Иосиф Бродский - Ночной полет
текст песни
25
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Иосиф Бродский - Ночной полет - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Ночной полет
В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч
и на звезды глядел,
и в кармане моем заблудившийся ключ
все звенел не у дел,
и по сетке скакал надо мной виноград,
акробат от тоски;
был далек от меня мой родной Ленинград,
и все ближе -- пески.
Бессеребряной сталью мерцало крыло,
приближаясь к луне,
и чучмека в папахе рвало, и текло
это под ноги мне.
Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи.
Над одною шестой
в небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
двухголовый святой.
Я бежал от судьбы, из-под низких небес,
от распластанных дней,
из квартир, где я умер и где я воскрес
из чужих простыней;
от сжимавших рассудок махровым венцом
откровений, от рук,
припадал я к которым и выпал лицом
из которых на Юг.
Счастье этой земли, что взаправду кругла,
что зрачок не берет
из угла, куда загнан, свободы угла,
но и наоборот:
что в кошачьем мешке у пространства хитро
прогрызаешь дыру,
чтобы слЈз европейских сушить серебро
на азийском ветру.
Что на свете -- верней, на огромной вельми,
на одной из шести --
что мне делать еще, как не хлопать дверьми
да ключами трясти!
Ибо вправду честней, чем делить наш ничей
круглый мир на двоих,
променять всю безрадостность дней и ночей
на безадресность их.
Дуй же в крылья мои не за совесть и страх,
но за совесть и стыд.
Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах
или Бог пощадит --
все едино, как сбившийся в строчку петит
смертной памяти для:
мегалополис туч гражданина ль почтит,
отщепенца ль -- земля.
Но услышишь, когда не найдешь меня ты
днем при свете огня,
как в Быково на старте грохочут винты:
это -- помнят меня
зеркала всех радаров, прожекторов, лик
мой хранящих внутри;
и -- внехрамовый хор -- из динамиков крик
грянет медью: Смотри!
Там летит человек! не грусти! улыбнись!
Он таращится вниз
и сжимает в руке виноградную кисть,
словно бог Дионис.
1962
В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч
и на звезды глядел,
и в кармане моем заблудившийся ключ
все звенел не у дел,
и по сетке скакал надо мной виноград,
акробат от тоски;
был далек от меня мой родной Ленинград,
и все ближе -- пески.
Бессеребряной сталью мерцало крыло,
приближаясь к луне,
и чучмека в папахе рвало, и текло
это под ноги мне.
Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи.
Над одною шестой
в небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
двухголовый святой.
Я бежал от судьбы, из-под низких небес,
от распластанных дней,
из квартир, где я умер и где я воскрес
из чужих простыней;
от сжимавших рассудок махровым венцом
откровений, от рук,
припадал я к которым и выпал лицом
из которых на Юг.
Счастье этой земли, что взаправду кругла,
что зрачок не берет
из угла, куда загнан, свободы угла,
но и наоборот:
что в кошачьем мешке у пространства хитро
прогрызаешь дыру,
чтобы слЈз европейских сушить серебро
на азийском ветру.
Что на свете -- верней, на огромной вельми,
на одной из шести --
что мне делать еще, как не хлопать дверьми
да ключами трясти!
Ибо вправду честней, чем делить наш ничей
круглый мир на двоих,
променять всю безрадостность дней и ночей
на безадресность их.
Дуй же в крылья мои не за совесть и страх,
но за совесть и стыд.
Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах
или Бог пощадит --
все едино, как сбившийся в строчку петит
смертной памяти для:
мегалополис туч гражданина ль почтит,
отщепенца ль -- земля.
Но услышишь, когда не найдешь меня ты
днем при свете огня,
как в Быково на старте грохочут винты:
это -- помнят меня
зеркала всех радаров, прожекторов, лик
мой хранящих внутри;
и -- внехрамовый хор -- из динамиков крик
грянет медью: Смотри!
Там летит человек! не грусти! улыбнись!
Он таращится вниз
и сжимает в руке виноградную кисть,
словно бог Дионис.
1962
Night flight
In the belly of Douglas wandered at night between the clouds
And he looked at the stars
And in my pocket my lost key
Everything rang out of work
And the grapes rode over me on the grid,
acrobat from longing;
My native Leningrad was far from me,
And closer - sands.
The wing flickered by the immobble steel,
Approaching the moon
And the bucket in the papaha vomited, and flowed
This is under my feet.
My brain in oblivion fought in a glass.
Over one sixth
He screwed into the sky with the roar of the niabes his
Two -headed saint.
I ran from fate, from under low heaven,
From spilled days,
From the apartments where I died and where I was resurrected
from other people's sheets;
From the compressors of a terry crown
revelations, by hand,
I fell to which I fell face
of which south.
The happiness of this land is really round,
that the pupil does not take
From the corner, where it is driven, freedom of the corner,
but vice versa:
that in the cat bag near the space is cunning
you are gnawing a hole
to dry silver
In the Azia wind.
That in the world - more correctly, on a huge velmi,
On one of the six -
what else should I do, how not to clap doors
Yes, shake the keys!
For it is really more honest than to share our nobody
Round world for two
exchange all the joylessness of days and nights
on their lack of harsum.
Buy in my wings is not for conscience and fear,
But for conscience and shame.
I'll choke in the sands, will I break in the mountains
Or God will spare -
Everything is one, like a stray in a line
mortal memory for:
Megalopolis cloud of citizen is honored,
renegading LE - Earth.
But you will hear when you will not find me
during the day in the light of fire,
As in Bykovo at the start, screws rumble:
This is - remember me
Mirrors of all radars, spotlights, face
mine storing inside;
and - extrarama choir - from speakers scream
It will break through copper: Look!
A man flies there! do not be sad! smile!
He puts down down
and squeezes a grape hand in his hand,
Like God Dionysus.
1962
In the belly of Douglas wandered at night between the clouds
And he looked at the stars
And in my pocket my lost key
Everything rang out of work
And the grapes rode over me on the grid,
acrobat from longing;
My native Leningrad was far from me,
And closer - sands.
The wing flickered by the immobble steel,
Approaching the moon
And the bucket in the papaha vomited, and flowed
This is under my feet.
My brain in oblivion fought in a glass.
Over one sixth
He screwed into the sky with the roar of the niabes his
Two -headed saint.
I ran from fate, from under low heaven,
From spilled days,
From the apartments where I died and where I was resurrected
from other people's sheets;
From the compressors of a terry crown
revelations, by hand,
I fell to which I fell face
of which south.
The happiness of this land is really round,
that the pupil does not take
From the corner, where it is driven, freedom of the corner,
but vice versa:
that in the cat bag near the space is cunning
you are gnawing a hole
to dry silver
In the Azia wind.
That in the world - more correctly, on a huge velmi,
On one of the six -
what else should I do, how not to clap doors
Yes, shake the keys!
For it is really more honest than to share our nobody
Round world for two
exchange all the joylessness of days and nights
on their lack of harsum.
Buy in my wings is not for conscience and fear,
But for conscience and shame.
I'll choke in the sands, will I break in the mountains
Or God will spare -
Everything is one, like a stray in a line
mortal memory for:
Megalopolis cloud of citizen is honored,
renegading LE - Earth.
But you will hear when you will not find me
during the day in the light of fire,
As in Bykovo at the start, screws rumble:
This is - remember me
Mirrors of all radars, spotlights, face
mine storing inside;
and - extrarama choir - from speakers scream
It will break through copper: Look!
A man flies there! do not be sad! smile!
He puts down down
and squeezes a grape hand in his hand,
Like God Dionysus.
1962
Другие песни исполнителя: