Хеллависа - А я молоденький парнишка
текст песни
32
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Хеллависа - А я молоденький парнишка - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
С деревьев листья облетают, Прямо в Сену и в Лоауну и в Горону, и везде, куда хотите,
Пришла осенняя пора - Pater Noster.
В поход крестовый все поперлись,
Фон Бароны - голодранцы, без штанов зато в кольчугах.
И понавешали крестов и на спины, и на плечи, и на жопы и везде куда попало.
За мною мой сеньор приходит.
Абсолютный, совершенный аденоид, стало быть драться - не умеет, и не может и не хочет.
Сказал, мол с ними ты пойдешь. Прямо завтра, на рассвете, ровно в полдень, как проснешься.
Маманя в обморок упала, прям с балкона, вниз башкою на кобылу, та взбесилась.
Сестра винище пролила, слуге на морду, тот доволен.
Друзья, маманю подсадите, на балкончик, как и было, вверх башкою, без кобылы!
Слугу положьте в погреб спать, пусть проспится алкоголик.
А я молоденький парнишка лет семнадцать, двадцать, тридцать,
В святую землю подался, прямо с места, с сеновала, без штанов зато с крестами.
За мною вслед бежит невеста, рожа кисла словно тесто,
А вслед за нею мчится тесть и теща - рожа злее, жопа толще.
Отсюда мораль: никуда от тещи не убежишь,.
Сижу я в крепости высокой, метров восемь, может больше, я не мерил, стрелы свищут.
И к нам является магистр, морда ломом, звать Гиёмом.
"Здорово, братцы крестоностцы, Alma Matter, Pater Noster, вашу танки, всем спасибо!
Сейчас в атаку побегим, левым флангом, правым флангом, в общем, кучей.
ЭЭЭ хрен тебе -беги один!"
И вот, бегу я по бархану, по песку, на четвереньках, быстро-быстро, ведь убьют же.
За мной несется сарацин, семь на восемь, восемь на семь, ну и рожа, шире жопы, прямо вдвое, может больше я не мерил.
И удираю я в оазис, пусть мираж, зато не видно.
А этот пусть бежит один, по пустыне по песочку, к тамплиерам, пусть зарубят.
Летят по небо асосины, обкурилися все гашишим, глючат гады что летаю
Хотят засыпать нас замлей прям по плечи или по шею или вовсе по макушку
А я молоденький парнишка лет семнадцать, двадцать, тридцать, может больше я не помню
Лежу с отрубленной ногой, для маскировки, челюсть рядом, жрать охота.
Подходит мой оруженосец, звать Аксельом, иль Адельмом, иль Бертрамом, ой не помню,
"Давайте Вас перевяжу!" Грязной тряпкой, кось-на-сикось, сикось-на-кось, где же тут мои портянки, что в углу вчера стояли?
И в санитарную телегу, дышло гнуто, спицы биты, без колес и лошадь сдохла,
С собою рядом положу, для интересу, я не против, тока сзади носом к стенке, между трупов шоб не дуло.
И вот, прошло годов немало, лет семнадцать, двадцать, тридцать, а, сорок восемь,
Госпитальером я служу, не тужу.
Рощу целебные я травки, от запору и поносу, и другой различной хвори.
Оруженосца сторожу, от соседа - извращенца, тамплиера, садомита, совратит и не заметит.
На юг вороны полетели, до Прованса, может дальше, я не знаю, не сказали.
Пришла осенняя пора, усе на Зиланд.
Пришла осенняя пора - Pater Noster.
В поход крестовый все поперлись,
Фон Бароны - голодранцы, без штанов зато в кольчугах.
И понавешали крестов и на спины, и на плечи, и на жопы и везде куда попало.
За мною мой сеньор приходит.
Абсолютный, совершенный аденоид, стало быть драться - не умеет, и не может и не хочет.
Сказал, мол с ними ты пойдешь. Прямо завтра, на рассвете, ровно в полдень, как проснешься.
Маманя в обморок упала, прям с балкона, вниз башкою на кобылу, та взбесилась.
Сестра винище пролила, слуге на морду, тот доволен.
Друзья, маманю подсадите, на балкончик, как и было, вверх башкою, без кобылы!
Слугу положьте в погреб спать, пусть проспится алкоголик.
А я молоденький парнишка лет семнадцать, двадцать, тридцать,
В святую землю подался, прямо с места, с сеновала, без штанов зато с крестами.
За мною вслед бежит невеста, рожа кисла словно тесто,
А вслед за нею мчится тесть и теща - рожа злее, жопа толще.
Отсюда мораль: никуда от тещи не убежишь,.
Сижу я в крепости высокой, метров восемь, может больше, я не мерил, стрелы свищут.
И к нам является магистр, морда ломом, звать Гиёмом.
"Здорово, братцы крестоностцы, Alma Matter, Pater Noster, вашу танки, всем спасибо!
Сейчас в атаку побегим, левым флангом, правым флангом, в общем, кучей.
ЭЭЭ хрен тебе -беги один!"
И вот, бегу я по бархану, по песку, на четвереньках, быстро-быстро, ведь убьют же.
За мной несется сарацин, семь на восемь, восемь на семь, ну и рожа, шире жопы, прямо вдвое, может больше я не мерил.
И удираю я в оазис, пусть мираж, зато не видно.
А этот пусть бежит один, по пустыне по песочку, к тамплиерам, пусть зарубят.
Летят по небо асосины, обкурилися все гашишим, глючат гады что летаю
Хотят засыпать нас замлей прям по плечи или по шею или вовсе по макушку
А я молоденький парнишка лет семнадцать, двадцать, тридцать, может больше я не помню
Лежу с отрубленной ногой, для маскировки, челюсть рядом, жрать охота.
Подходит мой оруженосец, звать Аксельом, иль Адельмом, иль Бертрамом, ой не помню,
"Давайте Вас перевяжу!" Грязной тряпкой, кось-на-сикось, сикось-на-кось, где же тут мои портянки, что в углу вчера стояли?
И в санитарную телегу, дышло гнуто, спицы биты, без колес и лошадь сдохла,
С собою рядом положу, для интересу, я не против, тока сзади носом к стенке, между трупов шоб не дуло.
И вот, прошло годов немало, лет семнадцать, двадцать, тридцать, а, сорок восемь,
Госпитальером я служу, не тужу.
Рощу целебные я травки, от запору и поносу, и другой различной хвори.
Оруженосца сторожу, от соседа - извращенца, тамплиера, садомита, совратит и не заметит.
На юг вороны полетели, до Прованса, может дальше, я не знаю, не сказали.
Пришла осенняя пора, усе на Зиланд.
The leaves fly off the trees, right in the sang and in Loauna and in the city, and everywhere where you want,
The autumn time has come - Pater Noster.
On the hiking of the Crusade, everyone was leaning,
Barona von - hunger strikes, without pants in chain mail.
And they hung the crosses on the backs, and on the shoulders, and on the asses and everywhere.
My lord comes for me.
Absolute, perfect adenoid, therefore, does not know how to fight, and cannot and does not want.
He said, they say you will go with them. Right tomorrow, at dawn, exactly noon, how you wake up.
Mama fainted, straight from the balcony, down the male down, she became furious.
The sister spilled Vinishche, the servant on the face, he is satisfied.
Friends, put maman, on the balcony, as it was, up the bashchy, without a mare!
Put the servant in the cellar to sleep, let the alcoholic beg.
And I am a young boy of about seventeen, twenty, thirty years old,
He leaned into the holy land, right from the place, from the hay, without pants, but with crosses.
The bride runs after me, the face is kilan like a dough,
And after her, father -in -law and mother -in -law rushes - erysipelas is angrier, the ass is thicker.
Hence morality: You won’t run anywhere from the mother -in -law.
I am sitting in the fortress of high, eight meters, maybe more, I do not measure, arrows are whistling.
And to us is a master, a muzzle of a crowbar, call Giyom.
"Great, brothers Crusaders, Alma Matter, Pater Noster, your tanks, thank you all!
Now on the attack by the shooting, left flank, right flank, in general, in a bunch.
Uh hell to you -there are only one! "
And now, I run on a dungeon, on sand, on all fours, quickly and quickly, because they will kill.
Saracens rushes for me, seven for eight, eight by seven, well, and erysipelas, wider than the ass, right twice, maybe I didn’t measure more.
And I score in an oasis, even a mirage, but not visible.
And let this one run alone, in the desert along the sand, to the Templars, let them cut it off.
Asosins fly along the sky, smoked everything with shit, buggling bastards that I fly
They want to fall asleep us out of the shoulders or neck or even the top of the head
And I am a young guy for seventeen, twenty, thirty years old, maybe I don’t remember anymore
I am lying with a severed foot, for disguise, jaw nearby, eat hunting.
My squire is suitable, call an axel, or adelm, or Bertram, I don’t remember, oh,
"Let's bandage you!" With a dirty rag, kos-on-sycos, sikos-on-kos, where are my footcloths, that they stood in the corner yesterday?
And in the sanitary cart, it was bent, the knitting needles of the bits, without wheels and the horse died,
I’ll put it next to me, for interest, I do not mind, the current from the back with my nose to the wall, between the corpses did not blow.
And now, a lot has passed, seventeen, twenty, thirty years old, and, forty -eight,
I serve the hospitalier, do not push.
The grove of healing I herb, from constipation and diarrhea, and other various ailments.
The squire is a watchman, from a neighbor - a pervert, Templar, sadomety, seduce and will not notice.
The crows flew to the south, to Provence, maybe further, I don’t know, they didn’t say.
The autumn time has come, a mustache on Ziland.
The autumn time has come - Pater Noster.
On the hiking of the Crusade, everyone was leaning,
Barona von - hunger strikes, without pants in chain mail.
And they hung the crosses on the backs, and on the shoulders, and on the asses and everywhere.
My lord comes for me.
Absolute, perfect adenoid, therefore, does not know how to fight, and cannot and does not want.
He said, they say you will go with them. Right tomorrow, at dawn, exactly noon, how you wake up.
Mama fainted, straight from the balcony, down the male down, she became furious.
The sister spilled Vinishche, the servant on the face, he is satisfied.
Friends, put maman, on the balcony, as it was, up the bashchy, without a mare!
Put the servant in the cellar to sleep, let the alcoholic beg.
And I am a young boy of about seventeen, twenty, thirty years old,
He leaned into the holy land, right from the place, from the hay, without pants, but with crosses.
The bride runs after me, the face is kilan like a dough,
And after her, father -in -law and mother -in -law rushes - erysipelas is angrier, the ass is thicker.
Hence morality: You won’t run anywhere from the mother -in -law.
I am sitting in the fortress of high, eight meters, maybe more, I do not measure, arrows are whistling.
And to us is a master, a muzzle of a crowbar, call Giyom.
"Great, brothers Crusaders, Alma Matter, Pater Noster, your tanks, thank you all!
Now on the attack by the shooting, left flank, right flank, in general, in a bunch.
Uh hell to you -there are only one! "
And now, I run on a dungeon, on sand, on all fours, quickly and quickly, because they will kill.
Saracens rushes for me, seven for eight, eight by seven, well, and erysipelas, wider than the ass, right twice, maybe I didn’t measure more.
And I score in an oasis, even a mirage, but not visible.
And let this one run alone, in the desert along the sand, to the Templars, let them cut it off.
Asosins fly along the sky, smoked everything with shit, buggling bastards that I fly
They want to fall asleep us out of the shoulders or neck or even the top of the head
And I am a young guy for seventeen, twenty, thirty years old, maybe I don’t remember anymore
I am lying with a severed foot, for disguise, jaw nearby, eat hunting.
My squire is suitable, call an axel, or adelm, or Bertram, I don’t remember, oh,
"Let's bandage you!" With a dirty rag, kos-on-sycos, sikos-on-kos, where are my footcloths, that they stood in the corner yesterday?
And in the sanitary cart, it was bent, the knitting needles of the bits, without wheels and the horse died,
I’ll put it next to me, for interest, I do not mind, the current from the back with my nose to the wall, between the corpses did not blow.
And now, a lot has passed, seventeen, twenty, thirty years old, and, forty -eight,
I serve the hospitalier, do not push.
The grove of healing I herb, from constipation and diarrhea, and other various ailments.
The squire is a watchman, from a neighbor - a pervert, Templar, sadomety, seduce and will not notice.
The crows flew to the south, to Provence, maybe further, I don’t know, they didn’t say.
The autumn time has come, a mustache on Ziland.
Другие песни исполнителя: