Anneli Saaristo - Evakon laulu
текст песни
31
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Anneli Saaristo - Evakon laulu - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Illalla, kun äiti peitti mua nukkumaan,
En aavistanut, mitä aamu tuopi tullessaan.
Yöllä oli metsään tullut julma tykkipatteri,
Evakoiden tumma rivi tiellä hiljaa vaelsi.
Selvään kuului sodan pauhu rajan pinnassa.
Epävarmuus jäyti karjalaisten rinnassa.
Varttitunti lähtöaikaa meille silloin annettiin,
Naapurimme heinäkärriin kalliit nyytit kannettiin.
Häipyi rakkaat mannut sekä kotikujan pää,
Sinne kattoin päälle oma taivasläntti jää.
Kyyneleiden määrää en vain enää ole muistanut,
Karjalaisten elon tahtoa ei sota suistanut.
Meitä vastaan marssi nuoret Suomen soturit,
Heitä johti lapsenkasvoiset nuo vänrikit.
Moni kulki silloin elämässään viime retkensä,
Päätä kohden vakaana, kuin aavistaisi hetkensä.
Tietyömiehet kysyivät, ett' mikä matkan pää.
A, kuhan päästään perille, se silloin selviää.
Isäntä se jätti heille vielä porsaslaatikon.
Lisäsi: "Vot, tässä leivän päälle särvintä viel' on."
Asemalla evakoita junaan lastattiin,
Virkamiesten kysymyksiin tarkkaan vastattiin.
Eräs äiti sanoi: "Tässä on mun koko omaisuus,
Viisi pientä lasta sekä vielä kahvipannu uus."
Aamuyöllä pieni veli syntyi junassa,
Se oli ryppyinen ja vielä silmät ummessa.
Lotat toivat taivaanmannaa, kuumaa kauravelliä.
Tahtoivat he meitä poloisia vielä helliä.
Kolmen päivän päästä oltiin päätepaikassa,
Karjalainen kansa seisoi huutokaupassa.
Isännät kun evakoita sinne kyytiin mättivät,
Viisi lasta sekä äidin sinne tielle jättivät.
Mekin mentiin siitä kunnantaloon asumaan,
Vuoden päästä päästiin omaan mökkiin muuttamaan.
Kirje tuli isältä: "Mie pääsen pian siviiliin",
Tulikin ja kirkon viereen sankarhautaan siunattiin.
Omaa peltotilkkuaan kun äiti äesti,
Niin uuden elon alkamista kiurut säesti.
Mie istuin pienen veljen kanssa siinä pellon laidalla,
Kerroin hälle, kuinka kaunis oli kerran Karjala.
In the evening when my mother tucked me into bed,
I had no idea what the morning was going to bring.
During the night a huge battery of canons had come to the forest,
The dark line of evacuees quietly walked the road.
The thunder of war rumbled from the border.
Uncertainty was hurting in the hearts of Karelians.
A quarter of an hour were we given before we had to leave,
Into the neighbour's hay cart the precious bundles were laid.
We saw our dear scenery disappear together with the home lane.
There above the roofs is left our own patch of sky.
Only the countless tears I have not remembered,
The Karelians' will to live was not extinguished by the war.
Towards us marched the young soldiers of Finland,
They were led by baby-faced lieutenants.
Many were then walking towards the end of their last journey
In life, as if knowing their moment.
Roadworkers asked wher we heading.
Eh, once we get there, we'll find out.
The farmer left them a pig in a box, adding
"Look, here's still some meat for your sandwich".
At the station the evacuees were loaded into the carriages,
The questions from the officials were carefully answered.
One mother said: "Here is all me property,
Five small children and even a new coffee pot."
Before dawn my little brother was born in the train,
He had wrinkles and his eyes had not opened yet.
Lotta Nurses brought manna from heaven, hot oat broth,
Wanting to cuddle us poor children.
After three days we reached our destination,
The Karelian folks were standing in an auction.
When the farmers were stacking the evacuees into their carts,
They left five children and their mother there on the road.
We too went to live in a council house.
After a year they let us move into our own cottage.
A letter came from father: "Soon I'll come home".
He came indeed and was buried into a war hero's grave next to the church.
When my mother was harrowing her own small field,
The sky larks were singing the start of our new life.
I was sitting with my little brother there by the field,
I told him how beautiful once was Karelia.
En aavistanut, mitä aamu tuopi tullessaan.
Yöllä oli metsään tullut julma tykkipatteri,
Evakoiden tumma rivi tiellä hiljaa vaelsi.
Selvään kuului sodan pauhu rajan pinnassa.
Epävarmuus jäyti karjalaisten rinnassa.
Varttitunti lähtöaikaa meille silloin annettiin,
Naapurimme heinäkärriin kalliit nyytit kannettiin.
Häipyi rakkaat mannut sekä kotikujan pää,
Sinne kattoin päälle oma taivasläntti jää.
Kyyneleiden määrää en vain enää ole muistanut,
Karjalaisten elon tahtoa ei sota suistanut.
Meitä vastaan marssi nuoret Suomen soturit,
Heitä johti lapsenkasvoiset nuo vänrikit.
Moni kulki silloin elämässään viime retkensä,
Päätä kohden vakaana, kuin aavistaisi hetkensä.
Tietyömiehet kysyivät, ett' mikä matkan pää.
A, kuhan päästään perille, se silloin selviää.
Isäntä se jätti heille vielä porsaslaatikon.
Lisäsi: "Vot, tässä leivän päälle särvintä viel' on."
Asemalla evakoita junaan lastattiin,
Virkamiesten kysymyksiin tarkkaan vastattiin.
Eräs äiti sanoi: "Tässä on mun koko omaisuus,
Viisi pientä lasta sekä vielä kahvipannu uus."
Aamuyöllä pieni veli syntyi junassa,
Se oli ryppyinen ja vielä silmät ummessa.
Lotat toivat taivaanmannaa, kuumaa kauravelliä.
Tahtoivat he meitä poloisia vielä helliä.
Kolmen päivän päästä oltiin päätepaikassa,
Karjalainen kansa seisoi huutokaupassa.
Isännät kun evakoita sinne kyytiin mättivät,
Viisi lasta sekä äidin sinne tielle jättivät.
Mekin mentiin siitä kunnantaloon asumaan,
Vuoden päästä päästiin omaan mökkiin muuttamaan.
Kirje tuli isältä: "Mie pääsen pian siviiliin",
Tulikin ja kirkon viereen sankarhautaan siunattiin.
Omaa peltotilkkuaan kun äiti äesti,
Niin uuden elon alkamista kiurut säesti.
Mie istuin pienen veljen kanssa siinä pellon laidalla,
Kerroin hälle, kuinka kaunis oli kerran Karjala.
In the evening when my mother tucked me into bed,
I had no idea what the morning was going to bring.
During the night a huge battery of canons had come to the forest,
The dark line of evacuees quietly walked the road.
The thunder of war rumbled from the border.
Uncertainty was hurting in the hearts of Karelians.
A quarter of an hour were we given before we had to leave,
Into the neighbour's hay cart the precious bundles were laid.
We saw our dear scenery disappear together with the home lane.
There above the roofs is left our own patch of sky.
Only the countless tears I have not remembered,
The Karelians' will to live was not extinguished by the war.
Towards us marched the young soldiers of Finland,
They were led by baby-faced lieutenants.
Many were then walking towards the end of their last journey
In life, as if knowing their moment.
Roadworkers asked wher we heading.
Eh, once we get there, we'll find out.
The farmer left them a pig in a box, adding
"Look, here's still some meat for your sandwich".
At the station the evacuees were loaded into the carriages,
The questions from the officials were carefully answered.
One mother said: "Here is all me property,
Five small children and even a new coffee pot."
Before dawn my little brother was born in the train,
He had wrinkles and his eyes had not opened yet.
Lotta Nurses brought manna from heaven, hot oat broth,
Wanting to cuddle us poor children.
After three days we reached our destination,
The Karelian folks were standing in an auction.
When the farmers were stacking the evacuees into their carts,
They left five children and their mother there on the road.
We too went to live in a council house.
After a year they let us move into our own cottage.
A letter came from father: "Soon I'll come home".
He came indeed and was buried into a war hero's grave next to the church.
When my mother was harrowing her own small field,
The sky larks were singing the start of our new life.
I was sitting with my little brother there by the field,
I told him how beautiful once was Karelia.
Вечером, когда мама прикрыла меня спать,
Я не предвидел то, что пришло утро, когда оно пришло.
Ночью в лесу была жестокая пушечная батарея,
Темная линия эвакуированных на дороге тихо бродила.
Ясно, что рев войны был на поверхности границы.
Неопределенность замерзала в карелианской груди.
Затем нам дали четверть часа отъезда,
Дорогие пельмени в телеге сена нашего соседа были перенесены.
Выцветал дорогой Маннат и глава Homekuja,
Там я покрыл свое собственное небо.
Я просто больше не вспомнил количество слез,
Воля карелиан не повреждала войну.
Против нас молодые финские воины,
Их возглавляли эти дети, занимающиеся этими лейтенантами.
Многие люди ходили в своей жизни в последний раз,
В сторону головы стабилизировались, как будто предвидеть их моменты.
Дорожные работники попросили главу путешествия.
А, Кухан добирается туда, тогда он прояснит.
Хозяин оставил им еще одну поросенку.
Добавил: «Голот, вот лучшее из хлеба».
На станции эвакуированные были загружены на поезде,
На вопросы чиновников тщательно ответили.
Одна мать сказала: «Вот вся моя собственность,
Пять маленьких детей и еще один кофейный горшок новый ».
Утром в поезде родился младший брат,
Это было морщинистым и все еще закрыто глаза.
Лотерей принесли небесную, горячую овсянку.
Они хотели, чтобы мы расслабились.
Через три дня они были в конце концов,
Карелиский народ стоял на аукционе.
Хозяева, когда эвакуированные были срошены туда,
Пять детей и мать ушли на дороге.
Мы тоже пошли в муниципальный дом, чтобы жить,
Через год они смогли переехать в мой собственный коттедж.
Письмо пришло от отца: «Я скоро доберусь до гражданского населения»,
Это было, и рядом с церковью была благословлена.
Их собственное поле поля, когда мать,
Таким образом, начало новой жизни сопровождалось Киурутом.
Я сидел с младшим братом на краю поля,
Я сказал вам, как красиво это было когда -то в Карелие.
В таможении, когда моя мама спрятала меня в постель,
Я понятия не имел, что принесет утро.
Ночью в лес приехал огромная батарея канонов,
Темная линия эвакуированных тихо гуляла по дороге.
Гром войны вырвался с границы.
Несвертинти был больно в сердцах карелиан.
Четверть часа мы дали до того, как нам пришлось уйти,
В тележку сена соседа были заложены драгоценные пучки.
Мы видели, как наши дорогие пейзажи исчезали вместе с домашней полосой.
Там около крыш остается наш собственный участок неба.
Только бесчисленные слезы, которые я не помнил,
Воля Карелиан к жизни не была потушена войной.
На нас маршировало молодых солдат Финляндии,
Их возглавляли детские лейтенанты.
Многие ходили к концу своего последнего путешествия
В жизни, как будто знают, они момент.
Дорожные работники спросили, куда мы движемся.
Эх, как только мы доберемся туда, мы узнаем.
Фермер оставил им свинью в коробке, добавив
«Послушай, вот еще немного мяса для твоего сэндвича».
На станции эвакуированные крошечные погрузки, загруженные в вагоны,
На вопросы чиновников были осторожно ответили.
Одна мать сказала: «Вот все я, собственность,
Пять маленьких детей и Ева новый кофейный горшок ".
До рассвета мой младший брат родился в поезде,
У них были морщины, и его глаза еще не открылись.
Медсестры Лотты принесли манну с небес, горячий овсяный бульон,
Желая обнять нас, бедных детей.
Через три дня мы достигли пункта назначения,
Карелия ребята стояли на аукционе.
Когда фермеры собирали эвакуированные в свои тележки,
Они оставили пятерых детей и их мать там дорогой.
Мы тоже пошли жить в доме совета.
Через год они позволили нам переехать в собственный коттедж.
Письмо пришло от отца: «Скоро я прихожу домой».
Он действительно пришел и был похоронен в могиле героя войны рядом с церковью.
Когда моя мама мучилась своим маленьким полем,
Небесные жалюзи пели начало нашей новой жизни.
Я сел с моим младшим братом там у поля,
Я рассказал ему, насколько прекрасна когда -то Карелия.
Я не предвидел то, что пришло утро, когда оно пришло.
Ночью в лесу была жестокая пушечная батарея,
Темная линия эвакуированных на дороге тихо бродила.
Ясно, что рев войны был на поверхности границы.
Неопределенность замерзала в карелианской груди.
Затем нам дали четверть часа отъезда,
Дорогие пельмени в телеге сена нашего соседа были перенесены.
Выцветал дорогой Маннат и глава Homekuja,
Там я покрыл свое собственное небо.
Я просто больше не вспомнил количество слез,
Воля карелиан не повреждала войну.
Против нас молодые финские воины,
Их возглавляли эти дети, занимающиеся этими лейтенантами.
Многие люди ходили в своей жизни в последний раз,
В сторону головы стабилизировались, как будто предвидеть их моменты.
Дорожные работники попросили главу путешествия.
А, Кухан добирается туда, тогда он прояснит.
Хозяин оставил им еще одну поросенку.
Добавил: «Голот, вот лучшее из хлеба».
На станции эвакуированные были загружены на поезде,
На вопросы чиновников тщательно ответили.
Одна мать сказала: «Вот вся моя собственность,
Пять маленьких детей и еще один кофейный горшок новый ».
Утром в поезде родился младший брат,
Это было морщинистым и все еще закрыто глаза.
Лотерей принесли небесную, горячую овсянку.
Они хотели, чтобы мы расслабились.
Через три дня они были в конце концов,
Карелиский народ стоял на аукционе.
Хозяева, когда эвакуированные были срошены туда,
Пять детей и мать ушли на дороге.
Мы тоже пошли в муниципальный дом, чтобы жить,
Через год они смогли переехать в мой собственный коттедж.
Письмо пришло от отца: «Я скоро доберусь до гражданского населения»,
Это было, и рядом с церковью была благословлена.
Их собственное поле поля, когда мать,
Таким образом, начало новой жизни сопровождалось Киурутом.
Я сидел с младшим братом на краю поля,
Я сказал вам, как красиво это было когда -то в Карелие.
В таможении, когда моя мама спрятала меня в постель,
Я понятия не имел, что принесет утро.
Ночью в лес приехал огромная батарея канонов,
Темная линия эвакуированных тихо гуляла по дороге.
Гром войны вырвался с границы.
Несвертинти был больно в сердцах карелиан.
Четверть часа мы дали до того, как нам пришлось уйти,
В тележку сена соседа были заложены драгоценные пучки.
Мы видели, как наши дорогие пейзажи исчезали вместе с домашней полосой.
Там около крыш остается наш собственный участок неба.
Только бесчисленные слезы, которые я не помнил,
Воля Карелиан к жизни не была потушена войной.
На нас маршировало молодых солдат Финляндии,
Их возглавляли детские лейтенанты.
Многие ходили к концу своего последнего путешествия
В жизни, как будто знают, они момент.
Дорожные работники спросили, куда мы движемся.
Эх, как только мы доберемся туда, мы узнаем.
Фермер оставил им свинью в коробке, добавив
«Послушай, вот еще немного мяса для твоего сэндвича».
На станции эвакуированные крошечные погрузки, загруженные в вагоны,
На вопросы чиновников были осторожно ответили.
Одна мать сказала: «Вот все я, собственность,
Пять маленьких детей и Ева новый кофейный горшок ".
До рассвета мой младший брат родился в поезде,
У них были морщины, и его глаза еще не открылись.
Медсестры Лотты принесли манну с небес, горячий овсяный бульон,
Желая обнять нас, бедных детей.
Через три дня мы достигли пункта назначения,
Карелия ребята стояли на аукционе.
Когда фермеры собирали эвакуированные в свои тележки,
Они оставили пятерых детей и их мать там дорогой.
Мы тоже пошли жить в доме совета.
Через год они позволили нам переехать в собственный коттедж.
Письмо пришло от отца: «Скоро я прихожу домой».
Он действительно пришел и был похоронен в могиле героя войны рядом с церковью.
Когда моя мама мучилась своим маленьким полем,
Небесные жалюзи пели начало нашей новой жизни.
Я сел с моим младшим братом там у поля,
Я рассказал ему, насколько прекрасна когда -то Карелия.