Владимир Ткаченко - Босиком прожигая жизнь
текст песни
50
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Владимир Ткаченко - Босиком прожигая жизнь - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Босиком прожигая жизнь на московском краю земли,
Понимаю, что я не Бруно, но какого хрена сожгли,
Даже если этот огонь очищает всё, кроме мышцы счастья?
Мир окутал нас, как сашими – соевый сок. Я смотрю на твои запястья.
Мир окутал нас. Я в который раз любуюсь твоей улыбкой.
Я хочу запомнить лицо. Мир – кольцо. Мы ободраны словно липки.
Я в который раз храбрюсь, понимая, что мы посеем,
Набираю воздуха в грудь и вхожу в бассейн Моисеем.
Подо мной вода, в ней плывут бычки и молекулы вечной жизни,
Ни одно ядро не пошевелится, пока нейтрон на горе не свистнет.
Второй год подряд мне нечего сказать, кроме того, что я нем как рыба,
И в моих мозгах больше фосфора, чем сумела представить ты бы.
По пиджачной струе воды я спускаюсь в рукав форелью
На колени к тебе. Чешуя моя пахнет теперь акварелью,
И теперь можно меня почистить или раздеть до морковки.
Нарисуй меня так, чтобы я плыл в ухе и висел в Третьяковке.
Если все мы корм по Гамлету, то хотелось бы краем глаза
Поглядеть на повара. Ночь закалывает ягнёнка, и отливают стразы
На сосках луны. В животе серебрится бриз. Рыбак достаёт нунчаки,
У плотвы и окуня сломаны ребра в драке,
В нижней губе шальной крючок и под жабрами гематома,
И икра на дне бархатным языком щёлкает и вопрошает «кто мы».
Ты целуешь меня. По радио передают погоду.
Я стою на твоём берегу и смотрю, как отходят воды.
Потому что сердечная мышца на ощупь – войлок,
Опущенный Зевс в прикиде быка жует винегрет у стойла,
Понимая затылочной долей, что легче украсть Европу,
Чем украсть тебя или на рублёвке ждать автостопа.
Но мы идём с тобой как библейские экстрасенсы по водной глади,
Я с распятием Высоцкого, ты с иконкой Марины Влади,
На нас смотрят взрослые, дети и даже звери,
Ты смеёшься и что-то мне шепчешь в январский череп.
Из чилл-аута в сени выносят святых. И чем дальше, тем невыносимей
Это чувство. В нём что-то есть от любви, и что-то от Хиросимы.
Серебристая ветошь дорожки пробита локтём и укутана солнечной ватой,
Я плыву второй километр и пытаюсь понять, в чём мы виноваты.
Я обгоняю мастера спорта и не понимаю – за что эти муки –
Нажимая на кнопки искусства, приводить в движение рычаги науки.
И виною всему гормон – вон он, сука, ползёт к аноду,
Это не сон, это химия нашей жизни теребит небесные своды.
Я замороченный русский лесник, и в друзьях у меня барсуки да жабы,
Ты красивая добрая мать. И дети твои, повзрослев, уйдут в прорабы
Или в цезари, но не дай Бог им уйти в эзопы.
На бульон бассейновых вод с неба падает лист укропа.
Парк культуры небрит. Жизнь горит. Мир взъерошен, как чёлка чёрта.
Фауст ищет патрон, в глазах у него переменный ток и во рту реторта.
Что набросать не успеет зима, то потом дорисует морфий.
Я люблю тебя, жизнь, и ещё эту девочку в красном гольфе.
От меня до тебя – тыща лет, как от суржика до иврита,
Я построю свою Time Machine, чтоб увидеть тебя в роли мадонны Литты,
И как розовым поплавком твоя грудь ныряет в мою ладонь,
Кто хорошо искал Прометея, тот давно получил огонь.
Я хочу увидеть, как ты соблазняешь Лондон средних веков,
Или древний Константинополь. Я хочу увидеть запах твоих духов,
Дым твоего костра между ног. Благодарной спичкой
Ощущаю себя, и сгоревшую серу прячу на нычку.
Пусть потомки утрут слюну. Что мне рассказать о тебе им?
Как ты была маленькой пчёлкой, а я жуком-скарабеем,
Ты приносила мне мёд во рту и просила бросить курить,
Я сэмплировал жизнь как песню, и мне было о чём говорить
С тобою. Над нами дмитровский сквер, херсонский кабак, вифлеемский дом.
Город больше скажет о человеке, чем человек о нём.
Только лень да весёлый склероз как в печи заслонка.
Да, и чуть не забыл, - мы же оба хотели ребёнка.
Понимаю, что я не Бруно, но какого хрена сожгли,
Даже если этот огонь очищает всё, кроме мышцы счастья?
Мир окутал нас, как сашими – соевый сок. Я смотрю на твои запястья.
Мир окутал нас. Я в который раз любуюсь твоей улыбкой.
Я хочу запомнить лицо. Мир – кольцо. Мы ободраны словно липки.
Я в который раз храбрюсь, понимая, что мы посеем,
Набираю воздуха в грудь и вхожу в бассейн Моисеем.
Подо мной вода, в ней плывут бычки и молекулы вечной жизни,
Ни одно ядро не пошевелится, пока нейтрон на горе не свистнет.
Второй год подряд мне нечего сказать, кроме того, что я нем как рыба,
И в моих мозгах больше фосфора, чем сумела представить ты бы.
По пиджачной струе воды я спускаюсь в рукав форелью
На колени к тебе. Чешуя моя пахнет теперь акварелью,
И теперь можно меня почистить или раздеть до морковки.
Нарисуй меня так, чтобы я плыл в ухе и висел в Третьяковке.
Если все мы корм по Гамлету, то хотелось бы краем глаза
Поглядеть на повара. Ночь закалывает ягнёнка, и отливают стразы
На сосках луны. В животе серебрится бриз. Рыбак достаёт нунчаки,
У плотвы и окуня сломаны ребра в драке,
В нижней губе шальной крючок и под жабрами гематома,
И икра на дне бархатным языком щёлкает и вопрошает «кто мы».
Ты целуешь меня. По радио передают погоду.
Я стою на твоём берегу и смотрю, как отходят воды.
Потому что сердечная мышца на ощупь – войлок,
Опущенный Зевс в прикиде быка жует винегрет у стойла,
Понимая затылочной долей, что легче украсть Европу,
Чем украсть тебя или на рублёвке ждать автостопа.
Но мы идём с тобой как библейские экстрасенсы по водной глади,
Я с распятием Высоцкого, ты с иконкой Марины Влади,
На нас смотрят взрослые, дети и даже звери,
Ты смеёшься и что-то мне шепчешь в январский череп.
Из чилл-аута в сени выносят святых. И чем дальше, тем невыносимей
Это чувство. В нём что-то есть от любви, и что-то от Хиросимы.
Серебристая ветошь дорожки пробита локтём и укутана солнечной ватой,
Я плыву второй километр и пытаюсь понять, в чём мы виноваты.
Я обгоняю мастера спорта и не понимаю – за что эти муки –
Нажимая на кнопки искусства, приводить в движение рычаги науки.
И виною всему гормон – вон он, сука, ползёт к аноду,
Это не сон, это химия нашей жизни теребит небесные своды.
Я замороченный русский лесник, и в друзьях у меня барсуки да жабы,
Ты красивая добрая мать. И дети твои, повзрослев, уйдут в прорабы
Или в цезари, но не дай Бог им уйти в эзопы.
На бульон бассейновых вод с неба падает лист укропа.
Парк культуры небрит. Жизнь горит. Мир взъерошен, как чёлка чёрта.
Фауст ищет патрон, в глазах у него переменный ток и во рту реторта.
Что набросать не успеет зима, то потом дорисует морфий.
Я люблю тебя, жизнь, и ещё эту девочку в красном гольфе.
От меня до тебя – тыща лет, как от суржика до иврита,
Я построю свою Time Machine, чтоб увидеть тебя в роли мадонны Литты,
И как розовым поплавком твоя грудь ныряет в мою ладонь,
Кто хорошо искал Прометея, тот давно получил огонь.
Я хочу увидеть, как ты соблазняешь Лондон средних веков,
Или древний Константинополь. Я хочу увидеть запах твоих духов,
Дым твоего костра между ног. Благодарной спичкой
Ощущаю себя, и сгоревшую серу прячу на нычку.
Пусть потомки утрут слюну. Что мне рассказать о тебе им?
Как ты была маленькой пчёлкой, а я жуком-скарабеем,
Ты приносила мне мёд во рту и просила бросить курить,
Я сэмплировал жизнь как песню, и мне было о чём говорить
С тобою. Над нами дмитровский сквер, херсонский кабак, вифлеемский дом.
Город больше скажет о человеке, чем человек о нём.
Только лень да весёлый склероз как в печи заслонка.
Да, и чуть не забыл, - мы же оба хотели ребёнка.
Barefoot burning through the life of the Moscow end of the earth,
I understand that I do not Bruno, but what the hell are burned,
Even if the fire purifies everything but the muscles of happiness?
World enveloped us as sashimi - soy juice. I look at your wrist.
World enveloped us. I once again admire your smile.
I want to remember the person. World - ring. We peeled if sticky.
I once again bravely, knowing that we sow,
air type in the chest and Moses go into the pool.
Below me the water, there are floating cigarette butts and molecules of eternal life,
None of the kernel does not move, while a neutron on the Mount does not whistle.
The second year in a row I have nothing to say except that I have him as a fish,
And in my brain more phosphorus than you would have been able to imagine.
Business suit on a jet of water I go down into the sleeve trout
On my knees for you. Scales my smell is now in watercolor,
And now I can be cleaned or stripped to the carrots.
Draw me up so that I was swimming in the ear and hanging in the Tretyakov Gallery.
If we all feed on Hamlet, it would be desirable corner of my eye
Look at the cooks. Night stabs lamb, and cast rhinestones
On the nipple of the moon. The abdomen silvery breeze. Fisherman pulls nunchuck,
In roach and perch broken ribs in a fight,
The lower lip stray hook and under the gills hematoma
And eggs at the bottom of the velvet tongue clicks and asks "who we are".
You kiss me. On the radio weather.
I stand by the host shore and watch the water waste.
Because heart muscle to the touch - felt,
Lowered Zeus outfit bull chews vinaigrette in a stall,
Realizing the occipital lobes, it is easier to steal Europe
The steal you or on the ruble wait hitchhiking.
But we're going with you as the Bible psychics on the water surface,
I crucifix Vysotsky you with an icon of Marina Vlady,
We were watching the adults, children and even animals,
You laugh and something I whisper in January skull.
From chill-out to the porch of the saints endure. And further, the unbearable
This feeling. In it there is something for love, and something from Hiroshima.
Silver cloth track broken elbow and wrapped solar wool,
I swim the second kilometer and trying to understand what we are guilty.
I'm getting ahead of the master of sports, and I do not understand - what the meal -
By pressing the button, art, propel levers science.
And blame the whole hormone - there he is, bitch, crawling toward the anode,
This is not a dream, it is the chemistry of life pulls the firmament.
I zamorochenny Russian forester and friends with me badgers but toads,
You're pretty good mother. And your children, as adults, will go to the foremen
Or Caesar, but God forbid them to go to Aesop.
On broth basin water falls from the sky dill sheet.
Park Kultury unshaven. Life is on. World disheveled as bangs the hell.
Faust is looking for patron, in his eyes, and alternating current in the mouth retort.
That will not have time to outline the winter, then later Doris morphine.
I love you, life, and yet this girl in a red golf.
From me to you - tyscha years as from surzhik to Hebrew,
I'll build your Time Machine, to see you in the role of the Madonna Litta,
And pink float your breasts dives into my hand,
Who are well sought Prometheus, who long ago received the fire.
I want to see how you seduce London of the Middle Ages,
Or ancient Constantinople. I want to see the smell of your perfume,
The smoke of your fire between his legs. grateful match
I feel myself, and burnt sulfur to hide nychku.
Let descendants utrut saliva. What do I tell them about you?
As you were little pcholkoy and I scarab beetle,
You bring me the honey in his mouth and asked to quit,
I sampled life as a song, and I was talking about what
With you. Above us Dmitrov Square, Kherson tavern, Bethlehem home.
City more than tell about the person than the person about it.
Only laziness and cheerful sclerosis in the oven flap.
Oh, and I almost forgot - we both wanted a child.
I understand that I do not Bruno, but what the hell are burned,
Even if the fire purifies everything but the muscles of happiness?
World enveloped us as sashimi - soy juice. I look at your wrist.
World enveloped us. I once again admire your smile.
I want to remember the person. World - ring. We peeled if sticky.
I once again bravely, knowing that we sow,
air type in the chest and Moses go into the pool.
Below me the water, there are floating cigarette butts and molecules of eternal life,
None of the kernel does not move, while a neutron on the Mount does not whistle.
The second year in a row I have nothing to say except that I have him as a fish,
And in my brain more phosphorus than you would have been able to imagine.
Business suit on a jet of water I go down into the sleeve trout
On my knees for you. Scales my smell is now in watercolor,
And now I can be cleaned or stripped to the carrots.
Draw me up so that I was swimming in the ear and hanging in the Tretyakov Gallery.
If we all feed on Hamlet, it would be desirable corner of my eye
Look at the cooks. Night stabs lamb, and cast rhinestones
On the nipple of the moon. The abdomen silvery breeze. Fisherman pulls nunchuck,
In roach and perch broken ribs in a fight,
The lower lip stray hook and under the gills hematoma
And eggs at the bottom of the velvet tongue clicks and asks "who we are".
You kiss me. On the radio weather.
I stand by the host shore and watch the water waste.
Because heart muscle to the touch - felt,
Lowered Zeus outfit bull chews vinaigrette in a stall,
Realizing the occipital lobes, it is easier to steal Europe
The steal you or on the ruble wait hitchhiking.
But we're going with you as the Bible psychics on the water surface,
I crucifix Vysotsky you with an icon of Marina Vlady,
We were watching the adults, children and even animals,
You laugh and something I whisper in January skull.
From chill-out to the porch of the saints endure. And further, the unbearable
This feeling. In it there is something for love, and something from Hiroshima.
Silver cloth track broken elbow and wrapped solar wool,
I swim the second kilometer and trying to understand what we are guilty.
I'm getting ahead of the master of sports, and I do not understand - what the meal -
By pressing the button, art, propel levers science.
And blame the whole hormone - there he is, bitch, crawling toward the anode,
This is not a dream, it is the chemistry of life pulls the firmament.
I zamorochenny Russian forester and friends with me badgers but toads,
You're pretty good mother. And your children, as adults, will go to the foremen
Or Caesar, but God forbid them to go to Aesop.
On broth basin water falls from the sky dill sheet.
Park Kultury unshaven. Life is on. World disheveled as bangs the hell.
Faust is looking for patron, in his eyes, and alternating current in the mouth retort.
That will not have time to outline the winter, then later Doris morphine.
I love you, life, and yet this girl in a red golf.
From me to you - tyscha years as from surzhik to Hebrew,
I'll build your Time Machine, to see you in the role of the Madonna Litta,
And pink float your breasts dives into my hand,
Who are well sought Prometheus, who long ago received the fire.
I want to see how you seduce London of the Middle Ages,
Or ancient Constantinople. I want to see the smell of your perfume,
The smoke of your fire between his legs. grateful match
I feel myself, and burnt sulfur to hide nychku.
Let descendants utrut saliva. What do I tell them about you?
As you were little pcholkoy and I scarab beetle,
You bring me the honey in his mouth and asked to quit,
I sampled life as a song, and I was talking about what
With you. Above us Dmitrov Square, Kherson tavern, Bethlehem home.
City more than tell about the person than the person about it.
Only laziness and cheerful sclerosis in the oven flap.
Oh, and I almost forgot - we both wanted a child.
Другие песни исполнителя: