Иосиф Бродский - Авторский вечер 09 ноября 1990 года в Манхэттене
текст песни
17
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Иосиф Бродский - Авторский вечер 09 ноября 1990 года в Манхэттене - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
То не Муза воды набирает в рот.
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.
И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.
Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где - Господь прости -
точно рыба - воздух, сырой губой
я хватал что было тогда тобой?
Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог "Варяг".
Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, и потом сотри.
1980
М. Б.
Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты
там, снизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже - черты.
Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.
Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.
Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.
Так творятся миры.
Так, сотворив их, часто
оставляют вращаться,
расточая дары.
Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданьи потерян,
кружится шар.
Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга,
нет! как платформа с вывеской "Вырица" или "Тарту".
Но надвигаются лица, не знающие друг друга,
местности, нанесенные точно вчера на карту,
и заполняют вакуум. Видимо, никому из
нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах
недостаточно извести. "В нашей семье, - волнуясь,
ты бы вставила, - не было ни военных,
ни великих мыслителей". Правильно: невским струям
отраженье еще одной вещи невыносимо.
Где там матери и ее кастрюлям
уцелеть в перспективе, удлиняемой жизнью сына!
То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела
тает, ссылаясь на неспособность клеток -
то есть, извилин! - вспомнить, как ты хотела,
пудря щеку, выглядеть напоследок.
Остается, затылок от взгляда прикрыв руками,
бормотать на ходу "умерла, умерла", покуда
города рвут сырую сетчатку из грубой ткани,
дребезжа, как сдаваемая посуда.
1985
Памяти отца: Австралия
Ты ожил, снилось мне, и уехал
в Австралию. Голос с трехкратным эхом
окликал и жаловался на климат
и насчет квартиры, что скоро снимут
жалко, не в центре, а около океана,
третий этаж без лифта, зато есть ванна,
пухнут ноги, "А тапочки я оставил" --
прозвучавшее внятно и деловито.
И внезапно в трубке завыло "Аделаида! Аделаида!",
загремело, захлопало, точно ставень
бился о стенку, готовый сорваться с петель.
Все-таки это лучше, чем мягкий пепел
крематория в банке, ее залога --
эти обрывки голоса, монолога
и попытки прикинуться нелюдимом
в первый раз с той поры, как ты обернулся дымом.
1989
Примечания папоротника
Gedenke meiner,
fluestert der Staub.
Peter Huchel *
По положению пешки догадываешься о короле.
По полоске земли вдалеке - что находишься на корабле.
По сытым ноткам в голосе нежной подруги в трубке
- что объявился преемник: студент? хирург?
инженер? По названию станции - Одинбург -
что пора выходить, что яйцу не сносить скорлупки.
В каждом
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.
И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.
Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где - Господь прости -
точно рыба - воздух, сырой губой
я хватал что было тогда тобой?
Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог "Варяг".
Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, и потом сотри.
1980
М. Б.
Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты
там, снизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже - черты.
Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.
Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.
Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.
Так творятся миры.
Так, сотворив их, часто
оставляют вращаться,
расточая дары.
Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданьи потерян,
кружится шар.
Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга,
нет! как платформа с вывеской "Вырица" или "Тарту".
Но надвигаются лица, не знающие друг друга,
местности, нанесенные точно вчера на карту,
и заполняют вакуум. Видимо, никому из
нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах
недостаточно извести. "В нашей семье, - волнуясь,
ты бы вставила, - не было ни военных,
ни великих мыслителей". Правильно: невским струям
отраженье еще одной вещи невыносимо.
Где там матери и ее кастрюлям
уцелеть в перспективе, удлиняемой жизнью сына!
То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела
тает, ссылаясь на неспособность клеток -
то есть, извилин! - вспомнить, как ты хотела,
пудря щеку, выглядеть напоследок.
Остается, затылок от взгляда прикрыв руками,
бормотать на ходу "умерла, умерла", покуда
города рвут сырую сетчатку из грубой ткани,
дребезжа, как сдаваемая посуда.
1985
Памяти отца: Австралия
Ты ожил, снилось мне, и уехал
в Австралию. Голос с трехкратным эхом
окликал и жаловался на климат
и насчет квартиры, что скоро снимут
жалко, не в центре, а около океана,
третий этаж без лифта, зато есть ванна,
пухнут ноги, "А тапочки я оставил" --
прозвучавшее внятно и деловито.
И внезапно в трубке завыло "Аделаида! Аделаида!",
загремело, захлопало, точно ставень
бился о стенку, готовый сорваться с петель.
Все-таки это лучше, чем мягкий пепел
крематория в банке, ее залога --
эти обрывки голоса, монолога
и попытки прикинуться нелюдимом
в первый раз с той поры, как ты обернулся дымом.
1989
Примечания папоротника
Gedenke meiner,
fluestert der Staub.
Peter Huchel *
По положению пешки догадываешься о короле.
По полоске земли вдалеке - что находишься на корабле.
По сытым ноткам в голосе нежной подруги в трубке
- что объявился преемник: студент? хирург?
инженер? По названию станции - Одинбург -
что пора выходить, что яйцу не сносить скорлупки.
В каждом
It is not a muse of water that is gaining in the mouth.
That must be a good dream of a fellow.
And wrapped after a blue scarf
Clicks on his chest with a steam rink.
And do not get up with cancer or so,
Like back to the aspen system with firewood.
And eyes on the pillowcase face
It spreads like an egg in a pan.
Are you hot under a cloth of six
blankets in that cage, where - the Lord forgive -
just fish - air, raw lip
I grabbed what was you then?
I would sew the hare ears to my face
would swallow in the forests for you lead,
but also in a black pond from bad snags
I would have surfaced before you, as I could not.
But, you see, it is not fate, and the years are not the same.
And already gray hair is a shame to say where.
More long veins than blood for them,
And the thoughts of the dead bushes of Krivi.
We break with you forever, my friend.
Draw a simple circle on paper.
This will be me: nothing inside.
Look at him, and then a mesh.
1980
M. B.
I was only what
You touched the palm
over what is in the deaf, crown
The night bowed the brow.
I was only that you
There, from below, distinguished:
The vague look at first
Much later - features.
It's you, hot,
Osh, rightish
Ear sink
I was doing me, whispering.
It's you, fingering
curtain in the damp cavity
my mouth put a voice for me
Ozliking you.
I was simply blind.
You, arising, hiding,
Give me an sight.
So leave a trace.
So the worlds are going on.
So, having created them, often
leave to rotate
Having stolen gifts.
So, we throw it in the heat
either in cold, then in the light, then in the dark,
lost in the universe,
The ball is spinning.
The thought of you is deleted like an unclosed servant,
No! Like a platform with the sign "Pryzits" or "Tartu".
But faces are approaching who do not know each other,
areas applied exactly yesterday on the map,
And fill the vacuum. Apparently none of
We do not become a monument. Apparently in our veins
Not enough lime. "In our family, - worried,
you would insert - there were not the military,
not great thinkers. "That's right: Neva jets
The reflection of another thing is unbearable.
Where is mother and her pots
Long in the future lengthened by the life of a son!
That's the same snow, this marble for the poor, behind the non-intelligence of the body
melting, referring to the inability of cells -
That is, Irgulin! - Remember how you wanted
Power the cheek, look in the end.
It remains, covering the back of the gaze with his hands,
mutter on the move "died, died", as long as
cities are tearing raw retinal from rough fabric,
Trembling like the dishes handed over.
1985
Father's memory: Australia
You came to life, I dreamed, and left
to Australia. Voice with a three -time echo
Olucked and complained about the climate
and about the apartment that will be withdrawn soon
It's a pity, not in the center, but near the ocean,
the third floor without an elevator, but there is a bath,
my legs are chopped, "and I left slippers" -
Sounded intelligently and busily.
And suddenly "Adelaide! Adelaide!",
it thundered, slammed, like a shutter
He fought against the wall, ready to break off the hinges.
Still, it's better than a soft ash
crematorium in the bank, her pledge -
these scraps of voice, monologue
and attempts to pretend to be unconvinced
For the first time since you turned into smoke.
1989
Notes of fern
Gedenke Meiner,
Fluestert Der Staub.
Peter Huchel *
By the position of the pawn you guess about the king.
By strip of land in the distance - that you are on the ship.
On the well -fed notes in the voice of a gentle girlfriend in the tube
- What did the successor showed: student? surgeon?
engineer? By the name of the station - Odourg -
That it is time to go out, that the egg is not to demolish the shells.
In each
That must be a good dream of a fellow.
And wrapped after a blue scarf
Clicks on his chest with a steam rink.
And do not get up with cancer or so,
Like back to the aspen system with firewood.
And eyes on the pillowcase face
It spreads like an egg in a pan.
Are you hot under a cloth of six
blankets in that cage, where - the Lord forgive -
just fish - air, raw lip
I grabbed what was you then?
I would sew the hare ears to my face
would swallow in the forests for you lead,
but also in a black pond from bad snags
I would have surfaced before you, as I could not.
But, you see, it is not fate, and the years are not the same.
And already gray hair is a shame to say where.
More long veins than blood for them,
And the thoughts of the dead bushes of Krivi.
We break with you forever, my friend.
Draw a simple circle on paper.
This will be me: nothing inside.
Look at him, and then a mesh.
1980
M. B.
I was only what
You touched the palm
over what is in the deaf, crown
The night bowed the brow.
I was only that you
There, from below, distinguished:
The vague look at first
Much later - features.
It's you, hot,
Osh, rightish
Ear sink
I was doing me, whispering.
It's you, fingering
curtain in the damp cavity
my mouth put a voice for me
Ozliking you.
I was simply blind.
You, arising, hiding,
Give me an sight.
So leave a trace.
So the worlds are going on.
So, having created them, often
leave to rotate
Having stolen gifts.
So, we throw it in the heat
either in cold, then in the light, then in the dark,
lost in the universe,
The ball is spinning.
The thought of you is deleted like an unclosed servant,
No! Like a platform with the sign "Pryzits" or "Tartu".
But faces are approaching who do not know each other,
areas applied exactly yesterday on the map,
And fill the vacuum. Apparently none of
We do not become a monument. Apparently in our veins
Not enough lime. "In our family, - worried,
you would insert - there were not the military,
not great thinkers. "That's right: Neva jets
The reflection of another thing is unbearable.
Where is mother and her pots
Long in the future lengthened by the life of a son!
That's the same snow, this marble for the poor, behind the non-intelligence of the body
melting, referring to the inability of cells -
That is, Irgulin! - Remember how you wanted
Power the cheek, look in the end.
It remains, covering the back of the gaze with his hands,
mutter on the move "died, died", as long as
cities are tearing raw retinal from rough fabric,
Trembling like the dishes handed over.
1985
Father's memory: Australia
You came to life, I dreamed, and left
to Australia. Voice with a three -time echo
Olucked and complained about the climate
and about the apartment that will be withdrawn soon
It's a pity, not in the center, but near the ocean,
the third floor without an elevator, but there is a bath,
my legs are chopped, "and I left slippers" -
Sounded intelligently and busily.
And suddenly "Adelaide! Adelaide!",
it thundered, slammed, like a shutter
He fought against the wall, ready to break off the hinges.
Still, it's better than a soft ash
crematorium in the bank, her pledge -
these scraps of voice, monologue
and attempts to pretend to be unconvinced
For the first time since you turned into smoke.
1989
Notes of fern
Gedenke Meiner,
Fluestert Der Staub.
Peter Huchel *
By the position of the pawn you guess about the king.
By strip of land in the distance - that you are on the ship.
On the well -fed notes in the voice of a gentle girlfriend in the tube
- What did the successor showed: student? surgeon?
engineer? By the name of the station - Odourg -
That it is time to go out, that the egg is not to demolish the shells.
In each
Другие песни исполнителя: