Edgar Allan Poe, read by James Earl Jones - The Raven
текст песни
63
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Edgar Allan Poe, read by James Earl Jones - The Raven - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Once upon a midnight dreary, while I pondered weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
`'Tis some visitor,' I muttered, `tapping at my chamber door -
Only this, and nothing more.'
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels named Lenore -
Nameless here for evermore.
And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
`'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door -
Some late visitor entreating entrance at my chamber door; -
This it is, and nothing more,'
Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
`Sir,' said I, `or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you' - here I opened wide the door; -
Darkness there, and nothing more.
Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before
But the silence was unbroken, and the darkness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, `Lenore!'
This I whispered, and an echo murmured back the word, `Lenore!'
Merely this and nothing more.
Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
`Surely,' said I, `surely that is something at my window lattice;
Let me see then, what thereat is, and this mystery explore -
Let my heart be still a moment and this mystery explore; -
'Tis the wind and nothing more!'
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore.
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door -
Perched, and sat, and nothing more.
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
`Though thy crest be shorn and shaven, thou,' I said, `art sure no craven.
Ghastly grim and ancient raven wandering from the nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!'
Quoth the raven, `Nevermore.'
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door -
Bird or beast above the sculptured bust above his chamber door,
With such name as `Nevermore.'
But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only,
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered - not a feather then he fluttered -
Till I scarcely more than muttered `Other friends have flown before -
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before.'
Then the bird said, `Nevermore.'
Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
`Doubtless,' said I, `what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore -
Till the dirges of his hope that melancholy burden bore
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
`'Tis some visitor,' I muttered, `tapping at my chamber door -
Only this, and nothing more.'
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels named Lenore -
Nameless here for evermore.
And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
`'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door -
Some late visitor entreating entrance at my chamber door; -
This it is, and nothing more,'
Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
`Sir,' said I, `or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you' - here I opened wide the door; -
Darkness there, and nothing more.
Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before
But the silence was unbroken, and the darkness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, `Lenore!'
This I whispered, and an echo murmured back the word, `Lenore!'
Merely this and nothing more.
Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
`Surely,' said I, `surely that is something at my window lattice;
Let me see then, what thereat is, and this mystery explore -
Let my heart be still a moment and this mystery explore; -
'Tis the wind and nothing more!'
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore.
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door -
Perched, and sat, and nothing more.
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
`Though thy crest be shorn and shaven, thou,' I said, `art sure no craven.
Ghastly grim and ancient raven wandering from the nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!'
Quoth the raven, `Nevermore.'
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door -
Bird or beast above the sculptured bust above his chamber door,
With such name as `Nevermore.'
But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only,
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered - not a feather then he fluttered -
Till I scarcely more than muttered `Other friends have flown before -
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before.'
Then the bird said, `Nevermore.'
Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
`Doubtless,' said I, `what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore -
Till the dirges of his hope that melancholy burden bore
Один раз в полночь тоскливого, пока я размышлял о слабых и утомленных,
Во многих странном и любопытном объеме забытого знания,
Пока я кивнул, почти проклятый, внезапно появился постукивание,
Насколько какой-то аккуратно разбивается, разразится в мою дверь камер.
«Это какой-то посетитель», - пробормотал я, «постукивая в мою камеру -
Только это, и ничего больше.
Ах, отчетливо я помню, что это было в мрачном декабре,
И каждый отдельный умирающий Эмбер выпустил своего призрак на полу.
С нетерпением я пожелал завтрашку; - тщетно я стремился брать
Из моих книг Wequret of Surry - скорби для потерянного Ленора -
Для редкой и сияющей девы, которую ангелы по имени Ленор -
Безымянный здесь для веских.
И шелковое грустное неопределенное шелесть каждого фиолетового занавеса
Врезал меня - наполнил меня фантастическими ужасами, никогда не чувствовался раньше;
Так что теперь, чтобы все еще биться моего сердца, я стоял повторять
«Это какой-то умоляющий посетителю в мою камерную дверь -
Некоторые поздний посетитель умоляют вход в мою камеру; -
Это так, и ничего более, '
В настоящее время моя душа становилась сильнее; колебаться, то больше не
`Сэр," сказал, что я, `или мадам, по-настоящему ваше прощение, которое я умоляю;
Но тот факт, что я был обрезан, и поэтому нежно вы пришли,
И так слегка ты пришел постукивать, постукивая в мою дверь камер,
Что я скудрю, был уверен, что я слышал тебя, - вот я открыл широкую дверь; -
Тьма там, и ничего больше.
Глубоко в эту темноту, поглядывая, долго я стоял там, удивляясь, опасаясь,
Сомнешься, мечтает мечты без смертного никогда не осмеливались мечтать раньше
Но тишина была непрерымана, а тьма не дала знаке,
И единственное слово там говорилось, было прошептаренное слово, «Ленор!»
Это я прошептал, и эхо пробормотал слово, «Ленор!»
Просто это и ничего больше.
Обратно в камеру, поворачиваясь, всю мою душу внутри меня горит,
Скоро снова я услышал нажатие несколько громче, чем раньше.
«Несомненно,« сказал, что я, конечно, это что-то у моей оконной решетки;
Позвольте мне посмотреть тогда, что придерживается, и эта тайна исследует -
Пусть мое сердце будет еще минут, и эта тайна исследует; -
«Ветер и не более!»
Открыть здесь я бросил затвор, когда, со многими флиртом и трепетанием,
В туда вышесказанного старого ворона святых дней ожидания.
Не наименее поклонение от него; не минута остановилась и не осталась он;
Но, с Mien Of Loor или Lady, сидел над моей камерной дверью -
Сидел на бюсте палласа чуть выше моей камеры -
Сидел и сидел и больше ничего.
Тогда эта черная птица обнаружила мое грустное воображение улыбаться,
У могилы и кормящей декорации лица, который он носил,
«Хотя твоим гребнем будет отбиться и побриться, ты», - сказал я, - безусловно, нет Craven.
Ужасный мрачный и древний ворон блуждающий с ночного берега -
Скажи мне, что имя твоего на плутонном берегу ночью!
Титьло ворон, `никогда больше.
Много я удивлялся этой неопрятно птицей, чтобы так ясно услышил дискурс,
Хотя его ответа мало значений - малоравновезность унции;
Потому что мы не можем помочь договориться о том, что ни один живой человек
Когда-либо еще был благословлен, увидев птицу над своей камерной дверью -
Птица или зверя над скульптурным бюстом над его камерной дверью,
С таким названием как `никогда.
Но ворон, сидя одиноко на спокойном бюсте, говорил только,
Это одно слово, как будто его душа в этом одно слово он провол.
Ничего дальше он произнес - не перо, затем он трепетал -
Пока я едва не более чем пробормотал «Другие друзья» раньше -
На завтра он оставит меня, так как мои надежды достались раньше.
Тогда птица сказала, «никогда больше».
Пораженные на тишине, сломанной ответ, так что отвратительно говорят,
«Несомненно,« сказал, что я, «что он произносит это единственный запас и магазин,
Поймал от какого-то несчастного учителя, которого беспомощно катастрофа
Последовал быстро и последовал быстрее до его песен один бремя до
До склонности его надежды на то, что меланхолия
Во многих странном и любопытном объеме забытого знания,
Пока я кивнул, почти проклятый, внезапно появился постукивание,
Насколько какой-то аккуратно разбивается, разразится в мою дверь камер.
«Это какой-то посетитель», - пробормотал я, «постукивая в мою камеру -
Только это, и ничего больше.
Ах, отчетливо я помню, что это было в мрачном декабре,
И каждый отдельный умирающий Эмбер выпустил своего призрак на полу.
С нетерпением я пожелал завтрашку; - тщетно я стремился брать
Из моих книг Wequret of Surry - скорби для потерянного Ленора -
Для редкой и сияющей девы, которую ангелы по имени Ленор -
Безымянный здесь для веских.
И шелковое грустное неопределенное шелесть каждого фиолетового занавеса
Врезал меня - наполнил меня фантастическими ужасами, никогда не чувствовался раньше;
Так что теперь, чтобы все еще биться моего сердца, я стоял повторять
«Это какой-то умоляющий посетителю в мою камерную дверь -
Некоторые поздний посетитель умоляют вход в мою камеру; -
Это так, и ничего более, '
В настоящее время моя душа становилась сильнее; колебаться, то больше не
`Сэр," сказал, что я, `или мадам, по-настоящему ваше прощение, которое я умоляю;
Но тот факт, что я был обрезан, и поэтому нежно вы пришли,
И так слегка ты пришел постукивать, постукивая в мою дверь камер,
Что я скудрю, был уверен, что я слышал тебя, - вот я открыл широкую дверь; -
Тьма там, и ничего больше.
Глубоко в эту темноту, поглядывая, долго я стоял там, удивляясь, опасаясь,
Сомнешься, мечтает мечты без смертного никогда не осмеливались мечтать раньше
Но тишина была непрерымана, а тьма не дала знаке,
И единственное слово там говорилось, было прошептаренное слово, «Ленор!»
Это я прошептал, и эхо пробормотал слово, «Ленор!»
Просто это и ничего больше.
Обратно в камеру, поворачиваясь, всю мою душу внутри меня горит,
Скоро снова я услышал нажатие несколько громче, чем раньше.
«Несомненно,« сказал, что я, конечно, это что-то у моей оконной решетки;
Позвольте мне посмотреть тогда, что придерживается, и эта тайна исследует -
Пусть мое сердце будет еще минут, и эта тайна исследует; -
«Ветер и не более!»
Открыть здесь я бросил затвор, когда, со многими флиртом и трепетанием,
В туда вышесказанного старого ворона святых дней ожидания.
Не наименее поклонение от него; не минута остановилась и не осталась он;
Но, с Mien Of Loor или Lady, сидел над моей камерной дверью -
Сидел на бюсте палласа чуть выше моей камеры -
Сидел и сидел и больше ничего.
Тогда эта черная птица обнаружила мое грустное воображение улыбаться,
У могилы и кормящей декорации лица, который он носил,
«Хотя твоим гребнем будет отбиться и побриться, ты», - сказал я, - безусловно, нет Craven.
Ужасный мрачный и древний ворон блуждающий с ночного берега -
Скажи мне, что имя твоего на плутонном берегу ночью!
Титьло ворон, `никогда больше.
Много я удивлялся этой неопрятно птицей, чтобы так ясно услышил дискурс,
Хотя его ответа мало значений - малоравновезность унции;
Потому что мы не можем помочь договориться о том, что ни один живой человек
Когда-либо еще был благословлен, увидев птицу над своей камерной дверью -
Птица или зверя над скульптурным бюстом над его камерной дверью,
С таким названием как `никогда.
Но ворон, сидя одиноко на спокойном бюсте, говорил только,
Это одно слово, как будто его душа в этом одно слово он провол.
Ничего дальше он произнес - не перо, затем он трепетал -
Пока я едва не более чем пробормотал «Другие друзья» раньше -
На завтра он оставит меня, так как мои надежды достались раньше.
Тогда птица сказала, «никогда больше».
Пораженные на тишине, сломанной ответ, так что отвратительно говорят,
«Несомненно,« сказал, что я, «что он произносит это единственный запас и магазин,
Поймал от какого-то несчастного учителя, которого беспомощно катастрофа
Последовал быстро и последовал быстрее до его песен один бремя до
До склонности его надежды на то, что меланхолия