величий!
Чуть солнце сменит четверть за шестым,
И за цветком поспеет добрый плод,
Средь прочих истин этого чертога.
Единый сам в себе, как изначала,
И будет вглубь Аланец оттеснён,
Что и мои сильней воспламенил,
И, молвив, приступил к молитвословью.
Любовь, что движет солнце и светила,
А также гонит спирт и варит мыло.
Перевод М. Лозинского
Редакция Василия К.
Ад
Земную жизнь пройдя до половины,
Он двинулся, и я ему вослед,
И я за ним среди глухих стремнин,
И я упал, как тот, кто схвачен сном.
И я — во тьме, ничем не озарённой,
И я упал, как падает мертвец.
Нам Плутос, враг великий, встал навстречу,
К подножью наконец пришли.
Тот, чья рука нам город отомкнёт
Меж полем мук и выступами башен,
Откуда тяжкий доносился смрад,
А к спуску нам идти ещё далёко.
Тут он помчался вспять и скрылся где-то,
Я сам себя казнил в моём жилище
Где влажный воздух гасит все огни
Тем, чья победа, а не тем, чей стыд.
И правит станом и толчками ног,
Взмыл и исчез, как с тетивы стрела.
Но мы наш взгляд насытили пока,
Здесь новая открылась мне ложбина.
Так, на ходу он говорил со мной,
А тот трубу изобразил из зада.
И мы ушли в разгар их злополучья,
Направился по следу милых стоп.
«Я так сказал, чтоб ты терзался больно!»
Другой был тот, по ком в Гавилле стонут.
И море, хлынув, поглотило нас.
От тех, кто, разделяя, копит гнёт.
И я, как все, возмездья не избег,
Искусник в обезьянстве был немалый.
Позыв их слушать — низменный позыв,
Взнесясь подобно мачте корабельной.
Чистилище
Пока не станет мой язык недвижен,
А телом здесь обманывают взоры.
И здесь мы вышли вновь узреть светила.
Сейчас же новый там, где он сорвал.
Была и наша поступь тороплива
От тех, кто там, вспомога здесь большая.
У берега ступила на Морокко,
«Я, обручаясь, руку отдала.»
Ворочаясь и отдыха не зная,
Казнила Канавез и Монферрат,
Раз приговор не может не свершиться.
И пение то внятно, то невнятно.
Кто бы взывал в слезах: «Изнемогаю!»
За это он и не остался там.
Вождь улыбнулся, на меня смотря:
«И адмиралам будет хуже всех.»
И вас карает тот, кому всё ясно,
Он чистый воздух нам затмил и очи,
И повернул, не слушая ответа:
«Я умолчу, чтоб ты решил задачу.»
И размышленье претворилось в дрёму.
«Там у меня нет никого другого,»
Так, в робких мыслях, шёл я вдоль утёса;
Я тени принимаю за дела.
Тому залог в Евангелии дан,
Из этих царств её освобождая.
Чтоб не алкать сверх меры никогда,
Чтоб язва наконец зарубцевалась.
И скрылся там, где скверну жжёт пучина;
Тебя венчаю митрой и венцом.
Потом взглянул на дивную жену —
Остановилась позади знамён.
Раскаянья, обильного слезами,
Когда в свободном воздухе открылась?
С блудницей зверь невиданный исчез,
Чист и достоин посетить светила.
Рай
И вновь лицо подъяла к небесам —
По мере благости, и блеск и муть.
И новый мой вопрос замедлил шаг
И я себя утратил, взор склоня.
Как будет в следующей песне спето.
«Его хваля, он громче бы хвалил!
В творенье прародительской четы
И так ваш след сбивается с пути.»
Избудут вскоре любодейный грех,
Как может быть лишь в вечности услад:
«Где тук найдут все те, кто не собьётся,»
И эту вслед за мной подвиг дружину.
Тот может встать, а этот может пасть,
Затем что он всё чище с каждой сферой:
«И после мук вкушаю этот мир,
И от вражды не делалась ала.»
Иль если довод не воочью зрим,
Что и Ловца и Павла я забыл,
С другими неразлучный ни на миг.
Мерцали огоньками в лад словам.
Слов я не понял; так был гром велик;
Потом опять взглянул в прекрасный взор,
Кто наделён ключами этой славы,
Я говорил; так был он речи рад.
Вблизи неё и в мире всех величий!
Чуть солнце сменит четверть за шестым,
И за цветком поспеет добрый плод,
Средь прочих истин этого чертога.
Единый сам в себе, как изначала,
И будет вглубь Аланец оттеснён,
Что и мои сильней воспламенил,
И, молвив, приступил к молитвословью.
Любовь, что движет солнце и светила,
А также гонит спирт и варит мыло.
Dante Aligieri
Translation by M. Lozinsky
Editors of Vasily K.
Hell
Earthly life has gone to half,
He moved, and I followed him
And I am after him among the deaf proofs,
And I fell, like the one who is captured by sleep.
And I - in the darkness that is not illuminated,
And I fell, as the dead man falls.
We plutos, the enemy is great, stood up to meet,
They finally came to the foot.
The one whose hand will unite our city
Between the field of flour and the protrusions of the towers,
Where the heavy stench came from,
And we still have to go to the descent.
Then he rushed back and disappeared somewhere,
I executed myself in my home
Where wet air extinguishes all the lights
Those whose victory, and not those whose shame.
And rules the village and shocks of the legs,
He soared and disappeared, like an arrow from a bowstring.
But we have sat down our gaze for now,
Here the new one was opened to me.
So, on the go, he spoke to me,
And that pipe was depicted from the task.
And we went in the midst of their illoglower,
He headed for the trail of cute feet.
"I said so that you are tormented by pain!"
Another was the one on whom in Gaville is moaning.
And the sea, pouring, swallowed us.
From those who, dividing, accumulates rot.
And I, like everyone else, did not avoid retaliation,
The artist in monkey was considerable.
Listen to their urge - a low urge,
Haded like a mast of ship.
Purgatory
Until my tongue is motionless,
And in the body, eyes are deceiving here.
And here we went out again to see the luminaries.
Now the new one where he tore off.
There was also our tread of haste
From those who are there, the auxiliary is big here.
On the shore stepped on Morocco,
"I, raising, gave my hand away."
Tossing and tossing and not knowing rest,
Executed a canavey and Montferrat,
Since the verdict cannot fail to happen.
And the singing is clearly, then slurred.
Who would appeal in tears: "I am exhausted!"
For this he did not stay there.
The leader smiled, looking at me:
"And the admirals will be the worst of all."
And you are punished by the one who is clear everything,
He overshadowed us clean air and eyes,
And he turned without listening to the answer:
"I will keep silent to solve the problem."
And the thoughts came to the drift.
"I have no one else there,"
So, in timid thoughts, I walked along the cliff;
I take shadows for business.
That was the key to the Gospel Dan,
From these kingdoms freeing her.
So as not to plug out beyond measure,
So that the ulcer is finally abrupt.
And he disappeared where the abroad was burning;
I crown you with Mitroy and a crown.
Then he looked at the marvelous wife -
I stopped behind the banner.
Repentance, abundant tears,
When did it open in the free air?
With a harlot, an unprecedented beast disappeared,
Clean and worthy to visit the luminaries.
Paradise
And again she lifted her face to heaven -
As good, both brilliance and dregs.
And my new question slowed down
And I lost myself, the gaze of the slope.
As it will be in the next song.
“He praised him, he would have praised louder!
In the creation of the ancestral couple
And so your trace goes astray. "
Anyone sin will be released soon,
How can only be in eternity, a building:
"Where all those who will not get," will find Tuk, "
And this feat is a feat of the squad after me.
He may stand up, and this one can fall,
Then that he is all cleaner with each sphere:
“And after the torment I eat this world,
And the ala was not done from enmity. "
Or if we do not late the argument,
That I forgot both the catcher and Paul,
With others, inseparable for a moment.
Through the lights flickered with lights.
I did not understand the words; So the thunder was great;
Then he looked again at the great gaze,
Who is endowed with the keys of this glory,
I told; So he was glad of speech.
Near it and in the world of all greatness!
A little the sun will replace a quarter over the sixth,
And a good fruit will rush behind the flower,
Among the other truths of this hall.
One in itself, as the origin,
And the Alanian will be pushed deeper,
That I also ignited my stronger
And, saying, he began to prayer.
Love that drives the sun and shone,
And also drives alcohol and cooks soap.
Translation by M. Lozinsky
Editors of Vasily K.
Hell
Earthly life has gone to half,
He moved, and I followed him
And I am after him among the deaf proofs,
And I fell, like the one who is captured by sleep.
And I - in the darkness that is not illuminated,
And I fell, as the dead man falls.
We plutos, the enemy is great, stood up to meet,
They finally came to the foot.
The one whose hand will unite our city
Between the field of flour and the protrusions of the towers,
Where the heavy stench came from,
And we still have to go to the descent.
Then he rushed back and disappeared somewhere,
I executed myself in my home
Where wet air extinguishes all the lights
Those whose victory, and not those whose shame.
And rules the village and shocks of the legs,
He soared and disappeared, like an arrow from a bowstring.
But we have sat down our gaze for now,
Here the new one was opened to me.
So, on the go, he spoke to me,
And that pipe was depicted from the task.
And we went in the midst of their illoglower,
He headed for the trail of cute feet.
"I said so that you are tormented by pain!"
Another was the one on whom in Gaville is moaning.
And the sea, pouring, swallowed us.
From those who, dividing, accumulates rot.
And I, like everyone else, did not avoid retaliation,
The artist in monkey was considerable.
Listen to their urge - a low urge,
Haded like a mast of ship.
Purgatory
Until my tongue is motionless,
And in the body, eyes are deceiving here.
And here we went out again to see the luminaries.
Now the new one where he tore off.
There was also our tread of haste
From those who are there, the auxiliary is big here.
On the shore stepped on Morocco,
"I, raising, gave my hand away."
Tossing and tossing and not knowing rest,
Executed a canavey and Montferrat,
Since the verdict cannot fail to happen.
And the singing is clearly, then slurred.
Who would appeal in tears: "I am exhausted!"
For this he did not stay there.
The leader smiled, looking at me:
"And the admirals will be the worst of all."
And you are punished by the one who is clear everything,
He overshadowed us clean air and eyes,
And he turned without listening to the answer:
"I will keep silent to solve the problem."
And the thoughts came to the drift.
"I have no one else there,"
So, in timid thoughts, I walked along the cliff;
I take shadows for business.
That was the key to the Gospel Dan,
From these kingdoms freeing her.
So as not to plug out beyond measure,
So that the ulcer is finally abrupt.
And he disappeared where the abroad was burning;
I crown you with Mitroy and a crown.
Then he looked at the marvelous wife -
I stopped behind the banner.
Repentance, abundant tears,
When did it open in the free air?
With a harlot, an unprecedented beast disappeared,
Clean and worthy to visit the luminaries.
Paradise
And again she lifted her face to heaven -
As good, both brilliance and dregs.
And my new question slowed down
And I lost myself, the gaze of the slope.
As it will be in the next song.
“He praised him, he would have praised louder!
In the creation of the ancestral couple
And so your trace goes astray. "
Anyone sin will be released soon,
How can only be in eternity, a building:
"Where all those who will not get," will find Tuk, "
And this feat is a feat of the squad after me.
He may stand up, and this one can fall,
Then that he is all cleaner with each sphere:
“And after the torment I eat this world,
And the ala was not done from enmity. "
Or if we do not late the argument,
That I forgot both the catcher and Paul,
With others, inseparable for a moment.
Through the lights flickered with lights.
I did not understand the words; So the thunder was great;
Then he looked again at the great gaze,
Who is endowed with the keys of this glory,
I told; So he was glad of speech.
Near it and in the world of all greatness!
A little the sun will replace a quarter over the sixth,
And a good fruit will rush behind the flower,
Among the other truths of this hall.
One in itself, as the origin,
And the Alanian will be pushed deeper,
That I also ignited my stronger
And, saying, he began to prayer.
Love that drives the sun and shone,
And also drives alcohol and cooks soap.
Другие песни исполнителя: