некрасов - Размышления у Парадного Подъезда
текст песни
51
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
некрасов - Размышления у Парадного Подъезда - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав своё имя и званье[1],
Разъезжаются гости домой,
Так глубо́ко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектёры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к гру́ди;
Показался швейцар. «Допусти», — говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долго́нько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «Гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли́ пилигримы[2],
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его Бог!»,
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами..
А владелец роскошных палат
Ещё сном был глубоким объят...
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть ещё наслаждение:
Вороти их! В тебе их спасение!
Но счастливые глу́хи к добру...
Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.
Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не даёт.
И к чему? Щелкопёров[3] забавою
Ты народное благо зовёшь;
Без него проживёшь ты со славою
И со славой умрёшь!
Безмятежней аркадской идиллии[4]
Закатя́тся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени́,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полоса́ми его золотя, —
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, — как дитя
Ты уснёшь, окружён попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдёшь ты в могилу... герой,
Втихомолку прокля́тый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!..
Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу? —
Безопасней... Ещё веселей
В чём-нибудь приискать утешенье...
Не беда, что потерпит мужик;
Так ведущее нас провиденье
Указало... да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут... Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету Божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздаётся
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовётся —
То бурла́ки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, —
Где народ, там и стон... Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснёшься ль, исполненный сил,
Иль, суде́б повинуясь закону,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав своё имя и званье[1],
Разъезжаются гости домой,
Так глубо́ко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектёры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к гру́ди;
Показался швейцар. «Допусти», — говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долго́нько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «Гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли́ пилигримы[2],
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его Бог!»,
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами..
А владелец роскошных палат
Ещё сном был глубоким объят...
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть ещё наслаждение:
Вороти их! В тебе их спасение!
Но счастливые глу́хи к добру...
Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.
Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не даёт.
И к чему? Щелкопёров[3] забавою
Ты народное благо зовёшь;
Без него проживёшь ты со славою
И со славой умрёшь!
Безмятежней аркадской идиллии[4]
Закатя́тся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени́,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полоса́ми его золотя, —
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, — как дитя
Ты уснёшь, окружён попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдёшь ты в могилу... герой,
Втихомолку прокля́тый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!..
Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу? —
Безопасней... Ещё веселей
В чём-нибудь приискать утешенье...
Не беда, что потерпит мужик;
Так ведущее нас провиденье
Указало... да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут... Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету Божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздаётся
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовётся —
То бурла́ки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, —
Где народ, там и стон... Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснёшься ль, исполненный сил,
Иль, суде́б повинуясь закону,
Here is the front door. On solemn days,
Obsessed with the servile ailment,
A whole city with some kind of fright
Drives up to the treasured doors;
Having recorded your name and title [1],
The guests are going home,
So deeply satisfied with themselves
What can you think - that is their calling!
And on ordinary days this magnificent entrance
Miserable faces besiege:
Flights, sections of places,
And the advanced old man and the widow.
From him and to him, then know in the morning
All couriers with papers are jumping.
Returning, the other sings the "Tram-tram",
And other petitioners cry.
Once I saw, the men came here,
Village Russian people,
Prayed to the church and became in the distance,
Hanging blond heads to the chest;
The Swiss appeared. “To allow,” they say
With the expression of hope and flour.
He looked at the guests: ugly in the opinion!
Tighted faces and hands,
Armenian is thin on the shoulders,
On the knapsack on the backs of bent,
Cross on the neck and blood on the legs,
In homemade bast shoes
(Know, they are long for the long time
From some distant provinces).
Someone shouted to the Swiss: “Drive!
Ours does not like broken ink! "
And the door slammed slammed. Standing,
Unleashed the walled pilgrims [2],
But the Swiss did not let him out, not taking a meager cute,
And they went, the sun of the rod,
Repeating: "Judge his God!",
Spreading hopelessly with his hands,
And, as long as I could see them,
With uncovered heads were headed ..
And the owner of the luxurious chambers
It was still a deep dream ...
You, who considers the life of enviable
The rapture of a shameless flattery,
Dear, gluttony, game,
Wake up! There is still pleasure:
Give them up! You have their salvation!
But happy deaf to good ...
The thunder of heaven is not afraid of you,
And you hold earthly in your hands
And these people carry unknown
Inexpensive grief in the hearts.
What is the grief you are glaring,
What is this poor people to you?
Eternal holiday quickly running
Life does not let you wake up.
And why? Shchelkoperov [3] Funny
You call folk good;
You will live with glory without it
And you will die with fame!
Serene idyll [4]
The advanced days will be rolled up:
Under the captivating sky of Sicily,
In a fragrant tree shadow,
Contemplating like a purple sun
Subtracts in the azure sea,
Strip of his gold, -
Laughty with affectionate singing
Mediterranean wave - like a child
You will fall asleep, surrounded by care
Dear and beloved family
(Waiting for your death with impatience);
You will bring your remains to us,
To honor the funeral trick,
And you will go to the grave ... Hero,
Slowly cursed by the Fatherland,
Luced with loud praise! ..
However, what are we such a person
We bother for small people?
Would we take anger on them? -
Safe ... even more fun
To find comfort in something ...
It does not matter that the man will tolerate;
So the providence leading us
It indicated ... yes he is used to it!
Behind the outpost, in the tavern in a wretched
Everything will drink the poor to the ruble
And they will go, getting the road,
And the native land will be groaned!
Name me such a monastery
I haven't seen such a corner
Where is your sower and keeper,
Where would the Russian man moan?
He groans along the fields, along the roads,
He groans in prisons, in prisoners,
In mines, on an iron chain;
He groans under the ovin, under the stack,
Under the body, spending the night in the steppe;
Groans in his own poor house,
The light of the sun is not happy;
Groans in every deaf town,
At the entrance of ships and chambers.
Out to the Volga: whose moan is heard
Above the great Russian river?
This groan is called with a song -
Then the Burlaki go back! ..
Volga! Volga! .. In the spring, the multivolum
You are not so filling the fields
How great sorrow of the people
Our land has overflowed -
Where is the people, there is a groan ... Oh, cordial!
What does your groan mean endless?
You will wake up, full of strength,
Il, Judgment obeying the law,
Obsessed with the servile ailment,
A whole city with some kind of fright
Drives up to the treasured doors;
Having recorded your name and title [1],
The guests are going home,
So deeply satisfied with themselves
What can you think - that is their calling!
And on ordinary days this magnificent entrance
Miserable faces besiege:
Flights, sections of places,
And the advanced old man and the widow.
From him and to him, then know in the morning
All couriers with papers are jumping.
Returning, the other sings the "Tram-tram",
And other petitioners cry.
Once I saw, the men came here,
Village Russian people,
Prayed to the church and became in the distance,
Hanging blond heads to the chest;
The Swiss appeared. “To allow,” they say
With the expression of hope and flour.
He looked at the guests: ugly in the opinion!
Tighted faces and hands,
Armenian is thin on the shoulders,
On the knapsack on the backs of bent,
Cross on the neck and blood on the legs,
In homemade bast shoes
(Know, they are long for the long time
From some distant provinces).
Someone shouted to the Swiss: “Drive!
Ours does not like broken ink! "
And the door slammed slammed. Standing,
Unleashed the walled pilgrims [2],
But the Swiss did not let him out, not taking a meager cute,
And they went, the sun of the rod,
Repeating: "Judge his God!",
Spreading hopelessly with his hands,
And, as long as I could see them,
With uncovered heads were headed ..
And the owner of the luxurious chambers
It was still a deep dream ...
You, who considers the life of enviable
The rapture of a shameless flattery,
Dear, gluttony, game,
Wake up! There is still pleasure:
Give them up! You have their salvation!
But happy deaf to good ...
The thunder of heaven is not afraid of you,
And you hold earthly in your hands
And these people carry unknown
Inexpensive grief in the hearts.
What is the grief you are glaring,
What is this poor people to you?
Eternal holiday quickly running
Life does not let you wake up.
And why? Shchelkoperov [3] Funny
You call folk good;
You will live with glory without it
And you will die with fame!
Serene idyll [4]
The advanced days will be rolled up:
Under the captivating sky of Sicily,
In a fragrant tree shadow,
Contemplating like a purple sun
Subtracts in the azure sea,
Strip of his gold, -
Laughty with affectionate singing
Mediterranean wave - like a child
You will fall asleep, surrounded by care
Dear and beloved family
(Waiting for your death with impatience);
You will bring your remains to us,
To honor the funeral trick,
And you will go to the grave ... Hero,
Slowly cursed by the Fatherland,
Luced with loud praise! ..
However, what are we such a person
We bother for small people?
Would we take anger on them? -
Safe ... even more fun
To find comfort in something ...
It does not matter that the man will tolerate;
So the providence leading us
It indicated ... yes he is used to it!
Behind the outpost, in the tavern in a wretched
Everything will drink the poor to the ruble
And they will go, getting the road,
And the native land will be groaned!
Name me such a monastery
I haven't seen such a corner
Where is your sower and keeper,
Where would the Russian man moan?
He groans along the fields, along the roads,
He groans in prisons, in prisoners,
In mines, on an iron chain;
He groans under the ovin, under the stack,
Under the body, spending the night in the steppe;
Groans in his own poor house,
The light of the sun is not happy;
Groans in every deaf town,
At the entrance of ships and chambers.
Out to the Volga: whose moan is heard
Above the great Russian river?
This groan is called with a song -
Then the Burlaki go back! ..
Volga! Volga! .. In the spring, the multivolum
You are not so filling the fields
How great sorrow of the people
Our land has overflowed -
Where is the people, there is a groan ... Oh, cordial!
What does your groan mean endless?
You will wake up, full of strength,
Il, Judgment obeying the law,
Другие песни исполнителя: