Модель для сборки - Дмитрий Быков -- Четвертая баллада
текст песни
32
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Модель для сборки - Дмитрий Быков -- Четвертая баллада - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Дмитрий Быков "Четвертая баллада"В Москве взрывают наземный транспорт - такси, троллейбусы, все подряд.
В метро ОМОН проверяет паспорт у всех, кто черен и бородат.
И это длится седьмые сутки. В глазах у мэра стоит тоска.
При виде каждой забытой сумки водитель требует взрывника.
О том, кто принял вину за взрывы, не знают точно, но много врут.
Непостижимы его мотивы, непредсказуем его маршрут,
Как гнев Господень. И потому-то Москву колотит такая дрожь.
Уже давно бы взыграла смута, но против промысла не попрешь.
И чуть алеет рассветный отблеск на синих окнах к шести утра,
Юнец, нарочно ушедший в отпуск, встает с постели. Ему пора.
Не обинуясь и не колеблясь, но свято веря в свою судьбу,
Он резво прыгает в тот троллейбус, который движется на Трубу.
И дальше кружится по бульварам ("Россия"-Пушкин-Арбат-Пруды) -
Зане юнец обладает даром спасать попутчиков от беды.
Плевать, что вера его наивна. Неважно, как там его зовут.
Он любит счастливо и взаимно, и потому его не взорвут.
Его не тронет волна возмездий, хоть выбор жертвы необъясним,
Он это знает и ездит, ездит, храня любого, кто рядом с ним.
И вот он едет.
Он едет мимо пятнистых скверов, где визг играющих малышей
Ласкает уши пенсионеров и греет благостных алкашей.
Он едет мимо лотков, киосков, собак, собачников, стариков,
Смешно целующихся подростков, смешно серьезных выпускников,
Он едет мимо родных идиллий, где цел дворовый жилой уют,
Вдоль тех бульваров, где мы бродили, не допуская, что нас убьют, -
И как бы там ни трудился Хронос, дробя асфальт и грызя гранит,
Глядишь, еще и теперь не тронут - чужая молодость охранит.
...Едва рассвет окровавит стекла и город высветится опять,
Во двор выходит старик, не столько уставший жить, как уставший ждать.
Боец-изменник, солдат-предатель, навлекший некогда гнев Творца,
Он ждет прощения, но Создатель не шлет за ним своего гонца.
За ним не явится никакая из караулящих нас смертей.
Он суше выветренного камня и древней рукописи желтей.
Он смотрит тупо и безучастно на вечно длящуюся игру,
Но то, что мучит его всечасно, впервые будет служить добру.
И вот он едет.
Он едет мимо крикливых торгов и нищих драк за бесплатный суп,
Он едет мимо больниц и моргов, гниющих свалок, торчащих труб,
Вдоль улиц, прячущих хищный норов в угоду юному лопуху,
Он едет мимо сплошных заборов с колючей проволокой наверху,
Он едет мимо голодных сборищ, берущих всякого в оборот,
Где каждый выкрик равно позорящ для тех, кто слушает и орет,
Где, притворяясь чернорабочим, вниманья требует наглый смерд,
Он едет мимо всего того, чем согласно брезгуют жизнь и смерть:
Как ангел ада, он едет адом - аид, спускающийся в Аид, -
Храня от гибели всех, кто рядом (хоть каждый верит сам, что хранит).
Вот так и я, примостившись между юнцом и старцем, в июне, в шесть,
Таю отчаянную надежду на то, что все это так и есть:
Пока я им сочиняю роли, не рухнет небо, не ахнет взрыв,
И мир, послушный творящей воле, не канет в бездну, пока я жив.
Ни грохот взрыва, ни вой сирены не грянут разом, Москву глуша,
Покуда я бормочу катрены о двух личинах твоих, душа...
И вот я еду.
В метро ОМОН проверяет паспорт у всех, кто черен и бородат.
И это длится седьмые сутки. В глазах у мэра стоит тоска.
При виде каждой забытой сумки водитель требует взрывника.
О том, кто принял вину за взрывы, не знают точно, но много врут.
Непостижимы его мотивы, непредсказуем его маршрут,
Как гнев Господень. И потому-то Москву колотит такая дрожь.
Уже давно бы взыграла смута, но против промысла не попрешь.
И чуть алеет рассветный отблеск на синих окнах к шести утра,
Юнец, нарочно ушедший в отпуск, встает с постели. Ему пора.
Не обинуясь и не колеблясь, но свято веря в свою судьбу,
Он резво прыгает в тот троллейбус, который движется на Трубу.
И дальше кружится по бульварам ("Россия"-Пушкин-Арбат-Пруды) -
Зане юнец обладает даром спасать попутчиков от беды.
Плевать, что вера его наивна. Неважно, как там его зовут.
Он любит счастливо и взаимно, и потому его не взорвут.
Его не тронет волна возмездий, хоть выбор жертвы необъясним,
Он это знает и ездит, ездит, храня любого, кто рядом с ним.
И вот он едет.
Он едет мимо пятнистых скверов, где визг играющих малышей
Ласкает уши пенсионеров и греет благостных алкашей.
Он едет мимо лотков, киосков, собак, собачников, стариков,
Смешно целующихся подростков, смешно серьезных выпускников,
Он едет мимо родных идиллий, где цел дворовый жилой уют,
Вдоль тех бульваров, где мы бродили, не допуская, что нас убьют, -
И как бы там ни трудился Хронос, дробя асфальт и грызя гранит,
Глядишь, еще и теперь не тронут - чужая молодость охранит.
...Едва рассвет окровавит стекла и город высветится опять,
Во двор выходит старик, не столько уставший жить, как уставший ждать.
Боец-изменник, солдат-предатель, навлекший некогда гнев Творца,
Он ждет прощения, но Создатель не шлет за ним своего гонца.
За ним не явится никакая из караулящих нас смертей.
Он суше выветренного камня и древней рукописи желтей.
Он смотрит тупо и безучастно на вечно длящуюся игру,
Но то, что мучит его всечасно, впервые будет служить добру.
И вот он едет.
Он едет мимо крикливых торгов и нищих драк за бесплатный суп,
Он едет мимо больниц и моргов, гниющих свалок, торчащих труб,
Вдоль улиц, прячущих хищный норов в угоду юному лопуху,
Он едет мимо сплошных заборов с колючей проволокой наверху,
Он едет мимо голодных сборищ, берущих всякого в оборот,
Где каждый выкрик равно позорящ для тех, кто слушает и орет,
Где, притворяясь чернорабочим, вниманья требует наглый смерд,
Он едет мимо всего того, чем согласно брезгуют жизнь и смерть:
Как ангел ада, он едет адом - аид, спускающийся в Аид, -
Храня от гибели всех, кто рядом (хоть каждый верит сам, что хранит).
Вот так и я, примостившись между юнцом и старцем, в июне, в шесть,
Таю отчаянную надежду на то, что все это так и есть:
Пока я им сочиняю роли, не рухнет небо, не ахнет взрыв,
И мир, послушный творящей воле, не канет в бездну, пока я жив.
Ни грохот взрыва, ни вой сирены не грянут разом, Москву глуша,
Покуда я бормочу катрены о двух личинах твоих, душа...
И вот я еду.
Dmitry Bykov "Fourth Ballad" in Moscow explodes ground transport - taxis, trolleybuses, all in a row.
In the metro, OMON checks the passport for everyone who is black and bearded.
And it lasts the seventh day. In the eyes of the mayor there is longing.
At the sight of each forgotten bag, the driver requires an explosive.
They do not know about who accepted the blame for the explosions, but they lie much.
His motives are incomprehensible, unpredictable his route,
Like the anger of the Lord. And therefore, such a trembling pounds Moscow.
Troubles would have long been inflated for a long time, but you won’t be ahead against the Providence.
And a little dawn aleys in blue windows at six in the morning
The young man, deliberately went on vacation, gets out of bed. He has to go.
Not offending and not hesitating, but sacredly believing in his fate,
He briskly jumps into the trolley bus that moves on the pipe.
And then the boulevards are spinning ("Russia"-Pushkin-Arbat-Prudy)-
The young man has the gift of saving fellow travelers from trouble.
Spit that his faith is naive. No matter what his name is there.
He loves happily and mutually, and therefore he will not be blown up.
A wave of retaliation will not touch him, even though the choice of the victim is inexplicable,
He knows and travels, travels, keeping anyone next to him.
And so he is going.
He rides past spotted squares, where the squeal of playing babies
Caresses the ears of pensioners and warm the blessed drunks.
He rides past the trays, kiosks, dogs, dog lovers, old people,
Funny teenagers, ridiculously serious graduates,
He rides past his dear idyll, where he was targeted, residential comfort,
Along those boulevards where we wandered, not assuming that they would kill us, -
And no matter how chrono works there, fragmenting asphalt and gnawing granite,
You look, they will not touch it now - someone else's youth will guard.
... as soon as the dawn will cry the glass and the city will be displayed again,
An old man goes into the yard, not so much tired of living, as a tired of waiting.
A fighter-amenist, a soldier soldier who once entered the creator’s anger,
He is waiting for forgiveness, but the creator does not send his messenger behind him.
None of the deaths of us will appear behind him.
It is dried with a dedicated stone and an ancient manuscript of bilps.
He looks stupidly and indifferently at an ever -lasting game,
But the fact that he is still tormenting him will be good for the first time.
And so he is going.
He rides past loud bidding and poor fights for free soup,
He rides past hospitals and morgues, rotting landfills, protruding pipes,
Along the streets hiding predatory holes to please the young burdock,
He rides past continuous fences with barbed wire upstairs,
He rides past hungry gatherings, taking everyone into circulation,
Where each cry is equally shameless for those who listen and yell,
Where, pretending to be a laborer, attention is required by an impudent stink,
He rides past everything that, in accordance with life and death disdain:
Like an angel of hell, he rides hell - Hades descending to Hades -
Keeping from the death of everyone who is near (at least everyone believes that he stores).
So I, perched between the young and the elder, in June, at six,
I melt the desperate hope that all this is so:
While I compose roles to them, the sky will not collapse, the explosion will not gasp,
And the world, obedient to the creative will, will not sink into the abyss until I am alive.
Neither the roar of the explosion, nor the howl of the sirens will flow at once, Moscow Glusha,
As long as I mutter the cats of your two larchs, the soul ...
And here I am going.
In the metro, OMON checks the passport for everyone who is black and bearded.
And it lasts the seventh day. In the eyes of the mayor there is longing.
At the sight of each forgotten bag, the driver requires an explosive.
They do not know about who accepted the blame for the explosions, but they lie much.
His motives are incomprehensible, unpredictable his route,
Like the anger of the Lord. And therefore, such a trembling pounds Moscow.
Troubles would have long been inflated for a long time, but you won’t be ahead against the Providence.
And a little dawn aleys in blue windows at six in the morning
The young man, deliberately went on vacation, gets out of bed. He has to go.
Not offending and not hesitating, but sacredly believing in his fate,
He briskly jumps into the trolley bus that moves on the pipe.
And then the boulevards are spinning ("Russia"-Pushkin-Arbat-Prudy)-
The young man has the gift of saving fellow travelers from trouble.
Spit that his faith is naive. No matter what his name is there.
He loves happily and mutually, and therefore he will not be blown up.
A wave of retaliation will not touch him, even though the choice of the victim is inexplicable,
He knows and travels, travels, keeping anyone next to him.
And so he is going.
He rides past spotted squares, where the squeal of playing babies
Caresses the ears of pensioners and warm the blessed drunks.
He rides past the trays, kiosks, dogs, dog lovers, old people,
Funny teenagers, ridiculously serious graduates,
He rides past his dear idyll, where he was targeted, residential comfort,
Along those boulevards where we wandered, not assuming that they would kill us, -
And no matter how chrono works there, fragmenting asphalt and gnawing granite,
You look, they will not touch it now - someone else's youth will guard.
... as soon as the dawn will cry the glass and the city will be displayed again,
An old man goes into the yard, not so much tired of living, as a tired of waiting.
A fighter-amenist, a soldier soldier who once entered the creator’s anger,
He is waiting for forgiveness, but the creator does not send his messenger behind him.
None of the deaths of us will appear behind him.
It is dried with a dedicated stone and an ancient manuscript of bilps.
He looks stupidly and indifferently at an ever -lasting game,
But the fact that he is still tormenting him will be good for the first time.
And so he is going.
He rides past loud bidding and poor fights for free soup,
He rides past hospitals and morgues, rotting landfills, protruding pipes,
Along the streets hiding predatory holes to please the young burdock,
He rides past continuous fences with barbed wire upstairs,
He rides past hungry gatherings, taking everyone into circulation,
Where each cry is equally shameless for those who listen and yell,
Where, pretending to be a laborer, attention is required by an impudent stink,
He rides past everything that, in accordance with life and death disdain:
Like an angel of hell, he rides hell - Hades descending to Hades -
Keeping from the death of everyone who is near (at least everyone believes that he stores).
So I, perched between the young and the elder, in June, at six,
I melt the desperate hope that all this is so:
While I compose roles to them, the sky will not collapse, the explosion will not gasp,
And the world, obedient to the creative will, will not sink into the abyss until I am alive.
Neither the roar of the explosion, nor the howl of the sirens will flow at once, Moscow Glusha,
As long as I mutter the cats of your two larchs, the soul ...
And here I am going.
Другие песни исполнителя: