Ode to a Nightingale by John Keats - read by Ben Whishaw
текст песни
16
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Ode to a Nightingale by John Keats - read by Ben Whishaw - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Ода Соловью
От боли сердце замереть готово,[1]
И разум — на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова.
Как будто в Лету погружаюсь я;
Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев, —
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
О, если бы хотя глоток вина
Из глубины заветного подвала,
Где сладость южных стран сохранена —
Веселье, танец, песня, звон кимвала;
О, если б кубок чистой Иппокрены,
Искрящийся, наполненный до края,
О, если б эти чистые уста
В оправе алой пены
Испить, уйти, от счастья замирая,
Туда, к тебе, где тишь и темнота.
Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
Не знать о том, чего не знаешь ты,
О мире, где волненье, лихорадка,
Стенанья, жалобы земной тщеты;
Где седина касается волос,
Где юность иссыхает от невзгод,
Где каждый помысел — родник печали,
Что полон тяжких слёз;
Где красота не доле дня живёт
И где любовь навеки развенчали.
Но прочь! Меня умчали в твой приют
Не леопарды вакховой квадриги, —
Меня крыла Поэзии несут,
Сорвав земного разума вериги, —
Я здесь, я здесь! Крутом царит прохлада,
Луна торжественно взирает с трона
В сопровожденье свиты звездных фей;
Но тёмен сумрак сада;
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
Доносит отсветы во мрак ветвей.
Цветы у ног ночною тьмой объяты,
И полночь благовонная нежна,
Но внятны все живые ароматы,
Которые в урочный час луна
Дарит деревьям, травам и цветам,
Шиповнику, что полон сладких грёз,
И скрывшимся среди листвы и терний,
Уснувшим здесь и там.
Соцветьям мускусных тяжелых роз,
Влекущих мошкару порой вечерней.
Я в Смерть бывал мучительно влюблён, —
Когда во мраке слышал это пенье,
Я даровал ей тысячи имён,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Быть может, для нее настали сроки,
И мне пора с земли уйти покорно,
В то время как возносишь ты во тьму
Свой реквием высокий, —
Ты будешь петь, а я под слоем дерна
Внимать уже не буду ничему.
Но ты, о Птица, смерти непричастна, —
Любой народ с тобою милосерд.
В ночи все той же песне сладкогласной
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
В печальном сердце Руфи[2], в тяжкий час,
Когда в чужих полях брела она,
Все та же песнь лилась проникновенно, —
Та песня, что не раз
Влетала в створки тайного окна
Над морем сумрачным в стране забвенной.
Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный.
Прощай! Перед тобой смолкает дух —
Воображенья гений окрыленный.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален,
Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье.
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин, —
Что было это — сон иль наважденье?
Проснулся я — иль грежу наяву?
От боли сердце замереть готово,[1]
И разум — на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова.
Как будто в Лету погружаюсь я;
Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев, —
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
О, если бы хотя глоток вина
Из глубины заветного подвала,
Где сладость южных стран сохранена —
Веселье, танец, песня, звон кимвала;
О, если б кубок чистой Иппокрены,
Искрящийся, наполненный до края,
О, если б эти чистые уста
В оправе алой пены
Испить, уйти, от счастья замирая,
Туда, к тебе, где тишь и темнота.
Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
Не знать о том, чего не знаешь ты,
О мире, где волненье, лихорадка,
Стенанья, жалобы земной тщеты;
Где седина касается волос,
Где юность иссыхает от невзгод,
Где каждый помысел — родник печали,
Что полон тяжких слёз;
Где красота не доле дня живёт
И где любовь навеки развенчали.
Но прочь! Меня умчали в твой приют
Не леопарды вакховой квадриги, —
Меня крыла Поэзии несут,
Сорвав земного разума вериги, —
Я здесь, я здесь! Крутом царит прохлада,
Луна торжественно взирает с трона
В сопровожденье свиты звездных фей;
Но тёмен сумрак сада;
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
Доносит отсветы во мрак ветвей.
Цветы у ног ночною тьмой объяты,
И полночь благовонная нежна,
Но внятны все живые ароматы,
Которые в урочный час луна
Дарит деревьям, травам и цветам,
Шиповнику, что полон сладких грёз,
И скрывшимся среди листвы и терний,
Уснувшим здесь и там.
Соцветьям мускусных тяжелых роз,
Влекущих мошкару порой вечерней.
Я в Смерть бывал мучительно влюблён, —
Когда во мраке слышал это пенье,
Я даровал ей тысячи имён,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Быть может, для нее настали сроки,
И мне пора с земли уйти покорно,
В то время как возносишь ты во тьму
Свой реквием высокий, —
Ты будешь петь, а я под слоем дерна
Внимать уже не буду ничему.
Но ты, о Птица, смерти непричастна, —
Любой народ с тобою милосерд.
В ночи все той же песне сладкогласной
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
В печальном сердце Руфи[2], в тяжкий час,
Когда в чужих полях брела она,
Все та же песнь лилась проникновенно, —
Та песня, что не раз
Влетала в створки тайного окна
Над морем сумрачным в стране забвенной.
Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный.
Прощай! Перед тобой смолкает дух —
Воображенья гений окрыленный.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален,
Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье.
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин, —
Что было это — сон иль наважденье?
Проснулся я — иль грежу наяву?
Oda Nightingale
From pain, the heart is ready, [1]
And the mind is on the threshold of oblivion,
As if I drink an infusion of a back of a backbollah.
As if I was plunging in the fly;
No, I'm not languishing for you,
But overwhelmed with happiness your melting, -
And I’ll listen, lightly winged dryad,
Your melodies,
Crowding in the middle of beech trees,
Among the shadows of the midnight garden.
Oh, if at least a sip of wine
From the depths of the treasured basement,
Where the sweetness of the southern countries is preserved -
Fun, dance, song, ringing of Kimval;
Oh, if the Cup of Pure Hippokaren would be,
Sparkling, filled to the edge,
Oh, if these clean mouth
In the frame of scarlet foam
Drink, leave, freezing with happiness,
There, to you, where is quiet and darkness.
Go into the darkness, fade away without a trace,
Do not know about what you do not know
About a world where the excitement, fever,
Walls, complaints of earthly vague;
Where the gray hair touches the hair,
Where youth is drying out of adversity,
Where every thought is a spring of sadness,
Which is full of heavy tears;
Where beauty does not live the day
And where love is forever debugged.
But away! I was rushed into your shelter
Not leopards of a vacation quadriga, -
The wings of poetry are carried,
Finging the earthly mind of Veriga, -
I'm here, I'm here! Cool reigns coolness
The moon solemnly looks from the throne
Accompanying the retinue of star fairies;
But the Tyenus of the Sadrak of the Garden;
Only a breeze, slightly leaving from the sky,
It reports reflections to the darkness of branches.
Flowers at the feet are embraced by night darkness,
And midnight incense is tender,
But all living aromas are distinguished,
Which in the lesson hour Moon
Gives trees, herbs and flowers,
Rosehip, which is full of sweet dreams,
And hiding among foliage and thorns,
Who fell asleep here and there.
Floods of muscular heavy roses,
Attracting Moshkar sometimes evening.
I was painfully in love with death - -
When I heard this singing in the darkness,
I gave her thousands of names,
Poems about her is composed of acceptance;
Perhaps the deadlines have come for her,
And it is time for me to leave the ground dutifully,
While you are offering into darkness
Your requiem is high, -
You will sing, and I'm under a layer of turf
I will not listen to anything.
But you, O Bird, are not involved in death -
Any people with you are merciful.
In the night, the same sweet song
The proud king, and a miserable stink;
In the sad heart of Rufi [2], in a heavy hour,
When she wandered in other people's fields,
All the same song poured penetrating - -
That song is more than once
I flew into a secret window
Above the sea of the gloomy in the country is forgotten.
Forgotten! This word hurts the rumor
Like the vocal vote.
Goodbye! The spirit is silent in front of you -
Imagination genius inspired.
Goodbye! Goodbye! Your melting is so sad
He slides into the distance - in silence, in oblivion.
And behind the river falls into the grass
Among the forest gangs, -
What was it - Sleep Il Naviad?
I woke up - or I have a bury in reality?
From pain, the heart is ready, [1]
And the mind is on the threshold of oblivion,
As if I drink an infusion of a back of a backbollah.
As if I was plunging in the fly;
No, I'm not languishing for you,
But overwhelmed with happiness your melting, -
And I’ll listen, lightly winged dryad,
Your melodies,
Crowding in the middle of beech trees,
Among the shadows of the midnight garden.
Oh, if at least a sip of wine
From the depths of the treasured basement,
Where the sweetness of the southern countries is preserved -
Fun, dance, song, ringing of Kimval;
Oh, if the Cup of Pure Hippokaren would be,
Sparkling, filled to the edge,
Oh, if these clean mouth
In the frame of scarlet foam
Drink, leave, freezing with happiness,
There, to you, where is quiet and darkness.
Go into the darkness, fade away without a trace,
Do not know about what you do not know
About a world where the excitement, fever,
Walls, complaints of earthly vague;
Where the gray hair touches the hair,
Where youth is drying out of adversity,
Where every thought is a spring of sadness,
Which is full of heavy tears;
Where beauty does not live the day
And where love is forever debugged.
But away! I was rushed into your shelter
Not leopards of a vacation quadriga, -
The wings of poetry are carried,
Finging the earthly mind of Veriga, -
I'm here, I'm here! Cool reigns coolness
The moon solemnly looks from the throne
Accompanying the retinue of star fairies;
But the Tyenus of the Sadrak of the Garden;
Only a breeze, slightly leaving from the sky,
It reports reflections to the darkness of branches.
Flowers at the feet are embraced by night darkness,
And midnight incense is tender,
But all living aromas are distinguished,
Which in the lesson hour Moon
Gives trees, herbs and flowers,
Rosehip, which is full of sweet dreams,
And hiding among foliage and thorns,
Who fell asleep here and there.
Floods of muscular heavy roses,
Attracting Moshkar sometimes evening.
I was painfully in love with death - -
When I heard this singing in the darkness,
I gave her thousands of names,
Poems about her is composed of acceptance;
Perhaps the deadlines have come for her,
And it is time for me to leave the ground dutifully,
While you are offering into darkness
Your requiem is high, -
You will sing, and I'm under a layer of turf
I will not listen to anything.
But you, O Bird, are not involved in death -
Any people with you are merciful.
In the night, the same sweet song
The proud king, and a miserable stink;
In the sad heart of Rufi [2], in a heavy hour,
When she wandered in other people's fields,
All the same song poured penetrating - -
That song is more than once
I flew into a secret window
Above the sea of the gloomy in the country is forgotten.
Forgotten! This word hurts the rumor
Like the vocal vote.
Goodbye! The spirit is silent in front of you -
Imagination genius inspired.
Goodbye! Goodbye! Your melting is so sad
He slides into the distance - in silence, in oblivion.
And behind the river falls into the grass
Among the forest gangs, -
What was it - Sleep Il Naviad?
I woke up - or I have a bury in reality?