Бродский - Коньяк в графине цвета янтаря
текст песни
63
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Бродский - Коньяк в графине цвета янтаря - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
«Коньяк в графине — цвета янтаря…» Иосиф Бродский
Коньяк в графине — цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.
Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.
Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пестрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.
К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поет апостол рачьего стиха
в своем невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.
Страна, эпоха — плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают «три»,
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костела. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.
И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.
Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредет, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвется здесь,
то по-литовски писанный некролог
не превзойдет наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдет, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.
Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично — как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.
Коньяк в графине — цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.
Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.
Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пестрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.
К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поет апостол рачьего стиха
в своем невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.
Страна, эпоха — плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают «три»,
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костела. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.
И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.
Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредет, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвется здесь,
то по-литовски писанный некролог
не превзойдет наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдет, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.
Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично — как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.
"Cognac in the Countess - the colors of amber ..." Joseph Brodsky
Cognac in Countess - Amber Colors,
What, in general, for Lithuania is symptomatic.
Cognac turns you into the rebar.
What is not practical. Yes, but romantic.
He wrapped the anchor
Everything is fixed and static.
End of the season. Tables upside down.
Squinting squirrels, sprawling.
Snores in a buffet Russian agronom
As bung with Rastela Vityaz.
Fountain is murmur, and somewhere outside the window
We are lightening to Yurate and Castitis.
Empty beaches of seagulls live.
In the sun dries motley cabins.
Behind the dunes transistors are roar
And coughing Curley fireplaces.
Chestnuts in the puddles of shuffled float
Almost like galvanic mines.
Why the whole metropolis is decha
In a dozen of the provinces adopted.
Sings the apostle of the fiction
In his non-communal magazine.
And the cast of original sin
Your image is replicated in the channel.
Country, Epoch - Spit and Sparrels!
Border boat dances on the waves.
When the clock shows "three",
heard, even swim for a debarkard,
Bells of the church. And inside
The Mother Lady looks at the flour of the son.
And if you live that life where the way
really disagree where the flanks
shamelessly exposed to the bone
Cut the conversation about the boomeranga,
then in the world of space it is better not to find
Autumn, all abandoned Palanga.
Neither Russian nor Jews. Through all
Huge beach Two-year archaeologist,
gone into his own fast
Retset, clapping a faience fragment.
And if the heart breaks here,
then in Lithuanian written obituary
not exceeded stickers with a box,
where the remaining matches are bored.
And the sun, like a kolobka,
will be surprisingly by the cinema
on a moment for cumulus clouds
For mourning, and maybe in habit.
Only the sea will cut, grieving
impersonal - as happens with artists.
Palanga will be coughing, idiot,
listen to the wind that frantic
and silently pass through yourself
Republican cyclists.
Cognac in Countess - Amber Colors,
What, in general, for Lithuania is symptomatic.
Cognac turns you into the rebar.
What is not practical. Yes, but romantic.
He wrapped the anchor
Everything is fixed and static.
End of the season. Tables upside down.
Squinting squirrels, sprawling.
Snores in a buffet Russian agronom
As bung with Rastela Vityaz.
Fountain is murmur, and somewhere outside the window
We are lightening to Yurate and Castitis.
Empty beaches of seagulls live.
In the sun dries motley cabins.
Behind the dunes transistors are roar
And coughing Curley fireplaces.
Chestnuts in the puddles of shuffled float
Almost like galvanic mines.
Why the whole metropolis is decha
In a dozen of the provinces adopted.
Sings the apostle of the fiction
In his non-communal magazine.
And the cast of original sin
Your image is replicated in the channel.
Country, Epoch - Spit and Sparrels!
Border boat dances on the waves.
When the clock shows "three",
heard, even swim for a debarkard,
Bells of the church. And inside
The Mother Lady looks at the flour of the son.
And if you live that life where the way
really disagree where the flanks
shamelessly exposed to the bone
Cut the conversation about the boomeranga,
then in the world of space it is better not to find
Autumn, all abandoned Palanga.
Neither Russian nor Jews. Through all
Huge beach Two-year archaeologist,
gone into his own fast
Retset, clapping a faience fragment.
And if the heart breaks here,
then in Lithuanian written obituary
not exceeded stickers with a box,
where the remaining matches are bored.
And the sun, like a kolobka,
will be surprisingly by the cinema
on a moment for cumulus clouds
For mourning, and maybe in habit.
Only the sea will cut, grieving
impersonal - as happens with artists.
Palanga will be coughing, idiot,
listen to the wind that frantic
and silently pass through yourself
Republican cyclists.
Другие песни исполнителя: