Иосиф Бродский. - Нобелевская лекция. часть 2
текст песни
25
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Иосиф Бродский. - Нобелевская лекция. часть 2 - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Если искусство чему-то и учит (и художника – в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней – и наиболее буквальной – формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности – превращая его из общественного животного в личность. Многое можно разделить: хлеб, ложе, убеждения, возлюбленную – но не стихотворение, скажем, Райнера Марии Рильке. Произведения искусства, литературы в особенности и стихотворение в частности обращаются к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения. За это-то и недолюбливают искусство вообще, литературу в особенности и поэзию в частности ревнители всеобщего блага, повелители масс, глашатаи исторической необходимости. Ибо там, где прошло искусство где прочитано стихотворение, они обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия – равнодушие и разноголосие, на месте решимости к действию – невнимание и брезгливость. Иными словами, в нолики, которыми ревнители общего блага и повелители масс норовят оперировать, искусство вписывает "точку-точку-запятую с минусом", превращая каждый нолик в пусть не всегда привлекательную, но человеческую рожицу.
Великий Баратынский, говоря о своей Музе, охарактеризовал ее как обладающую "лица необщим выраженьем". В приобретении этого необшего выражения и состоит, видимо, смысл индивидуального существования, ибо к необщности этой мы подготовлены уже как бы генетически. Независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь, ибо она у каждого из нас только одна, и мы хорошо знаем, чем все это кончается. Было бы досадно израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию – тем более, что глашатаи исторической необходимости, по чьему наущению человек на тавтологию эту готов согласиться, в гроб с ним вместе не лягут и спасибо не скажут.
Язык и, думается, литература – вещи более древние, неизбежные, долговечные, чем любая форма общественной организации. Негодование, ирония или безразличие, выражаемое литературой по отношению к государству, есть, по существу реакция постоянного, лучше сказать – бесконечного, по отнощению к временному, ограниченному. По крайней мере до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства. Политическая система, форма общественного устройства, как всякая система вообще, есть, по определению, форма прошедшего времени, пытающаяся навязать себя настоящему (а зачастую и будущему) и человек, чья профессия язык, последний, кто может позабыть об этом. Подлинной опасностью для писателя является не только возможность (часто реальность) преследований со стороны государства, сколько возможность оказаться загипнотизированным его, государства, монструозными или претерпевшими изменения к лучшему – но всегда временными – очертаниями.
Философия государства, его этика, не говоря уже о его эстетике – всегда "вчера"; язык, литература – всегда "сегодня" и часто – особенно в случае ортодоксальности той или иной системы даже и "завтра". Одна из заслуг литературы и состоит в том, что она помогает человеку уточнить время его существования, отличить себя в толпе как предшественников так и себе подобных, избежать тавтологии, то есть участи известной под почетным названием "жертвы истории". Искуство вообще и литература в частности тем и замечательно, тем и отличаются от жизни, что всегда бежит повторения. В обыденной жизни вы можете рассказать один и тот же анекдот трижды и трижды, вызвав смех оказаться душою общества. В искусстве подобная форма поведения именуется "клише". Искусство есть орудие безоткатное и развитие его определяется не индивидуальностью художника, но динамико
Великий Баратынский, говоря о своей Музе, охарактеризовал ее как обладающую "лица необщим выраженьем". В приобретении этого необшего выражения и состоит, видимо, смысл индивидуального существования, ибо к необщности этой мы подготовлены уже как бы генетически. Независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь, ибо она у каждого из нас только одна, и мы хорошо знаем, чем все это кончается. Было бы досадно израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию – тем более, что глашатаи исторической необходимости, по чьему наущению человек на тавтологию эту готов согласиться, в гроб с ним вместе не лягут и спасибо не скажут.
Язык и, думается, литература – вещи более древние, неизбежные, долговечные, чем любая форма общественной организации. Негодование, ирония или безразличие, выражаемое литературой по отношению к государству, есть, по существу реакция постоянного, лучше сказать – бесконечного, по отнощению к временному, ограниченному. По крайней мере до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства. Политическая система, форма общественного устройства, как всякая система вообще, есть, по определению, форма прошедшего времени, пытающаяся навязать себя настоящему (а зачастую и будущему) и человек, чья профессия язык, последний, кто может позабыть об этом. Подлинной опасностью для писателя является не только возможность (часто реальность) преследований со стороны государства, сколько возможность оказаться загипнотизированным его, государства, монструозными или претерпевшими изменения к лучшему – но всегда временными – очертаниями.
Философия государства, его этика, не говоря уже о его эстетике – всегда "вчера"; язык, литература – всегда "сегодня" и часто – особенно в случае ортодоксальности той или иной системы даже и "завтра". Одна из заслуг литературы и состоит в том, что она помогает человеку уточнить время его существования, отличить себя в толпе как предшественников так и себе подобных, избежать тавтологии, то есть участи известной под почетным названием "жертвы истории". Искуство вообще и литература в частности тем и замечательно, тем и отличаются от жизни, что всегда бежит повторения. В обыденной жизни вы можете рассказать один и тот же анекдот трижды и трижды, вызвав смех оказаться душою общества. В искусстве подобная форма поведения именуется "клише". Искусство есть орудие безоткатное и развитие его определяется не индивидуальностью художника, но динамико
If the art teaches something (and the artist is first of the head), then it is precisely the particular human existence. Being the most ancient - and the most literal - the form of private entrepreneurship, it voluntarily or involuntarily encourages in a person it is his feeling of individuality, uniqueness, individual - turning it from a public animal into a person. Much can be divided: bread, bed, beliefs, beloved - but not a poem, say, Rainer Maria Rilke. Works of art, literature, especially the poem, in particular, turn to a tet-a-tet man, entering with him direct, without intermediaries, relationships. For this, art in general, literature in particular and poetry in particular zealots of universal good, lords of the masses, heralds of historical necessity, do not like literature. For where art has passed where the poem is read, they find at the site of the expected consent and unanimity - indifference and variety, in the place of determination to action - inattention and disgust. In other words, the zealots of the common good and the lords of the masses strive to operate, art enters the “Poom Polet with a minus”, turning every zero into alcohol not always attractive, but human face.
The Great Baratynsky, speaking of his muse, described it as possessing "face with an inaccurate expression." In the acquisition of this inappropriate expression, apparently the meaning of individual existence consists, because we have already been prepared for the inappropriateness of this, as it were, genetically. Regardless of whether a person is a writer or reader, his task is to live his own, and not imposed or prescribed from the outside, even in the most noble way a look of life, for each of us has only one, and we know well than what All this ends. It would be annoying to use this only chance of repeating someone else's appearance, someone else's experience, on tautology - all the more so since the heralds of historical necessity, according to whose teaching a person for tautology is ready to agree, will not fall into the coffin with him and they will not say thanks.
Language and, I think, literature - things are more ancient, inevitable, durable than any form of public organization. Indignation, irony or indifference, expressed by literature in relation to the state, is essentially a constant reaction, it is better to say - infinite, in relation to temporary, limited. At least until the state allows itself to interfere in the affairs of literature, literature has the right to interfere in the affairs of the state. The political system, the form of social structure, like any system in general, is, by definition, the form of the past tense, trying to impose himself real (and often the future) and a person whose profession is a language, the latter who can forget about it. A true danger to the writer is not only the possibility (often reality) of persecution by the state, how much the opportunity to be hypnotized by its state, monstrous or underwent changes for the better - but always temporary - outlines.
The philosophy of the state, its ethics, not to mention its aesthetics - always "yesterday"; Language, literature is always “today” and often - especially in the case of orthodoxy of a particular system, even “tomorrow”. One of the merits of literature is that it helps a person to clarify the time of his existence, to distinguish himself in the crowd of both his predecessors as well as his own kind, to avoid tautology, that is, the fate of the “victim of history” known under the honorary name. Attractions in general and literature, in particular, are remarkable, and they differ from life, which always runs repetition. In everyday life, you can tell the same joke three times and three times, causing a laugh to be the soul of society. In art, a similar form of behavior is called "cliche." Art is a hopeless tool and its development is determined not by the individuality of the artist, but dynamic
The Great Baratynsky, speaking of his muse, described it as possessing "face with an inaccurate expression." In the acquisition of this inappropriate expression, apparently the meaning of individual existence consists, because we have already been prepared for the inappropriateness of this, as it were, genetically. Regardless of whether a person is a writer or reader, his task is to live his own, and not imposed or prescribed from the outside, even in the most noble way a look of life, for each of us has only one, and we know well than what All this ends. It would be annoying to use this only chance of repeating someone else's appearance, someone else's experience, on tautology - all the more so since the heralds of historical necessity, according to whose teaching a person for tautology is ready to agree, will not fall into the coffin with him and they will not say thanks.
Language and, I think, literature - things are more ancient, inevitable, durable than any form of public organization. Indignation, irony or indifference, expressed by literature in relation to the state, is essentially a constant reaction, it is better to say - infinite, in relation to temporary, limited. At least until the state allows itself to interfere in the affairs of literature, literature has the right to interfere in the affairs of the state. The political system, the form of social structure, like any system in general, is, by definition, the form of the past tense, trying to impose himself real (and often the future) and a person whose profession is a language, the latter who can forget about it. A true danger to the writer is not only the possibility (often reality) of persecution by the state, how much the opportunity to be hypnotized by its state, monstrous or underwent changes for the better - but always temporary - outlines.
The philosophy of the state, its ethics, not to mention its aesthetics - always "yesterday"; Language, literature is always “today” and often - especially in the case of orthodoxy of a particular system, even “tomorrow”. One of the merits of literature is that it helps a person to clarify the time of his existence, to distinguish himself in the crowd of both his predecessors as well as his own kind, to avoid tautology, that is, the fate of the “victim of history” known under the honorary name. Attractions in general and literature, in particular, are remarkable, and they differ from life, which always runs repetition. In everyday life, you can tell the same joke three times and three times, causing a laugh to be the soul of society. In art, a similar form of behavior is called "cliche." Art is a hopeless tool and its development is determined not by the individuality of the artist, but dynamic
Другие песни исполнителя: