Илья Репин - Далекое близкое - Глава 1. Мои восторги.
текст песни
68
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Илья Репин - Далекое близкое - Глава 1. Мои восторги. - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Москва. Изд-во: Захаров. 2002 г. Читает О. Федоров.
¶МОИ ВОСТОРГИ.§
Обласканный, прославленный, принятый с таким большим почетом,что даже
совесть беспокоится о незаслуженности всей этой чести, я выпускаю книгу
своих писаний пером. В разное время, под разными настроениями составился
целый круг жизни, с детства до старости.
Вместо предисловия предлагаю воспоминаньица о самых интересных минутах
моей жизни. Мы их не ценим, выпускаем, даже стыдимся и замалчиваем. Я
набрасываю о них эскизы -- краткие отрывки.
Одна из первых минут восхищения случилась со мною еще в раннем детстве
на Осиновской улице. Наша улица вдруг вся преобразилась: и хаты, и лес за
Донцом, и все люди, и мальчишки, бежавшие быстро на нашу улицу, -- все как
будто осветилось ярче. Далеко, в конце улицы, сквозь пыль, поднятую высоко,
заблестели медные трубы полковых трубачей на белых лошадях; в одну ленту
колыхались солдаты над лошадьми, а над ними сверху трепетали, как птички,
над целым полком в воздухе султанчики пик. Все слышнее доносился лязг
сабель, храп и особенно яркое ржание коней. Все ближе и яснее блестели сбруи
и запенившиеся рогатые удила сквозь пыль снизу.
¶433§
И вдруг все это как будто разом подпрыгнуло вверх всей улицы и
покатилось по всему небу: грянули звучно трубы!
Радостью понеслись эти звуки по Донцу, за Малиновский лес, и отразились
во всех садах Пристена. Веселье понеслось широкою волною, и даже за Гридину
гору -- до города; хотелось скакать, кричать, смеяться и плакать, безумно
катаясь по дороге...
О музыка! Она всегда проникала меня до костей. Первый раз, когда в
нашей чистой половине дома какие-то господа устроили бал, пришло много
музыкантов с большими скрипками и когда струнный оркестр пронзительно
зазвучал, так мне показалось почему-то -- наступает кончина мира, у меня
потемнело в глазах...
Я ждал уже общей погибели и удивлялся, что все были спокойны и даже
чему-то радовались, не плакали.
Только Анюта Рядова понимала, как и я, эту музыку за всех. Она со
слезами корчилась, потом потихоньку начала визжать, ее затрясла лихорадка.
Она упала на пол на крыльце и билась о пол, пока ее не подняли и не унесли в
наши комнаты, где спрыскивали водою с уголька, шептались, что это "сглазу" и
что ей надо "переполох выливать"... Я крепился, потом стал привыкать к
звукам оркестра, и мне уже даже нравилась эта зажигающая пропасть. А вокруг
так весело танцевали парами и целыми хороводами...
¶II§
Однажды, наслушавшись чтения маменьки о житии святых и особенно о
святом Марке, спасавшемся во Фраческой горе, я долго не мог заснуть.Все
неотступнее захватывало меня желание сделаться святым: скорей:бежать в
пустыню... Там скалы, пропасти, львы, а я дрожу весь в жару и бегу все
дальше, взбираюсь в гору все выше... Представлялось ясно: уж я далеко и
устраиваюсь в пещере.
И вот в страстную субботу и ко мне, как и к Марку, приходит святой
старец. Мы оба строгие постники. Но, когда настало время обеда и мы
"взалкали", тогда мой друг достал куриное яйцо и предложил его для нашей
трапезы. И мы ели яйцо в страстную субботу и знали уже, что нам отпускался
этот непростительный грех -- нарушение великого поста. И я ясно представлял
себе моего святого: он небольшого роста, был уже седенький, и цвет его лица
и рук был "аки кора финикова".
Утром мы искали дикого меда в скалах и глубоких расщелинах...
В своих мечтаниях я дошел до полного восторга; мне стало жарко и
хотелось уже бежать, бежать без оглядки. Я встал со своего маленького
диванчика, кое-что надел и тихонько, на цыпочках -- к двери.
¶МОИ ВОСТОРГИ.§
Обласканный, прославленный, принятый с таким большим почетом,что даже
совесть беспокоится о незаслуженности всей этой чести, я выпускаю книгу
своих писаний пером. В разное время, под разными настроениями составился
целый круг жизни, с детства до старости.
Вместо предисловия предлагаю воспоминаньица о самых интересных минутах
моей жизни. Мы их не ценим, выпускаем, даже стыдимся и замалчиваем. Я
набрасываю о них эскизы -- краткие отрывки.
Одна из первых минут восхищения случилась со мною еще в раннем детстве
на Осиновской улице. Наша улица вдруг вся преобразилась: и хаты, и лес за
Донцом, и все люди, и мальчишки, бежавшие быстро на нашу улицу, -- все как
будто осветилось ярче. Далеко, в конце улицы, сквозь пыль, поднятую высоко,
заблестели медные трубы полковых трубачей на белых лошадях; в одну ленту
колыхались солдаты над лошадьми, а над ними сверху трепетали, как птички,
над целым полком в воздухе султанчики пик. Все слышнее доносился лязг
сабель, храп и особенно яркое ржание коней. Все ближе и яснее блестели сбруи
и запенившиеся рогатые удила сквозь пыль снизу.
¶433§
И вдруг все это как будто разом подпрыгнуло вверх всей улицы и
покатилось по всему небу: грянули звучно трубы!
Радостью понеслись эти звуки по Донцу, за Малиновский лес, и отразились
во всех садах Пристена. Веселье понеслось широкою волною, и даже за Гридину
гору -- до города; хотелось скакать, кричать, смеяться и плакать, безумно
катаясь по дороге...
О музыка! Она всегда проникала меня до костей. Первый раз, когда в
нашей чистой половине дома какие-то господа устроили бал, пришло много
музыкантов с большими скрипками и когда струнный оркестр пронзительно
зазвучал, так мне показалось почему-то -- наступает кончина мира, у меня
потемнело в глазах...
Я ждал уже общей погибели и удивлялся, что все были спокойны и даже
чему-то радовались, не плакали.
Только Анюта Рядова понимала, как и я, эту музыку за всех. Она со
слезами корчилась, потом потихоньку начала визжать, ее затрясла лихорадка.
Она упала на пол на крыльце и билась о пол, пока ее не подняли и не унесли в
наши комнаты, где спрыскивали водою с уголька, шептались, что это "сглазу" и
что ей надо "переполох выливать"... Я крепился, потом стал привыкать к
звукам оркестра, и мне уже даже нравилась эта зажигающая пропасть. А вокруг
так весело танцевали парами и целыми хороводами...
¶II§
Однажды, наслушавшись чтения маменьки о житии святых и особенно о
святом Марке, спасавшемся во Фраческой горе, я долго не мог заснуть.Все
неотступнее захватывало меня желание сделаться святым: скорей:бежать в
пустыню... Там скалы, пропасти, львы, а я дрожу весь в жару и бегу все
дальше, взбираюсь в гору все выше... Представлялось ясно: уж я далеко и
устраиваюсь в пещере.
И вот в страстную субботу и ко мне, как и к Марку, приходит святой
старец. Мы оба строгие постники. Но, когда настало время обеда и мы
"взалкали", тогда мой друг достал куриное яйцо и предложил его для нашей
трапезы. И мы ели яйцо в страстную субботу и знали уже, что нам отпускался
этот непростительный грех -- нарушение великого поста. И я ясно представлял
себе моего святого: он небольшого роста, был уже седенький, и цвет его лица
и рук был "аки кора финикова".
Утром мы искали дикого меда в скалах и глубоких расщелинах...
В своих мечтаниях я дошел до полного восторга; мне стало жарко и
хотелось уже бежать, бежать без оглядки. Я встал со своего маленького
диванчика, кое-что надел и тихонько, на цыпочках -- к двери.
Moscow. Publishing house: Zakharov. 2002 reads O. Fedorov.
¶Mo delight. §
Slavic, famous, adopted with such a big honor that even
conscience is worried about the undeservedness of all this honor, I will issue a book
His writings with pen. At different times, under various sentiments made up
A whole circle of life, from childhood to old age.
Instead of the preface, I propose a memoin about the most interesting minutes
of my life. We do not appreciate them, we are released, even ashamed and silent. I AM
I throw sketches about them - brief passages.
One of the first minutes of admiration happened to me in early childhood
On Osinskaya Street. Our street suddenly completely transformed: and huts and forest for
Donets, and all people, and boys who fled quickly to our street - everything is like
As if illuminated brighter. Far, at the end of the street, through dust, raised high,
Barred copper pipes of shelf trumpets on white horses; In one tape
Soldiers are broken over horses, and over them trembled, like birds,
Over the whole regiment in the air peak sulanders. All heard clogged
Sabel, snoring and especially bright horses. Gets closer and clearers
And the ridiculous horns wondered through the dust from below.
¶433§
And suddenly all this seemed to jumped up the whole street and
rolled around the sky: Cut the pipes died!
Joy rushed these sounds along the Don, for the Malinovsky Forest, and reflected
In all gardens is attracted. The fun rushed to a wide wave, and even for the gridin
Mount - to the city; I wanted to jump, scream, laugh and cry, madly
rushing on the road ...
About music! She always penetrated me to the bones. The first time when
our clean half of the house some gentlemen arranged the ball, a lot came
musicians with big violins and when the string orchestra is piercing
Sounded, so for some reason it seemed - the death of the world comes, I have
Darmed in the eyes ...
I was waiting for the general death and wondered that everyone was calm and even
Something rejoiced, did not cry.
Only Anyuta of the rank understood how I am, this music for everyone. She is so
The tears were pierced, then slowly began to squeeze, the fever was blocked.
She fell on the floor on the porch and beat about the floor until she was raised and did not take
Our rooms, where they sprayed with a coal, whispering that it was "Schalu" and
that she needs to "pour out" ... I was attached, then I got used to
The sounds of the orchestra, and I already liked this igniting abyss. And around
So fun danced couples and whole rounds ...
¶Ii§
Once upon a time, having heard the readings of Mama about the life of the saints and especially about
Saint Mark, who rescued in the phrakaya grief, I could not fall asleep for a long time. All
Refreigly captured me the desire to become holy: Most: Run in
the desert ... there are rocks, abyss, lions, and I tremor all in the heat and run everything
Further, we climb the mountain all the above ... It seemed clearly: I'm far and
I am satisfied in the cave.
And here in the passionate Saturday and to me, as in the brand, comes saint
elder. We are both strict postmen. But when the lunch time has come and we
"Nota", then my friend got a chicken egg and offered it for our
Meals. And we ate an egg to a passionate Saturday and knew that we were released
This unforgivable sin is a violation of the Great Post. And I clearly represented
my saint: he is a little growth, there was already a seamy, and the color of his face
And the hands were "Aki Bark Phikovov".
In the morning we were looking for wild honey in rocks and deep crevices ...
In his dreams, I reached full delight; I got hot and
I wanted to run, run without looking back. I got up from my little
Sofa, something put on and quietly, on tiptoe - to the door.
¶Mo delight. §
Slavic, famous, adopted with such a big honor that even
conscience is worried about the undeservedness of all this honor, I will issue a book
His writings with pen. At different times, under various sentiments made up
A whole circle of life, from childhood to old age.
Instead of the preface, I propose a memoin about the most interesting minutes
of my life. We do not appreciate them, we are released, even ashamed and silent. I AM
I throw sketches about them - brief passages.
One of the first minutes of admiration happened to me in early childhood
On Osinskaya Street. Our street suddenly completely transformed: and huts and forest for
Donets, and all people, and boys who fled quickly to our street - everything is like
As if illuminated brighter. Far, at the end of the street, through dust, raised high,
Barred copper pipes of shelf trumpets on white horses; In one tape
Soldiers are broken over horses, and over them trembled, like birds,
Over the whole regiment in the air peak sulanders. All heard clogged
Sabel, snoring and especially bright horses. Gets closer and clearers
And the ridiculous horns wondered through the dust from below.
¶433§
And suddenly all this seemed to jumped up the whole street and
rolled around the sky: Cut the pipes died!
Joy rushed these sounds along the Don, for the Malinovsky Forest, and reflected
In all gardens is attracted. The fun rushed to a wide wave, and even for the gridin
Mount - to the city; I wanted to jump, scream, laugh and cry, madly
rushing on the road ...
About music! She always penetrated me to the bones. The first time when
our clean half of the house some gentlemen arranged the ball, a lot came
musicians with big violins and when the string orchestra is piercing
Sounded, so for some reason it seemed - the death of the world comes, I have
Darmed in the eyes ...
I was waiting for the general death and wondered that everyone was calm and even
Something rejoiced, did not cry.
Only Anyuta of the rank understood how I am, this music for everyone. She is so
The tears were pierced, then slowly began to squeeze, the fever was blocked.
She fell on the floor on the porch and beat about the floor until she was raised and did not take
Our rooms, where they sprayed with a coal, whispering that it was "Schalu" and
that she needs to "pour out" ... I was attached, then I got used to
The sounds of the orchestra, and I already liked this igniting abyss. And around
So fun danced couples and whole rounds ...
¶Ii§
Once upon a time, having heard the readings of Mama about the life of the saints and especially about
Saint Mark, who rescued in the phrakaya grief, I could not fall asleep for a long time. All
Refreigly captured me the desire to become holy: Most: Run in
the desert ... there are rocks, abyss, lions, and I tremor all in the heat and run everything
Further, we climb the mountain all the above ... It seemed clearly: I'm far and
I am satisfied in the cave.
And here in the passionate Saturday and to me, as in the brand, comes saint
elder. We are both strict postmen. But when the lunch time has come and we
"Nota", then my friend got a chicken egg and offered it for our
Meals. And we ate an egg to a passionate Saturday and knew that we were released
This unforgivable sin is a violation of the Great Post. And I clearly represented
my saint: he is a little growth, there was already a seamy, and the color of his face
And the hands were "Aki Bark Phikovov".
In the morning we were looking for wild honey in rocks and deep crevices ...
In his dreams, I reached full delight; I got hot and
I wanted to run, run without looking back. I got up from my little
Sofa, something put on and quietly, on tiptoe - to the door.