Раз-два-три, ветер изменится - Глава 8 отрывок 8
текст песни
66
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Раз-два-три, ветер изменится - Глава 8 отрывок 8 - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
- Что происходит, Уилл?
- Он оглушил их и поставил их в позы, чтобы нарисовать.
- Куда он дел рисунок?
Я оставил его рядом, чтобы можно было сравнить то, чем они были, и то, чем они стали. Я сделал так и в предыдущие разы, и теперь можно понять, что я развиваюсь, что я расту как Творец. У меня появился свой стиль, своя техника. У меня появилась своя аудитория.
- Он оставил его рядом с телами. Он делал так и раньше… Я видел эти рисунки, - наверное, я сжимаю фигурку в ладони, потому что в пальцах начинает колоть. – Там были каракули.
- Что обозначали эти каракули, Уилл?
Я глубоко вдыхаю, я хочу почувствовать сухой запах кабинета, но во рту остается привкус морского воздуха.
- Что они обозначали?
- Это был кишечник, - я сглатываю.
Да, это был кишечник. Он разложил его на песке и палкой сделал из него красивый узор. Но красота не в упорядоченности: красота – в хаосе, - и поэтому он засунул его обратно и стал рисовать каракули. Внутри нет ничего, кроме семи исковерканных жирных линий. Внутри нет ничего, кроме клубка ниток. Внутри ничего нет.
Я не хочу, чтобы они пялились на меня – они должны смотреть наверх: потому что их спасение – наверху, их спасение – внутри них самих. Я выкалываю им глаза не со злости, а потому, что они должны заглянуть в себя, они должны найти себя, в темноте они должны увидеть свет. Я стараюсь любить их: этих некрасивых, грязных, испачканных творений от моей руки. Я стараюсь заботливо вытереть кровь с их лиц, аккуратно отсоединить внутренности и бережно сплести их. Я стараюсь сделать все правильно.
Мне шатает, и я, сделав шаг назад, закрываю рот ладонью и упираюсь в теплый бок. Я не хочу больше видеть. Я не хочу чувствовать, я не хочу здесь находиться. Под рукой скользит гладкая шкура – олень. Он наклоняется ко мне и глубоко втягивает воздух, тыча носом в мое плечо: «Смотри, продолжай смотреть».
И я смотрю.
Я смотрю, как под моими руками хлещет кровь, и я закрываю локтем рот кричащему от боли парня. Я смотрю, как я вдавливаю пальцы в мягкую розовую кожу желудка и тяну ее на себя, оставляя алые борозды на стенках. Я смотрю, как я бережно сплетаю их ладони друг с другом.
Я смотрю, как я целую каждого из них: я держу их за подбородок и, придерживая их челюсти, целую каждого из них.
Я слышу, как я хрипло, возбужденно говорю им на ухо: «Теперь мы сможем быть вместе».
И, наверное, я начинаю плакать, потому что не могу придумать другой реакции на то, как среагировать на этот кошмар. Я начинаю плакать потому, что я чувствую все его одиночество, всю его боль, все годы, который он провел, спрятавшись под кроватью, боясь, что пьяный отец убьет его. Я плачу потому, что понимаю его.
Я больше не хочу сопереживать ему: я отворачиваюсь и утыкаюсь в шею стоящего рядом животного, вдыхая густой мускусный запах, запах леса. Я не хочу ничего об этом знать.
Доктор Лектер обнимает меня за плечи – это первое, что я чувствую, когда открываю глаза. Я стою, прижавшись к нему, и он медленно гладит меня по спине, говоря что-то вроде: «Дыши ровно, спокойнее».
- Уилл… - он вслепую находит мою ладонь и чуть сдавливает мою кисть. - Они принадлежали моему отцу, - он кладет прохладную ракушку часов в мою ладонь и задерживает пальцы на тыльной стороне.
- Зачем вы отдаете их мне?
- Чтобы ты знал: это можно контролировать. Мы с тобой можем контролировать эти эпизоды.
Доктор Ганнибал Лектер стоял в паре сантиметров от меня и говорил: «Теперь ты не один».
В ноябре 1969 я перестал быть один, но оказалось, что это еще не залог счастливой жизни.
- Он оглушил их и поставил их в позы, чтобы нарисовать.
- Куда он дел рисунок?
Я оставил его рядом, чтобы можно было сравнить то, чем они были, и то, чем они стали. Я сделал так и в предыдущие разы, и теперь можно понять, что я развиваюсь, что я расту как Творец. У меня появился свой стиль, своя техника. У меня появилась своя аудитория.
- Он оставил его рядом с телами. Он делал так и раньше… Я видел эти рисунки, - наверное, я сжимаю фигурку в ладони, потому что в пальцах начинает колоть. – Там были каракули.
- Что обозначали эти каракули, Уилл?
Я глубоко вдыхаю, я хочу почувствовать сухой запах кабинета, но во рту остается привкус морского воздуха.
- Что они обозначали?
- Это был кишечник, - я сглатываю.
Да, это был кишечник. Он разложил его на песке и палкой сделал из него красивый узор. Но красота не в упорядоченности: красота – в хаосе, - и поэтому он засунул его обратно и стал рисовать каракули. Внутри нет ничего, кроме семи исковерканных жирных линий. Внутри нет ничего, кроме клубка ниток. Внутри ничего нет.
Я не хочу, чтобы они пялились на меня – они должны смотреть наверх: потому что их спасение – наверху, их спасение – внутри них самих. Я выкалываю им глаза не со злости, а потому, что они должны заглянуть в себя, они должны найти себя, в темноте они должны увидеть свет. Я стараюсь любить их: этих некрасивых, грязных, испачканных творений от моей руки. Я стараюсь заботливо вытереть кровь с их лиц, аккуратно отсоединить внутренности и бережно сплести их. Я стараюсь сделать все правильно.
Мне шатает, и я, сделав шаг назад, закрываю рот ладонью и упираюсь в теплый бок. Я не хочу больше видеть. Я не хочу чувствовать, я не хочу здесь находиться. Под рукой скользит гладкая шкура – олень. Он наклоняется ко мне и глубоко втягивает воздух, тыча носом в мое плечо: «Смотри, продолжай смотреть».
И я смотрю.
Я смотрю, как под моими руками хлещет кровь, и я закрываю локтем рот кричащему от боли парня. Я смотрю, как я вдавливаю пальцы в мягкую розовую кожу желудка и тяну ее на себя, оставляя алые борозды на стенках. Я смотрю, как я бережно сплетаю их ладони друг с другом.
Я смотрю, как я целую каждого из них: я держу их за подбородок и, придерживая их челюсти, целую каждого из них.
Я слышу, как я хрипло, возбужденно говорю им на ухо: «Теперь мы сможем быть вместе».
И, наверное, я начинаю плакать, потому что не могу придумать другой реакции на то, как среагировать на этот кошмар. Я начинаю плакать потому, что я чувствую все его одиночество, всю его боль, все годы, который он провел, спрятавшись под кроватью, боясь, что пьяный отец убьет его. Я плачу потому, что понимаю его.
Я больше не хочу сопереживать ему: я отворачиваюсь и утыкаюсь в шею стоящего рядом животного, вдыхая густой мускусный запах, запах леса. Я не хочу ничего об этом знать.
Доктор Лектер обнимает меня за плечи – это первое, что я чувствую, когда открываю глаза. Я стою, прижавшись к нему, и он медленно гладит меня по спине, говоря что-то вроде: «Дыши ровно, спокойнее».
- Уилл… - он вслепую находит мою ладонь и чуть сдавливает мою кисть. - Они принадлежали моему отцу, - он кладет прохладную ракушку часов в мою ладонь и задерживает пальцы на тыльной стороне.
- Зачем вы отдаете их мне?
- Чтобы ты знал: это можно контролировать. Мы с тобой можем контролировать эти эпизоды.
Доктор Ганнибал Лектер стоял в паре сантиметров от меня и говорил: «Теперь ты не один».
В ноябре 1969 я перестал быть один, но оказалось, что это еще не залог счастливой жизни.
- What is happening, Will?
- He stunned them and put them in poses to draw.
- Where is he drawing?
I left him nearby so that we could compare what they were, and what they became. I have done so in the previous times, and now you can understand that I am developing, that I am growing as a creator. I have my own style, my own technique. I have my own audience.
- He left him next to the bodies. He did it before ... I saw these drawings - I probably squeeze the figure in my palm, because he begins to stab in his fingers. - There were Karakuli.
“What did these scribbles mean, Will?”
I inhale deeply, I want to feel the dry smell of the office, but the taste of sea air remains in my mouth.
- What did they mean?
“It was the intestines,” I swallow.
Yes, it was a intestines. He laid it out in the sand and made a beautiful pattern out of it with a stick. But beauty is not in ordering: beauty is in chaos, and therefore he put it back and began to draw Karakuli. There is nothing inside, except for seven distorted fat lines. There is nothing inside but a ball of thread. There is nothing inside.
I do not want them to stare at me - they should look up: because their salvation is upstairs, their salvation is inside them. I give out their eyes not with anger, but because they should look into themselves, they must find themselves, in the dark they should see the light. I try to love them: these ugly, dirty, stained creations from my hand. I try to carefully wipe the blood from their faces, carefully disconnect the insides and carefully weave them. I try to do everything right.
It is staggering, and I, taking a step back, cover my mouth with my palm and rest on the warm side. I don't want to see anymore. I don't want to feel, I don't want to be here. A smooth skin slides at hand - a deer. He leans over to me and deeply draws the air, poking his nose into my shoulder: "Look, continue to look."
And I look.
I watch how blood is whipping under my hands, and I cover my mouth with my elbow screaming from the guy’s pain. I watch how I press my fingers into the soft pink skin of the stomach and pull it over, leaving scarlet grooves on the walls. I watch how I carefully weave their palms with each other.
I watch how I kiss each of them: I hold them by the chin and, holding their jaws, kissing each of them.
I hear me hoarsely, excitedly tell them in the ear: "Now we can be together."
And, probably, I'm starting to cry, because I can’t come up with another reaction to how to react to this nightmare. I begin to cry because I feel all his loneliness, all his pain, all the years that he spent, hiding under the bed, fearing that the drunk father would kill him. I cry because I understand him.
I no longer want to empathize with him: I turn away and get in the neck of the animal standing nearby, breathing in a thick musky smell, the smell of the forest. I don't want to know anything about it.
Dr. Lecter hugs me by the shoulders - this is the first thing I feel when I open my eyes. I stand, clinging to him, and he slowly strokes me on the back, saying something like: "Breathe smoothly, calmer."
“Will ...” He blindly finds my palm and squeezes my brush slightly. “They belonged to my father,” he puts a cool shell of his watch in my palm and holds his fingers on the back.
- Why do you give them to me?
- So you know: it can be controlled. You and I can control these episodes.
Dr. Hannibal Lecter stood a couple of centimeters from me and said: "Now you are not alone."
In November 1969, I stopped being alone, but it turned out that this was not the key to a happy life.
- He stunned them and put them in poses to draw.
- Where is he drawing?
I left him nearby so that we could compare what they were, and what they became. I have done so in the previous times, and now you can understand that I am developing, that I am growing as a creator. I have my own style, my own technique. I have my own audience.
- He left him next to the bodies. He did it before ... I saw these drawings - I probably squeeze the figure in my palm, because he begins to stab in his fingers. - There were Karakuli.
“What did these scribbles mean, Will?”
I inhale deeply, I want to feel the dry smell of the office, but the taste of sea air remains in my mouth.
- What did they mean?
“It was the intestines,” I swallow.
Yes, it was a intestines. He laid it out in the sand and made a beautiful pattern out of it with a stick. But beauty is not in ordering: beauty is in chaos, and therefore he put it back and began to draw Karakuli. There is nothing inside, except for seven distorted fat lines. There is nothing inside but a ball of thread. There is nothing inside.
I do not want them to stare at me - they should look up: because their salvation is upstairs, their salvation is inside them. I give out their eyes not with anger, but because they should look into themselves, they must find themselves, in the dark they should see the light. I try to love them: these ugly, dirty, stained creations from my hand. I try to carefully wipe the blood from their faces, carefully disconnect the insides and carefully weave them. I try to do everything right.
It is staggering, and I, taking a step back, cover my mouth with my palm and rest on the warm side. I don't want to see anymore. I don't want to feel, I don't want to be here. A smooth skin slides at hand - a deer. He leans over to me and deeply draws the air, poking his nose into my shoulder: "Look, continue to look."
And I look.
I watch how blood is whipping under my hands, and I cover my mouth with my elbow screaming from the guy’s pain. I watch how I press my fingers into the soft pink skin of the stomach and pull it over, leaving scarlet grooves on the walls. I watch how I carefully weave their palms with each other.
I watch how I kiss each of them: I hold them by the chin and, holding their jaws, kissing each of them.
I hear me hoarsely, excitedly tell them in the ear: "Now we can be together."
And, probably, I'm starting to cry, because I can’t come up with another reaction to how to react to this nightmare. I begin to cry because I feel all his loneliness, all his pain, all the years that he spent, hiding under the bed, fearing that the drunk father would kill him. I cry because I understand him.
I no longer want to empathize with him: I turn away and get in the neck of the animal standing nearby, breathing in a thick musky smell, the smell of the forest. I don't want to know anything about it.
Dr. Lecter hugs me by the shoulders - this is the first thing I feel when I open my eyes. I stand, clinging to him, and he slowly strokes me on the back, saying something like: "Breathe smoothly, calmer."
“Will ...” He blindly finds my palm and squeezes my brush slightly. “They belonged to my father,” he puts a cool shell of his watch in my palm and holds his fingers on the back.
- Why do you give them to me?
- So you know: it can be controlled. You and I can control these episodes.
Dr. Hannibal Lecter stood a couple of centimeters from me and said: "Now you are not alone."
In November 1969, I stopped being alone, but it turned out that this was not the key to a happy life.
Другие песни исполнителя: