Мария Степанова - Стихи. Часть 2
текст песни
48
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Мария Степанова - Стихи. Часть 2 - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
СОБАКА
Выезжали из дома всегда поутру.
С первым светом, по гулким проспектам.
Было тихо, как надо, свежо, как в бору,
Быть увиденным мной не поспетым.
Я получше видал: что отец у руля,
В летней кофточке мама и сбоку поля
И домишки, одетые тако -
Где наличник резной, где расцветка в лазурь,
Что усталое зренье, как ноги, разуй, -
И на заднем сиденьи собака.
Да, на заднем в обнимку собака и аз,
Как двухглавый орел на монете,
В обоюдные стороны впялили глаз:
Только пальцем туда поманите.
А видать высоко, как со дна котелка:
На глаза наворачивались облака
Пышно взбитые, кучевые.
Мы на странной поляне сыскали привал,
И хозяйственный ум ее бы миновал,
Но осталися мы, кочевые.
Недоступные птицы мозолили слух,
Умолчанием нас не тревожа.
И трава щекотала запекшийся дух,
И тела подавляли ее же.
На титановых кольях воздвигли шатер,
Уважительно расположили костер,
Повернувши, как зрителя в зале,
Не в болотный туман в световой полосе -
В безнадежную даль, где огни на шоссе
Бегло чиркали и ускользали.
Мы сидели: по кругу и с кружкой в руках,
Сладкий чай раскаленный в которой.
И собака спала, заблудившись в ногах,
Утомленная мира просторой.
Приближаясь, пикировали комары.
Озаренную щеку свело от жары.
Что-то гукнуло в тьме набежалой,
Тяжело прокатило за самой спиной,
Но мальчишка, потом оказавшийся мной,
Ничего не боялся, пожалуй.
География не обещала беды:
Просто сеть крупнолистого леса,
Не считая приближенной слева воды,
Приповернутой кверху как линза.
(Перед сном босиком мы прошлися песком,
И собака хватала ее языком,
Забредая по брюхо и выше,
Ледяная и мокрая вроде леща.
Загремел я посудою, прополоща, -
И опять никого не увижу).
А с утра обуяла тоска. И с утра
Надувалися щеки обиды.
Понапрасну во рту повторялось ура
На лады и различные виды.
И как валкий матрас выставляют на двор,
Бесконечный тянул я в себе разговор,
Ненавидел и брел в анфиладу
Заунывной природы, где столько вещей,
Одинаких деревьев, и мхов, и хвощей,
Ничего из которых не надо.
Потому, возвратясь, не узнать по лицу
И ни слова о том не сказалось,
Что неправильно в этом веселом лесу
И не всуе оно показалось.
Потому виноват: что не стал я кричать,
Увидав, что, как будто ее волочат
На невидимом нами канате
- И скуля! и взывая! - ползла от огня
Незабвенная мною и после меня
Ты, собака, про коию - нате.
Над вечерним бугром, как невидимый вальс,
Комариный собор широко завивальс,
В небесах - протяженно и ало.
И почуяв, что мы на подмогу пусты,
Утянуло ее в негустые кусты,
Где навеки, навеки пропала.
И четыре еще нескончаемых дня
Мы ее, как преступники, ждали,
Не простили вовек ни себя ни меня
И состарившись жизнь провождали.
... Тридцать лет проводил, и заглох грузовик.
Починившись, я лег на полянке
И увидел ее, как давненько отвык,
И узнал это место с изнанки.
У меня ж близнецы подрастают в дому.
Ни собаке у них не бывать - потому,
Что закрылась отцовская дверца.
Но стою как стояк на сыром берегу,
На своих же следах, и сойти не могу,
И как солнце заходится сердце.
И тогда, сдалека и далёко видна,
Словно дыма вчерашнего запах,
Из древесных теней показалась она,
На нетвердых шатаяся лапах.
И обнявшись, вдвоем, как двухглавый орел -
Сам с собою в разлуке, и сбит ореол,
Все ушли и проститься не дали -
Между тенью палатки и тенью костра,
Как душа и душа, как сестра и сестра
Над собою вдвоем зарыдали.
НЕСКОЛЬКО ПОЛОЖЕНИЙ (стихи на подкладке)
3.
Я так одна. Никто не поднимает
Ни на вершок, ни на еще немножко,
Хотя и ветер ивой обнимает
И вглубь сует, как в тесное лукошко,
Хотя свое сегодня отхромала
В спортзале синкретической природы,
Где образцы известки и крахмала
Работают над будущим породы,
Где море отфильтровывает пену,
И ржавчина наращивает яды,
И ящерицы слушают Шопена,
Как тренера, и делают, что надо.
И уясняет лиственная масса
Под собственный революцьонный топот
Прибавочную стоимость по Марксу
И Дарвина не олимпийский опыт.
И амфитеатральною шкалою
Разви- и разветвляются творенья.
Я там была, как фига под полою,
Почти тайком, как съедено варенье:
Под лампой, обучающей разжаться,
Входить в зенит, ложиться размножаться,
По пятилетке в позах Аретино
Работать план и украшать картину.
Затем, что ночь – дежурная аптека, –
В стекле, огнях и медицейских сестрах
Доступных вариантов картотека –
Безлюдных, людных, обоюдоострых.
Затем Натура на не всякий случай
Сует под нос альтернативны виды:
Скала-и-плащ, и дева перед тучей
В заплечных птицах бури и обиды,
И Пушкин падает в голубоватый;
И кто лежал в долине Дагестана;
И холмы заволакивает ватой,
Чтобы рыдать над ними перестала,
Перенимала образ огорода
И не гордилась жребием единым:
Задрав копье, скакать за господином –
На рукомышцы-мельницы природы!
САРРА НА БАРРИКАДАХ
1.
Год тысяча девятьсот пять.
В колыбелях уже не спять.
Открывают глаза, разувают ручонки,
Разевают беззубые рты
Те, кто в вагоне, как Гвидон в бочонке,
Ах нет, как сельди в сельдяном бочонке,
Покатят в дальние сырты.
Над ними в Тамбове и Ейске
В холстах одичалых портьер
Вздыхают туманные мамы еврейски
(Немецкие русские польские или...)
...
Выезжали из дома всегда поутру.
С первым светом, по гулким проспектам.
Было тихо, как надо, свежо, как в бору,
Быть увиденным мной не поспетым.
Я получше видал: что отец у руля,
В летней кофточке мама и сбоку поля
И домишки, одетые тако -
Где наличник резной, где расцветка в лазурь,
Что усталое зренье, как ноги, разуй, -
И на заднем сиденьи собака.
Да, на заднем в обнимку собака и аз,
Как двухглавый орел на монете,
В обоюдные стороны впялили глаз:
Только пальцем туда поманите.
А видать высоко, как со дна котелка:
На глаза наворачивались облака
Пышно взбитые, кучевые.
Мы на странной поляне сыскали привал,
И хозяйственный ум ее бы миновал,
Но осталися мы, кочевые.
Недоступные птицы мозолили слух,
Умолчанием нас не тревожа.
И трава щекотала запекшийся дух,
И тела подавляли ее же.
На титановых кольях воздвигли шатер,
Уважительно расположили костер,
Повернувши, как зрителя в зале,
Не в болотный туман в световой полосе -
В безнадежную даль, где огни на шоссе
Бегло чиркали и ускользали.
Мы сидели: по кругу и с кружкой в руках,
Сладкий чай раскаленный в которой.
И собака спала, заблудившись в ногах,
Утомленная мира просторой.
Приближаясь, пикировали комары.
Озаренную щеку свело от жары.
Что-то гукнуло в тьме набежалой,
Тяжело прокатило за самой спиной,
Но мальчишка, потом оказавшийся мной,
Ничего не боялся, пожалуй.
География не обещала беды:
Просто сеть крупнолистого леса,
Не считая приближенной слева воды,
Приповернутой кверху как линза.
(Перед сном босиком мы прошлися песком,
И собака хватала ее языком,
Забредая по брюхо и выше,
Ледяная и мокрая вроде леща.
Загремел я посудою, прополоща, -
И опять никого не увижу).
А с утра обуяла тоска. И с утра
Надувалися щеки обиды.
Понапрасну во рту повторялось ура
На лады и различные виды.
И как валкий матрас выставляют на двор,
Бесконечный тянул я в себе разговор,
Ненавидел и брел в анфиладу
Заунывной природы, где столько вещей,
Одинаких деревьев, и мхов, и хвощей,
Ничего из которых не надо.
Потому, возвратясь, не узнать по лицу
И ни слова о том не сказалось,
Что неправильно в этом веселом лесу
И не всуе оно показалось.
Потому виноват: что не стал я кричать,
Увидав, что, как будто ее волочат
На невидимом нами канате
- И скуля! и взывая! - ползла от огня
Незабвенная мною и после меня
Ты, собака, про коию - нате.
Над вечерним бугром, как невидимый вальс,
Комариный собор широко завивальс,
В небесах - протяженно и ало.
И почуяв, что мы на подмогу пусты,
Утянуло ее в негустые кусты,
Где навеки, навеки пропала.
И четыре еще нескончаемых дня
Мы ее, как преступники, ждали,
Не простили вовек ни себя ни меня
И состарившись жизнь провождали.
... Тридцать лет проводил, и заглох грузовик.
Починившись, я лег на полянке
И увидел ее, как давненько отвык,
И узнал это место с изнанки.
У меня ж близнецы подрастают в дому.
Ни собаке у них не бывать - потому,
Что закрылась отцовская дверца.
Но стою как стояк на сыром берегу,
На своих же следах, и сойти не могу,
И как солнце заходится сердце.
И тогда, сдалека и далёко видна,
Словно дыма вчерашнего запах,
Из древесных теней показалась она,
На нетвердых шатаяся лапах.
И обнявшись, вдвоем, как двухглавый орел -
Сам с собою в разлуке, и сбит ореол,
Все ушли и проститься не дали -
Между тенью палатки и тенью костра,
Как душа и душа, как сестра и сестра
Над собою вдвоем зарыдали.
НЕСКОЛЬКО ПОЛОЖЕНИЙ (стихи на подкладке)
3.
Я так одна. Никто не поднимает
Ни на вершок, ни на еще немножко,
Хотя и ветер ивой обнимает
И вглубь сует, как в тесное лукошко,
Хотя свое сегодня отхромала
В спортзале синкретической природы,
Где образцы известки и крахмала
Работают над будущим породы,
Где море отфильтровывает пену,
И ржавчина наращивает яды,
И ящерицы слушают Шопена,
Как тренера, и делают, что надо.
И уясняет лиственная масса
Под собственный революцьонный топот
Прибавочную стоимость по Марксу
И Дарвина не олимпийский опыт.
И амфитеатральною шкалою
Разви- и разветвляются творенья.
Я там была, как фига под полою,
Почти тайком, как съедено варенье:
Под лампой, обучающей разжаться,
Входить в зенит, ложиться размножаться,
По пятилетке в позах Аретино
Работать план и украшать картину.
Затем, что ночь – дежурная аптека, –
В стекле, огнях и медицейских сестрах
Доступных вариантов картотека –
Безлюдных, людных, обоюдоострых.
Затем Натура на не всякий случай
Сует под нос альтернативны виды:
Скала-и-плащ, и дева перед тучей
В заплечных птицах бури и обиды,
И Пушкин падает в голубоватый;
И кто лежал в долине Дагестана;
И холмы заволакивает ватой,
Чтобы рыдать над ними перестала,
Перенимала образ огорода
И не гордилась жребием единым:
Задрав копье, скакать за господином –
На рукомышцы-мельницы природы!
САРРА НА БАРРИКАДАХ
1.
Год тысяча девятьсот пять.
В колыбелях уже не спять.
Открывают глаза, разувают ручонки,
Разевают беззубые рты
Те, кто в вагоне, как Гвидон в бочонке,
Ах нет, как сельди в сельдяном бочонке,
Покатят в дальние сырты.
Над ними в Тамбове и Ейске
В холстах одичалых портьер
Вздыхают туманные мамы еврейски
(Немецкие русские польские или...)
...
And amphitheat scale
Developed and branches are branched.
I was there like a fig under a lane,
Almost secretly, how the jam is eaten:
Under the lamp training,
Enter the zenith, go to breed,
On a five -year plan in the Aretino poses
Work a plan and decorate the picture.
Then, the night is a pharmacy on duty, -
In glass, lights and medical sisters
Available options for a file cabinet -
Deserted, crowded, double -edged.
Then the nature is not just in case
Pushes under the nose alternative views:
Rock-and-bloom, and Virgin in front of a cloud
In ringing birds of storms and resentment,
And Pushkin falls into bluish;
And who was lying in the Dagestan Valley;
And the hills are covered with cotton wool
To sob over them, she stopped
I overshadowed the image of the garden
And she was not proud of the lot of one:
Having lifted a spear, jump for the master -
On the Melts of Nature!
Sarra on the barricades
1.
A year of nine hundred and five.
In the cradle no longer sleep.
Open their eyes, make hands,
Unsable mouths open
Those who are in the carriage, like Gvidon in a barrel,
Oh no, like herring in a herring barrel,
Shorted in distant cheeses.
Above them in Tambov and Yeysk
In the canvases of wild curtains
The vague mothers of Jewish sigh
(German Russian Polish or ...)
...
Developed and branches are branched.
I was there like a fig under a lane,
Almost secretly, how the jam is eaten:
Under the lamp training,
Enter the zenith, go to breed,
On a five -year plan in the Aretino poses
Work a plan and decorate the picture.
Then, the night is a pharmacy on duty, -
In glass, lights and medical sisters
Available options for a file cabinet -
Deserted, crowded, double -edged.
Then the nature is not just in case
Pushes under the nose alternative views:
Rock-and-bloom, and Virgin in front of a cloud
In ringing birds of storms and resentment,
And Pushkin falls into bluish;
And who was lying in the Dagestan Valley;
And the hills are covered with cotton wool
To sob over them, she stopped
I overshadowed the image of the garden
And she was not proud of the lot of one:
Having lifted a spear, jump for the master -
On the Melts of Nature!
Sarra on the barricades
1.
A year of nine hundred and five.
In the cradle no longer sleep.
Open their eyes, make hands,
Unsable mouths open
Those who are in the carriage, like Gvidon in a barrel,
Oh no, like herring in a herring barrel,
Shorted in distant cheeses.
Above them in Tambov and Yeysk
In the canvases of wild curtains
The vague mothers of Jewish sigh
(German Russian Polish or ...)
...
Другие песни исполнителя: