Владимир Высоцкий - Шут был вор - он воровал минуты
текст песни
55
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Владимир Высоцкий - Шут был вор - он воровал минуты - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Шут был вор, он воровал минуты,
Грустные минуты тут и там.
Неулыбчив и негромок будто —
Это не положено шутам.
В светлом цирке, между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
В шутовском дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован,
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: "Да разве это клоун?
Если клоун — должен быть смешной!"
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
"Вышел на арену, так смеши!",
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы всегда в сомненье — век двадцатый.
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый.
Невесёлый клоун, не живой.
Ну, а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.
Только балагуря, тараторя,
Всё грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце,
Делались всё горше пантомимы
И морщины — глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас —
Будто обезболивал нам роды
(А себе защиты не припас).
Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
"Ах! Как нас приятно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!"
Время! И разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарялся на арене,
Да и за пределами её.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы, вот нам и смешно.
Вдруг весь рой украденных мгновений
В нём сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь... и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего. И сломана спина.
Зрители, и люди между ними,
Думали: "Вот пьяница — упал".
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался и переиграл.
Он застыл не где-то, не за морем,
Возле нас, как бы прилёг, устав.
Первый клоун захлебнулся горем.
Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперёд неутомимо,
Не успев склонить главу над ним.
Этот трюк — уже не пантомима:
Смерть была — царица пантомим.
Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут, он воровал минуты,
Грустные минуты у людей.
Многие из нас, бахвальства ради,
Не давались: проживём и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках...
Сгинул, канул он, как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?
Только я колпак ему придумал,
Этот клоун был без колпака.
Грустные минуты тут и там.
Неулыбчив и негромок будто —
Это не положено шутам.
В светлом цирке, между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
В шутовском дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован,
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: "Да разве это клоун?
Если клоун — должен быть смешной!"
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
"Вышел на арену, так смеши!",
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы всегда в сомненье — век двадцатый.
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый.
Невесёлый клоун, не живой.
Ну, а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.
Только балагуря, тараторя,
Всё грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце,
Делались всё горше пантомимы
И морщины — глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас —
Будто обезболивал нам роды
(А себе защиты не припас).
Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
"Ах! Как нас приятно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!"
Время! И разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарялся на арене,
Да и за пределами её.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы, вот нам и смешно.
Вдруг весь рой украденных мгновений
В нём сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь... и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего. И сломана спина.
Зрители, и люди между ними,
Думали: "Вот пьяница — упал".
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался и переиграл.
Он застыл не где-то, не за морем,
Возле нас, как бы прилёг, устав.
Первый клоун захлебнулся горем.
Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперёд неутомимо,
Не успев склонить главу над ним.
Этот трюк — уже не пантомима:
Смерть была — царица пантомим.
Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут, он воровал минуты,
Грустные минуты у людей.
Многие из нас, бахвальства ради,
Не давались: проживём и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках...
Сгинул, канул он, как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?
Только я колпак ему придумал,
Этот клоун был без колпака.
The jester was a thief, he stole a minute,
Sad moments here and there.
Dying and quietly like -
It is not allowed.
In a light circus, between rooms,
Unnoticed, quietly, light
Cloon appeared between us
In the judovsky stupid cap.
The viewer is invoked,
He is eager for laughter, shook moggy,
And shouts: "Does this clown?
If clown - should be funny! "
So we ... While we grumbled aloud:
"I went to the arena, so laugh!",
He in the way of sorrow
Removed quietly from the soul.
We are always in doubt - the age of twentieth.
Circus we have, of course, the world, -
Clown, though, too gloomy.
Answered clown, not alive.
Well, he, as if she had sunk
Suddenly at the light, brazen in two hands
Crash longing from internal pockets
Our shower dressed in jackets.
We then laughed by stunned,
Flapped, palm riding.
He did nothing ridiculous -
He took the mountains to himself.
Only balarage, tarators,
Mime became sadder,
Because the load of someone else's grief
He considered his habit.
Heavy sorrow, are noticeable -
The jester was bending in the light ring,
All the grumbling pantomime was made
And wrinkles - deeper on the face.
But our alarms and adversity
He straightened from us to grief -
As if acknowledged us
(And the defense is not a surcharge).
We now laugh without pain,
Have fun at our time:
"Ah! How pleasantly robbed -
They took what hurt so! "
Time! And smashing your knees,
He left, thinking his own.
Redhead fought in the arena,
Yes, and outside it.
Evil ours ruled good genius
Behind the scenes, here we are funny.
Suddenly the whole swarm of stolen moments
In it focused into one.
In hundreds of thousands of lamps treated candles.
Drum fraction ... and silence ...
Too much he wrapped on the shoulders
Ours. And broken back.
Viewers, and people between them,
Thought: "That's a drunkard - fell."
Jester in his last pantomime
He played and beat.
He froze not somewhere, not over the sea,
Near us, as if arrival, charter.
The first clown chokes grief.
Just no strength without having calculated.
I walked forward tirelessly
Not having time to incline chapter over him.
This trick is no longer a pantomime:
Death was - Queen Pantomim.
This thief, with his knees cutting off the way,
At night did not hijaculate the horses.
The jester died, he stole a minute,
Sad moments in humans.
Many of us, baggage for the sake of
Not given: live and so!
The jester then sneaked at the back
Quiet and silently - on your hands ...
Rounded, he shouted as the wind blown up!
Or is it a joke of the crank?
Only I came up with a cap,
This clown was without a cap.
Sad moments here and there.
Dying and quietly like -
It is not allowed.
In a light circus, between rooms,
Unnoticed, quietly, light
Cloon appeared between us
In the judovsky stupid cap.
The viewer is invoked,
He is eager for laughter, shook moggy,
And shouts: "Does this clown?
If clown - should be funny! "
So we ... While we grumbled aloud:
"I went to the arena, so laugh!",
He in the way of sorrow
Removed quietly from the soul.
We are always in doubt - the age of twentieth.
Circus we have, of course, the world, -
Clown, though, too gloomy.
Answered clown, not alive.
Well, he, as if she had sunk
Suddenly at the light, brazen in two hands
Crash longing from internal pockets
Our shower dressed in jackets.
We then laughed by stunned,
Flapped, palm riding.
He did nothing ridiculous -
He took the mountains to himself.
Only balarage, tarators,
Mime became sadder,
Because the load of someone else's grief
He considered his habit.
Heavy sorrow, are noticeable -
The jester was bending in the light ring,
All the grumbling pantomime was made
And wrinkles - deeper on the face.
But our alarms and adversity
He straightened from us to grief -
As if acknowledged us
(And the defense is not a surcharge).
We now laugh without pain,
Have fun at our time:
"Ah! How pleasantly robbed -
They took what hurt so! "
Time! And smashing your knees,
He left, thinking his own.
Redhead fought in the arena,
Yes, and outside it.
Evil ours ruled good genius
Behind the scenes, here we are funny.
Suddenly the whole swarm of stolen moments
In it focused into one.
In hundreds of thousands of lamps treated candles.
Drum fraction ... and silence ...
Too much he wrapped on the shoulders
Ours. And broken back.
Viewers, and people between them,
Thought: "That's a drunkard - fell."
Jester in his last pantomime
He played and beat.
He froze not somewhere, not over the sea,
Near us, as if arrival, charter.
The first clown chokes grief.
Just no strength without having calculated.
I walked forward tirelessly
Not having time to incline chapter over him.
This trick is no longer a pantomime:
Death was - Queen Pantomim.
This thief, with his knees cutting off the way,
At night did not hijaculate the horses.
The jester died, he stole a minute,
Sad moments in humans.
Many of us, baggage for the sake of
Not given: live and so!
The jester then sneaked at the back
Quiet and silently - on your hands ...
Rounded, he shouted as the wind blown up!
Or is it a joke of the crank?
Only I came up with a cap,
This clown was without a cap.
Другие песни исполнителя: