Para-Mi - кусая предплечья
текст песни
40
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Para-Mi - кусая предплечья - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Наверное, слишком хриплые эти губы,
слишком, наверное, острые каблуки
в позвоночник асфальту
и в кожу дверей
и грубо и резко и в тело дрожащее, голое, проводки,
а мне бы пить колу
и все, что карее,
и молча молиться Algoane и лакруа,
и ссадинки чтобы спрятались под тональником,
нежные,
раскаленные до бела,
до дебильности помнить и номер дома, и тебя, заспанного,
и себя, истеричку,
и как возвращались из комы, из комнаты, и слушали децибелы проезжающей электрички,
на утро казалось – не так все страшно,
не так уж и больно – письмо из одних пробелов,
девочки, чтобы согреться, натужно и влажно ветер взасос целовал деревянные двери подсохших улыбок, зауженных пепельниц в задних карманах, в апреле глаза его были уже как осенью – карие, изжелта-рваные, всегда говорил, как мало ему меня досталось за эти восемь
недель, мол, с кем-то я пропадала, яркая и далекая, а его сердечко дробилось в мельчайших швах, что замучила, стерва, такого мальчика теплого!.. ушла от него с одиночеством на подошвах. Звонил, нет, конечно, звонил и глухо вговаривал «Лесь, в общем, это…пожалуйста, приходи», делала вид, будто что-то случилось со слухом, его лучший друг рисовал на моей груди языком. Я ложилась под форму пальцев, под его широкое холеное тело, а через год мне глаза выедали все эти фотографии, несмелая я, его грубое «надоела», и как эти люди были во мне так долго, как могла я исплакать все сказанное сгоряча, им обоим так нравилась беленькая футболка, которой сейчас закрываю царапины на плечах, все засосы на сердце. Короче, остались оба
зачерствевшими снимками, холоднее, чем снегири. А сейчас есть ты, от которого ничего не осталось. но который остается сам. На ночь. Когда за поворотом обрываются фонари.
Пьешь мой загар на ключицах, под волосами,
без запятых, без слов ласковых, человечьих.
Я… А что я?
Смотрю умирающими глазами,
кусая
предплечье.
слишком, наверное, острые каблуки
в позвоночник асфальту
и в кожу дверей
и грубо и резко и в тело дрожащее, голое, проводки,
а мне бы пить колу
и все, что карее,
и молча молиться Algoane и лакруа,
и ссадинки чтобы спрятались под тональником,
нежные,
раскаленные до бела,
до дебильности помнить и номер дома, и тебя, заспанного,
и себя, истеричку,
и как возвращались из комы, из комнаты, и слушали децибелы проезжающей электрички,
на утро казалось – не так все страшно,
не так уж и больно – письмо из одних пробелов,
девочки, чтобы согреться, натужно и влажно ветер взасос целовал деревянные двери подсохших улыбок, зауженных пепельниц в задних карманах, в апреле глаза его были уже как осенью – карие, изжелта-рваные, всегда говорил, как мало ему меня досталось за эти восемь
недель, мол, с кем-то я пропадала, яркая и далекая, а его сердечко дробилось в мельчайших швах, что замучила, стерва, такого мальчика теплого!.. ушла от него с одиночеством на подошвах. Звонил, нет, конечно, звонил и глухо вговаривал «Лесь, в общем, это…пожалуйста, приходи», делала вид, будто что-то случилось со слухом, его лучший друг рисовал на моей груди языком. Я ложилась под форму пальцев, под его широкое холеное тело, а через год мне глаза выедали все эти фотографии, несмелая я, его грубое «надоела», и как эти люди были во мне так долго, как могла я исплакать все сказанное сгоряча, им обоим так нравилась беленькая футболка, которой сейчас закрываю царапины на плечах, все засосы на сердце. Короче, остались оба
зачерствевшими снимками, холоднее, чем снегири. А сейчас есть ты, от которого ничего не осталось. но который остается сам. На ночь. Когда за поворотом обрываются фонари.
Пьешь мой загар на ключицах, под волосами,
без запятых, без слов ласковых, человечьих.
Я… А что я?
Смотрю умирающими глазами,
кусая
предплечье.
Probably too raucous those lips,
too, probably, sharp heels
spine asphalt
and skin doors
and rough and sharp and trembling body, naked, wiring,
and I would have to drink a Coke
and all that Kars,
and silently pray Algoane and Lacroix,
and ssadinki to hide under tonalniki,
gentle,
white-hot,
debility to remember and house number, and you, sleepy,
and myself, hysterical,
and how to back out of the coma, out of the room and listened to the decibels of a passing train,
in the morning it seemed - it's not so scary,
not so painful - a letter from one of spaces,
girls to keep warm and humid wind strained passionately kissing wooden doors dried up smiles narrowed ashtrays in your back pocket, in April, his eyes were already in the autumn - brown, yellowish-torn, always said how little he got me in the eight
weeks, they say, with someone I was lost, bright and far away, and his heart is crushed to the smallest seams that tortured, bitch, this boy's warm! .. left him with loneliness on the soles. Rang, no, of course, called and muffled vgovarival "Les, in general, it is ... please, come," pretended that something had happened with the hearing, his best friend was drawing on my chest language. I went to the shape of the fingers, under his wide sleek body, and a year later my eyes eaten away all these photos, timid, I, his rough "tired", and how these people were in me as long as I could, I isplakat everything said hastily, they both well liked white little shirt, which is now close scrapes on his shoulders, all aspirated heart. In short, there were two
stale pictures, colder than bullfinches. And now you have, which was nothing left. but who remains himself. Overnight. When the lights are cut off around the corner.
Drink my tan on the collarbone, under the hair,
no commas, no tender words, man.
I ... What am I?
I look through the eyes of the dying,
biting
forearm.
too, probably, sharp heels
spine asphalt
and skin doors
and rough and sharp and trembling body, naked, wiring,
and I would have to drink a Coke
and all that Kars,
and silently pray Algoane and Lacroix,
and ssadinki to hide under tonalniki,
gentle,
white-hot,
debility to remember and house number, and you, sleepy,
and myself, hysterical,
and how to back out of the coma, out of the room and listened to the decibels of a passing train,
in the morning it seemed - it's not so scary,
not so painful - a letter from one of spaces,
girls to keep warm and humid wind strained passionately kissing wooden doors dried up smiles narrowed ashtrays in your back pocket, in April, his eyes were already in the autumn - brown, yellowish-torn, always said how little he got me in the eight
weeks, they say, with someone I was lost, bright and far away, and his heart is crushed to the smallest seams that tortured, bitch, this boy's warm! .. left him with loneliness on the soles. Rang, no, of course, called and muffled vgovarival "Les, in general, it is ... please, come," pretended that something had happened with the hearing, his best friend was drawing on my chest language. I went to the shape of the fingers, under his wide sleek body, and a year later my eyes eaten away all these photos, timid, I, his rough "tired", and how these people were in me as long as I could, I isplakat everything said hastily, they both well liked white little shirt, which is now close scrapes on his shoulders, all aspirated heart. In short, there were two
stale pictures, colder than bullfinches. And now you have, which was nothing left. but who remains himself. Overnight. When the lights are cut off around the corner.
Drink my tan on the collarbone, under the hair,
no commas, no tender words, man.
I ... What am I?
I look through the eyes of the dying,
biting
forearm.
Другие песни исполнителя: