Викентий Вересаев - Болезнь Марины
текст песни
32
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Викентий Вересаев - Болезнь Марины - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
radiomayak.ru/shows/episode/id/1529921
az.lib.ru/w/weresaew_w_w/text_0210.shtml
10:55
С этой поры стало с Мариною твориться странное. Сидит у себя в комнате, готовится к зачёту по геологии или читает "Спутник агитатора". За стеною шамкающим плачем заливается грудной ребёнок. Соседка Алевтина Петровна недавно родила, и ребёнок очень беспокойный, непрерывно плачет. Марина перестанет читать и долго слушает, задумавшись. Вот она прижала грудью руку к краю стола, почувствовала свою грудь и ощутила: не нужно ей, чтобы грудь её ласкали мужские руки, целовали мужские губы. Одного хотелось. Страстно хотелось держать на руках маленькое тельце и чтобы крохотные губки сосали её. И всё, что раньше к себе тянуло, что было так разжигающе сладко, теперь представлялось грязным и тяжёлым.
Марина разожгла в кухне примус, поставила чайник. Вошёл в кухню гражданин Севрюгин, совторгслужащий, муж Алевтины Петровны. Он сказал извиняющимся голосом:
- Очень наш младенец орёт, просто сладу с ним нету. А вам учиться надо. Мешает он вам?
Марина поглядела на него, помолчала и вдруг ответила:
- Мешает. Очень завидно. И быстро ушла из кухни.
Однажды после обеда в комнату Марины постучалась Алевтина Петровна и сконфуженно сказала:
- Мне так совестно вас просить. Сейчас только вспомнила, - нынче последний срок талону на масло, нужно бежать в лавку, очередь длинная... У вас через стенку всё слышно: если заплачет мой мальчишка, загляните, что с ним. Вы уж простите. Такая забота с этими ребятами, просто беда.
Ребёнок уже плакал за стеною. Марина отложила учебник геологии и оживлённо встала.
- Я сейчас пойду. Мне будет приятно. И не торопитесь.
Пришли в соседнюю комнату. Алевтина Петровна сказала:
- Уж вы меня простите. Буду нахальной до конца. В кухне на керосинке греется вода, хотела ему сегодня ванночку сделать. Приглядите уже и за водой.
- Да хорошо, хорошо, всё сделаю. Идите.
- Вот спасибо вам. Если мокрый будет, вон пелёнка чистая висит на спинке. И ушла, благодарно улыбаясь.
Ребёнок плакал в кроватке. Марина взяла его на руки, стала носить по комнате. Утешающе мычала:
- Ну, не плачь!
Прижималась губами к атласистой коже выпуклого лобика. Ребёнок перестал плакать, но не спал. Марина хотела положить его в кроватку и взяться за учебник. Однако всё глядела на ребёнка, не могла оторваться, притрагивалась губами к золотистым волосикам на виске, тонким и редким. Щёлкала перед ним пальцами, старалась вызвать улыбку...
Безобразие! На душе - огромный курс геологии, а она в куклы, что ли, собралась играть? Положила ребёнка в кроватку, села к столу, раскрыла учебник. Но мальчик опять заплакал. Марина пощупала под пелёнкой: мокрый. Обрадовалась тайно, что нужно опять им заняться. Распеленала, с излишнею от непривычки бережностью переложила его в чистую пелёнку, хотела запеленать. И залюбовалась. В крохотной тонкой рубашонке, доходившей только до половины живота, он медленно сучил пухлыми ножками, сосредоточенно мычал и совал в рот крепко сжатый кулак. Глупые слёзы тоски и беспредметной обиды задрожали в груди. Марина закусила губу, плечи её задёргались. Остро, остро, почти чувственно милы ей были эти полные ручки с ямками на локтях, у запястий перетянутые глубокими складками, и всё это маленькое прелестное тельце. Как будто глаза какието у ней раскрылись: что-то особенное было перед нею, необычайное и несравненно милое.
Марина за весь час так и не притронулась к учебнику. Пришла Алевтина Петровна, опять стала извиняться и рассыпаться в благодарностях. Марина спросила:
- Вы сейчас будете купать мальчика?
- Да.
- Позвольте посмотреть?
- Пожалуйста! Конечно!
Из оцинкованного корыта шёл тёплый пар. Алевтина Петровна раскладывала на столике мыло, кокосовую мочалу, коробочку с присыпкой. Распеленали ребёнка. Стали мерить градусником воду. Голый мальчишка лежал поперёк кровати, дёргал ногами и заливался старчески-шамкающим плачем. Мать, с засученными рукавами, подняла его, голенького, положила над корытом так, что всё тельце лежало на её белой мягкой ладони, и погрузила в воду. Ребёнок сразу перестал плакать, широко раскрыл глаза и испустил удивлённый звук: "О!"
Свет электрической лампы под зелёным абажуром падал сверху. Мальчик медленно двигал ногами в сверкавшей зелёными отсветами воде и пристально глядел в потолок. Мать хотела начать мылить ему голову, но тоже заметила взгляд и остановилась. И улыбнулась.
- Ишь, как смотрит!
Большими, вглядывающимися глазами мальчик уставился вверх, как будто что-то было перед ним, что он только один видел, а кругом никто не видел. Стало тихо. Он глядел не мигая, серьёзно и настороженно. И как будто припоминал. Припоминал что-то далёкое-далёкое, древнее, что было с ним тогда, когда земля была такая же молодая, как он теперь. И как будто чувствовал, как плещется над его головою и вокруг нeгo беспредельный океан жизни, в котором он был маленькой, но родной капелькой.
И ещё раз он испустил свой удивлённый звук; "О!", и всё продолжал смотреть вверх.
az.lib.ru/w/weresaew_w_w/text_0210.shtml
10:55
С этой поры стало с Мариною твориться странное. Сидит у себя в комнате, готовится к зачёту по геологии или читает "Спутник агитатора". За стеною шамкающим плачем заливается грудной ребёнок. Соседка Алевтина Петровна недавно родила, и ребёнок очень беспокойный, непрерывно плачет. Марина перестанет читать и долго слушает, задумавшись. Вот она прижала грудью руку к краю стола, почувствовала свою грудь и ощутила: не нужно ей, чтобы грудь её ласкали мужские руки, целовали мужские губы. Одного хотелось. Страстно хотелось держать на руках маленькое тельце и чтобы крохотные губки сосали её. И всё, что раньше к себе тянуло, что было так разжигающе сладко, теперь представлялось грязным и тяжёлым.
Марина разожгла в кухне примус, поставила чайник. Вошёл в кухню гражданин Севрюгин, совторгслужащий, муж Алевтины Петровны. Он сказал извиняющимся голосом:
- Очень наш младенец орёт, просто сладу с ним нету. А вам учиться надо. Мешает он вам?
Марина поглядела на него, помолчала и вдруг ответила:
- Мешает. Очень завидно. И быстро ушла из кухни.
Однажды после обеда в комнату Марины постучалась Алевтина Петровна и сконфуженно сказала:
- Мне так совестно вас просить. Сейчас только вспомнила, - нынче последний срок талону на масло, нужно бежать в лавку, очередь длинная... У вас через стенку всё слышно: если заплачет мой мальчишка, загляните, что с ним. Вы уж простите. Такая забота с этими ребятами, просто беда.
Ребёнок уже плакал за стеною. Марина отложила учебник геологии и оживлённо встала.
- Я сейчас пойду. Мне будет приятно. И не торопитесь.
Пришли в соседнюю комнату. Алевтина Петровна сказала:
- Уж вы меня простите. Буду нахальной до конца. В кухне на керосинке греется вода, хотела ему сегодня ванночку сделать. Приглядите уже и за водой.
- Да хорошо, хорошо, всё сделаю. Идите.
- Вот спасибо вам. Если мокрый будет, вон пелёнка чистая висит на спинке. И ушла, благодарно улыбаясь.
Ребёнок плакал в кроватке. Марина взяла его на руки, стала носить по комнате. Утешающе мычала:
- Ну, не плачь!
Прижималась губами к атласистой коже выпуклого лобика. Ребёнок перестал плакать, но не спал. Марина хотела положить его в кроватку и взяться за учебник. Однако всё глядела на ребёнка, не могла оторваться, притрагивалась губами к золотистым волосикам на виске, тонким и редким. Щёлкала перед ним пальцами, старалась вызвать улыбку...
Безобразие! На душе - огромный курс геологии, а она в куклы, что ли, собралась играть? Положила ребёнка в кроватку, села к столу, раскрыла учебник. Но мальчик опять заплакал. Марина пощупала под пелёнкой: мокрый. Обрадовалась тайно, что нужно опять им заняться. Распеленала, с излишнею от непривычки бережностью переложила его в чистую пелёнку, хотела запеленать. И залюбовалась. В крохотной тонкой рубашонке, доходившей только до половины живота, он медленно сучил пухлыми ножками, сосредоточенно мычал и совал в рот крепко сжатый кулак. Глупые слёзы тоски и беспредметной обиды задрожали в груди. Марина закусила губу, плечи её задёргались. Остро, остро, почти чувственно милы ей были эти полные ручки с ямками на локтях, у запястий перетянутые глубокими складками, и всё это маленькое прелестное тельце. Как будто глаза какието у ней раскрылись: что-то особенное было перед нею, необычайное и несравненно милое.
Марина за весь час так и не притронулась к учебнику. Пришла Алевтина Петровна, опять стала извиняться и рассыпаться в благодарностях. Марина спросила:
- Вы сейчас будете купать мальчика?
- Да.
- Позвольте посмотреть?
- Пожалуйста! Конечно!
Из оцинкованного корыта шёл тёплый пар. Алевтина Петровна раскладывала на столике мыло, кокосовую мочалу, коробочку с присыпкой. Распеленали ребёнка. Стали мерить градусником воду. Голый мальчишка лежал поперёк кровати, дёргал ногами и заливался старчески-шамкающим плачем. Мать, с засученными рукавами, подняла его, голенького, положила над корытом так, что всё тельце лежало на её белой мягкой ладони, и погрузила в воду. Ребёнок сразу перестал плакать, широко раскрыл глаза и испустил удивлённый звук: "О!"
Свет электрической лампы под зелёным абажуром падал сверху. Мальчик медленно двигал ногами в сверкавшей зелёными отсветами воде и пристально глядел в потолок. Мать хотела начать мылить ему голову, но тоже заметила взгляд и остановилась. И улыбнулась.
- Ишь, как смотрит!
Большими, вглядывающимися глазами мальчик уставился вверх, как будто что-то было перед ним, что он только один видел, а кругом никто не видел. Стало тихо. Он глядел не мигая, серьёзно и настороженно. И как будто припоминал. Припоминал что-то далёкое-далёкое, древнее, что было с ним тогда, когда земля была такая же молодая, как он теперь. И как будто чувствовал, как плещется над его головою и вокруг нeгo беспредельный океан жизни, в котором он был маленькой, но родной капелькой.
И ещё раз он испустил свой удивлённый звук; "О!", и всё продолжал смотреть вверх.
A warm steam came from a galvanized trough. Alevtina Petrovna laid out soap, coconut washcloth, a box with a puffing on the table. Sweeped the child. They began to measure water by the thermometer. The naked boy lay across the bed, jerked his feet and flooded with a senile-whispering cry. Mother, with hidden sleeves, raised it, naked, laid it over the trough so that all the body lay on her white soft palm, and immersed it in the water. The child immediately stopped crying, opened his eyes wide and let out the surprised sound: "Oh!"
The light of an electric lamp under the green lampshade fell from above. The boy slowly moved his feet in the water sparkling green reflections and stared at the ceiling. Mother wanted to begin to wash his head, but she also noticed her eyes and stopped. And smiled.
- Look, as he looks!
Big, peering eyes, the boy stared up, as if something was in front of him, that he had only seen one, and no one saw around. It became quiet. He looked without blinking, seriously and wary. And as if recall. He recalled something distant, old, ancient, which was with him when the earth was as young as he was now. And as if he felt how the unlimited ocean of life, in which he was small, but his native drop was splashed over his head and around.
And once again he let out his surprised sound; “Oh!” And he continued to look up.
The light of an electric lamp under the green lampshade fell from above. The boy slowly moved his feet in the water sparkling green reflections and stared at the ceiling. Mother wanted to begin to wash his head, but she also noticed her eyes and stopped. And smiled.
- Look, as he looks!
Big, peering eyes, the boy stared up, as if something was in front of him, that he had only seen one, and no one saw around. It became quiet. He looked without blinking, seriously and wary. And as if recall. He recalled something distant, old, ancient, which was with him when the earth was as young as he was now. And as if he felt how the unlimited ocean of life, in which he was small, but his native drop was splashed over his head and around.
And once again he let out his surprised sound; “Oh!” And he continued to look up.
Другие песни исполнителя: