ABC

Евг. Евтушенко - Облако в штанах. Часть 3
текст песни

32

0 человек. считает текст песни верным

0 человек считают текст песни неверным

Евг. Евтушенко - Облако в штанах. Часть 3 - оригинальный текст песни, перевод, видео

Ах, зачем это,
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!

Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах.

И -
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк -
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк.
Почти окровавив исслезенные веки,
вылез,
встал,
пошел
и с нежностью, неожиданной в жирном человеке
взял и сказал:
"Хорошо!"
Хорошо, когда в желтую кофту
душа от осмотров укутана!
Хорошо,
когда брошенный в зубы эшафоту,
крикнуть:
"Пейте какао Ван-Гутена!"

И эту секунду,
бенгальскую,
громкую,
я ни на что б не выменял,
я ни на...

А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!

Вы,
обеспокоенные мыслью одной -
"изящно пляшу ли",-
смотрите, как развлекаюсь
я -
площадной
сутенер и карточный шулер.
От вас,
которые влюбленностью мокли,
от которых
в столетия слеза лилась,
уйду я,
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз.

Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся,
а впереди
на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
Вся земля поляжет женщиной,
заерзает мясами, хотя отдаться;
вещи оживут -
губы вещины
засюсюкают:
"цаца, цаца, цаца!"

Вдруг
и тучи
и облачное прочее
подняло на небе невероятную качку,
как будто расходятся белые рабочие,
небу объявив озлобленную стачку.
Гром из-за тучи, зверея, вылез,
громадные ноздри задорно высморкая,
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного Бисмарка.
И кто-то,
запутавшись в облачных путах,
вытянул руки к кафе -
и будто по-женски,
и нежный как будто,
и будто бы пушки лафет.

Вы думаете -
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!

Выньте, гулящие, руки из брюк -
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук -
пришел чтоб и бился лбом бы!
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Пускай земле под ножами припомнится,
кого хотела опошлить!

Земле,
обжиревшей, как любовница,
которую вылюбил Ротшильд!
Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника -
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.

Изругивался,
вымаливался,
резал,
лез за кем-то
вгрызаться в бока.

На небе, красный, как марсельеза,
вздрагивал, околевая, закат.

Уже сумашествие.

Ничего не будет.

Ночь придет,
перекусит
и съест.
Видите -
небо опять иудит
пригоршнью обгрызанных предательством звезд?

Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!

Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу - глаза круглы,-
глазами в сердце въелась богоматерь.
Чего одаривать по шаблону намалеванному
сиянием трактирную ораву!
Видишь - опять
голгофнику оплеванному
предпочитают Варавву?
Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.
Дай им,
заплесневшим в радости,
скорой смерти времени,
чтоб стали дети, должные подрасти,
мальчики - отцы,
девочки - забеременели.
И новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов,
и придут они -
и будут детей крестить
именами моих стихов.

Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном Евангелии
тринадцатый апостол.
И когда мой голос
похабно ухает -
от часа к часу,
целые сутки,
может быть, Иисус Христос нюхает
моей души незабудки.
Ah, why is it
where does it come from
In a bright fun
Dirty fists swing!

Came
And she curtered her head with despair
The thought of crazy houses.

AND -
as in the death of a dreadnought
From the showering spasm
rush into the lifted hatch -
Through your own
to a cry of a torn eye
climb, distraught, Burliuk.
Almost bloody eyelids,
I got out,
got up,
Go
and with tenderness, unexpected in a fat person
He took and said:
"Good!"
It's good when in a yellow jacket
The soul from the examinations is wrapped!
Good,
When a scaffold thrown into the teeth,
shout:
"Drink cocoa van-ghost!"

And this second
Bengal,
loud,
I have not exchanged anything,
I'm not on ...

And from cigar smoke
Liker glass
The pricked face of a northerner was stretched.
How dare you be called a poet
And, gray, prick, like a quail!
Today
necessary
castet
Make the world in the skull!

You,
Concerned about the thought of one -
"I am gracefully dancing,"-
Watch how I have fun
I -
platform
Pimp and card Schuler.
From you,
who are in love are muck
from which
In the centuries, a tear poured,
I'll leave
The sun by a monocle
I will insert it into a wide -sown eye.

Incredibly dressing yourself up
I'll go on the ground
To like and burned,
And ahead
On Napoleon’s chain, I will lead like a pug.
The whole earth is fields by a woman,
Outstalls with meat, although surrendered;
Things will come to life -
Lips are things
vulse:
"King, King, King!"

Suddenly
And clouds
And the cloud other
raised an incredible pitching in the sky,
As if white workers diverge,
The sky declaring an embittered strike.
Thunder because of the cloud, the beast, got out,
huge nostrils fervently solid,
And a careless face was curved for a second
harsh grimace of iron bismarck.
And someone
Confused in cloud -outs,
He extended his hands to the cafe -
And as if in a way
And gentle as if
And as if guns of a carriage.

You think -
This sun is tender
Cracking the cheek of the cafe?
It is again to shoot the rebels
General Galife is coming!

Take out, walking, hands from trousers -
Take a stone, knife or bomb,
And if who has no hands -
He came to and beating his forehead!
Go hungry,
Similarly,
submissive,
Wandered in a blochasty mud!
Go!
Mondays and Tuesdays
Color with blood on holidays!
Let the earth under the knives be remembered,
Who wanted to vulgarize!

Land,
Furious, like a mistress,
which Rothschild hesed!
So that the flags are fluttered in the fever,
Like every decent holiday -
Rise above, lampposts,
The bloodied carcasses of the labazes.

Scared
He was exhausted
cut,
He climbed after someone
Bake in the sides.

In the sky, red as a marcelomatic relief,
Twisted, ringing, sunset.

Already a madkeeping.

Nothing will happen.

The night will come
A snack
And eat.
See -
The sky is again JUID
handful of stars nibbled by betrayal?

Came.
Feast mamai,
back to the city of Nasev.
We will not break this night with eyes,
Black as Azef!

Hing, rushing into the tavern corners,
I dousize my soul and tablecloth
And I see:
In the corner - the eyes are round, -
Eyes in the heart were eaten by the Mother of God.
What to give the pattern to the pattern
The radiance of a tavern orava!
You see - again
Golgofnik is adversible
Do you prefer Varavva?
Maybe I deliberately
In a human mess
The face is not for anyone.
I,
may be,
the most beautiful
Of all your sons.
Give them
moldy in joy,
an imminent death of time,
so that children who are due to grow up,
Boys - fathers,
The girls became pregnant.
And give a new born to form
Aquarken gray -haired magi,
And they will come -
And they will baptize children
the names of my poems.

I, singing a car and England,
Maybe just
In the most ordinary gospel
The thirteenth apostle.
And when my voice
Overholes tan -
From an hour to an hour
whole day,
Maybe Jesus Christ sniffs
my soul is forget -me -not.

Другие песни исполнителя:

Все тексты Евг. Евтушенко

Верный ли текст песни?  Да | Нет