Aswallow - Volver
текст песни
34
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Aswallow - Volver - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Текст - Антон Лашден
Д ж е й м с. Он говорит, что рана скоро затянется. Он слушает мое сердце - долго, удар за ударом, а потом хлопает меня по плечу, будто передавая уверенность в том, что он услышал глухое биение, и пишет в моей карте «Здоров. Годен к службе».
Я застегиваю рубашку с чувством собственного превосходства: я снова обманул его. Никто в этом здании не знает, что перед каждым медосмотром мне приходится уговаривать свое мертвое сердце выдать хоть пару звуков. Никто не знает, что внутри меня все мертво. Никто не знает, что я сам мертв.
Откровения начинаются дома, когда я вынужден раздеться; мне приходится видеть это красное пульсирующее пятно на груди. Врач говорит, что рана скоро заживет.
Рана на моей коже, вполне вероятно, действительно скоро затянется. Рана в моей грудной клетке не закроется никогда.
Боль скапливается внизу живота, и черная клякса протекает на бедра. Каждый день – новая операция: разрезать себя – и достать все лишнее. По локоть увязнуть в густой черной краске, дотронуться до противоположной стенки живота, потрогать пальцами судорогу своего тела и ухватить ее за хвост - эту тварь, выгрызающую меня изнутри. Наскоро сшить кожу и до некоторого времени забыть о спазмах. Следующим утром подойти к зеркалу, чтобы посмотреть на уродливые шрамы, которые оставила на мне моя любовь.
От твоих поцелуев не осталось следов – только сплошные язвы; все мое тело покрыто гнойниками, и каждый раз, когда я дотрагиваюсь до них, вязкая, протухшая память о тебе растекается в моем рту. Столько сил трачу на то, чтобы сомкнуть губы и не назвать по привычке твое имя, не дернуться от шороха в коридоре.
Я хочу увидеть тебя и обвинить в том, что ты сделал со мной: не тело, а развалина, не кожа, а лохмотья. И все, все болит; там, где ты целовал, там, где касался. Я хочу заорать: «Во что ты меня превратил!», но голоса мне хватает только на униженное: «Где же ты?..».
Мне все кажется: вот-вот – и звонок разобьет тишину, и я стремглав, как истосковавшийся пес, побегу по осколкам своего одиночества, упаду на колени, и, когда приоткроется дверь, уткнусь носом в твои теплые ладони, ища твоей ласки.
Ты не пришел сегодня.
Ты не придешь никогда.
Ты снишься мне очень часто, и в моих снах ты никогда не обвиняешь меня, а я никогда не прошу прощения.
Ты молча стоишь и ждешь, пока я не подойду к тебе, не стяну с твоего плеча рубашку и не вопьюсь зубами в податливую мягкую кожу. Я пожираю тебя кусок за куском, я обгладываю твое тело и отрыгиваю, объевшись твоей плоти.
Я просыпаюсь от голода. Я голоден по тебе, по твоим прикосновениям, по твоему запаху.
В шкафу много твоей одежды, в квартире много подтверждений того, что ты был здесь. Приношу в кровать твои пиджаки, твои рубашки, твои книги и засыпаю, как будто бы рядом с тобой.
День за днем ищу тебя в толпе, уезжаю в другие города, от каждой новой миссии жду чуда и надеюсь на то, что увижу тебя. Во всех прохожих узнаю тебя, в любом телефонном звонке распознаю твой голос. Другие люди – это ты. Ты во всем, ты целый мир.
Я знаю, что надеяться нельзя, и все равно закрываю глаза каждый раз, когда остаюсь в одиночестве. Может быть, ты захочешь взять меня за руку. Может быть, ты захочешь ударить меня. Может быть, ты захочешь снова быть со мной.
Прости, пожалуйста, я должен прекратить скучать по тебе, должен прекратить думать о тебе, но я все никак не могу тебя отпустить. Мне кажется, что если мои руки в твоей крови, если ты умер у моих ног, нас же что-то связывает, правда?..
Мне не жаль того, что я сделал - я бы опускал нож на твою спину тысячу раз из тысячи; я тоскую совсем из-за другого: из-за того, что последовало после твоей смерти.
Кто же знал, что ты не сможешь пережить собственной кончины. Кто же знал, что ее не смогу пережить я.
Воротники рубашек и галстуки – это удавки; я привык к веревкам.
Т ь я г о. Здравствуй, Джеймс.
Д ж е й м с. Он говорит, что рана скоро затянется. Он слушает мое сердце - долго, удар за ударом, а потом хлопает меня по плечу, будто передавая уверенность в том, что он услышал глухое биение, и пишет в моей карте «Здоров. Годен к службе».
Я застегиваю рубашку с чувством собственного превосходства: я снова обманул его. Никто в этом здании не знает, что перед каждым медосмотром мне приходится уговаривать свое мертвое сердце выдать хоть пару звуков. Никто не знает, что внутри меня все мертво. Никто не знает, что я сам мертв.
Откровения начинаются дома, когда я вынужден раздеться; мне приходится видеть это красное пульсирующее пятно на груди. Врач говорит, что рана скоро заживет.
Рана на моей коже, вполне вероятно, действительно скоро затянется. Рана в моей грудной клетке не закроется никогда.
Боль скапливается внизу живота, и черная клякса протекает на бедра. Каждый день – новая операция: разрезать себя – и достать все лишнее. По локоть увязнуть в густой черной краске, дотронуться до противоположной стенки живота, потрогать пальцами судорогу своего тела и ухватить ее за хвост - эту тварь, выгрызающую меня изнутри. Наскоро сшить кожу и до некоторого времени забыть о спазмах. Следующим утром подойти к зеркалу, чтобы посмотреть на уродливые шрамы, которые оставила на мне моя любовь.
От твоих поцелуев не осталось следов – только сплошные язвы; все мое тело покрыто гнойниками, и каждый раз, когда я дотрагиваюсь до них, вязкая, протухшая память о тебе растекается в моем рту. Столько сил трачу на то, чтобы сомкнуть губы и не назвать по привычке твое имя, не дернуться от шороха в коридоре.
Я хочу увидеть тебя и обвинить в том, что ты сделал со мной: не тело, а развалина, не кожа, а лохмотья. И все, все болит; там, где ты целовал, там, где касался. Я хочу заорать: «Во что ты меня превратил!», но голоса мне хватает только на униженное: «Где же ты?..».
Мне все кажется: вот-вот – и звонок разобьет тишину, и я стремглав, как истосковавшийся пес, побегу по осколкам своего одиночества, упаду на колени, и, когда приоткроется дверь, уткнусь носом в твои теплые ладони, ища твоей ласки.
Ты не пришел сегодня.
Ты не придешь никогда.
Ты снишься мне очень часто, и в моих снах ты никогда не обвиняешь меня, а я никогда не прошу прощения.
Ты молча стоишь и ждешь, пока я не подойду к тебе, не стяну с твоего плеча рубашку и не вопьюсь зубами в податливую мягкую кожу. Я пожираю тебя кусок за куском, я обгладываю твое тело и отрыгиваю, объевшись твоей плоти.
Я просыпаюсь от голода. Я голоден по тебе, по твоим прикосновениям, по твоему запаху.
В шкафу много твоей одежды, в квартире много подтверждений того, что ты был здесь. Приношу в кровать твои пиджаки, твои рубашки, твои книги и засыпаю, как будто бы рядом с тобой.
День за днем ищу тебя в толпе, уезжаю в другие города, от каждой новой миссии жду чуда и надеюсь на то, что увижу тебя. Во всех прохожих узнаю тебя, в любом телефонном звонке распознаю твой голос. Другие люди – это ты. Ты во всем, ты целый мир.
Я знаю, что надеяться нельзя, и все равно закрываю глаза каждый раз, когда остаюсь в одиночестве. Может быть, ты захочешь взять меня за руку. Может быть, ты захочешь ударить меня. Может быть, ты захочешь снова быть со мной.
Прости, пожалуйста, я должен прекратить скучать по тебе, должен прекратить думать о тебе, но я все никак не могу тебя отпустить. Мне кажется, что если мои руки в твоей крови, если ты умер у моих ног, нас же что-то связывает, правда?..
Мне не жаль того, что я сделал - я бы опускал нож на твою спину тысячу раз из тысячи; я тоскую совсем из-за другого: из-за того, что последовало после твоей смерти.
Кто же знал, что ты не сможешь пережить собственной кончины. Кто же знал, что ее не смогу пережить я.
Воротники рубашек и галстуки – это удавки; я привык к веревкам.
Т ь я г о. Здравствуй, Джеймс.
Text - Anton Lashden
Dzh e s. He says that the wound will drag out soon. He listens to my heart - for a long time, a blow behind the blow, and then claps on the shoulder, as if conveying the confidence that he heard a deaf play, and writes in my map “Healthy. Good for service. "
I fasten my shirt with a sense of my own superiority: I again deceived him. No one in this building knows that before every physical examination I have to persuade my dead heart to give out at least a couple of sounds. No one knows that everything is dead inside me. No one knows that I myself am dead.
Revelations begin at home when I have to undress; I have to see this red pulsating stain on my chest. The doctor says that the wound will heal soon.
The wound on my skin, quite likely, will really drag out soon. The wound in my chest will never close.
The pain accumulates in the lower abdomen, and the black blot flows on the hips. Every day is a new operation: cut yourself - and get all the excess. Burn in a thick black paint on the elbow, touch the opposite wall of the abdomen, touch the fingers of your body and grab it by the tail - this creature gnawing me from the inside. Sew the skin hastily and for some time to forget about spasms. The next morning, go to the mirror to look at the ugly scars that my love left on me.
There are no traces left from your kisses - only continuous ulcers; My whole body is covered with abscesses, and every time I touch them, a viscous, rotten memory of you spreads in my mouth. I spend so much strength on closing my lips and not to name your name out of habit, not to twitch from the rustle in the corridor.
I want to see you and blame you for what you did to me: not a body, but a ruin, not skin, but rags. And everything, everything hurts; Where you kissed, where you touched. I want to yell: “What did you turn me into!”, But I have enough voices only on the humiliated: “Where are you? ..”.
Everything seems to me: now-and the call will break the silence, and I am a striving, like a yearn dog, run along the fragments of my loneliness, fall to my knees, and when the door opens, I will bury your nose into your warm palms, looking for your affection.
You haven't come today.
You will never come.
You dream of me very often, and in my dreams you never blame me, and I never apologize.
You stand silently and wait until I come to you, I will not pull a shirt from your shoulder and I get my teeth into a supple soft skin. I devour you a piece after a piece, I gnaw on your body and burp, having overeating your flesh.
I wake up from hunger. I am hungry for you, according to your touch, according to your smell.
There are a lot of your clothes in the closet, the apartment has a lot of evidence that you were here. I bring your jackets, your shirts, your books and fall asleep, as if next to you.
Day after day I am looking for you in the crowd, leaving for other cities, I am waiting for a miracle from every new mission and I hope that I will see you. In all passers -by I will recognize you, in any phone call I will recognize your voice. Other people are you. You are in everything, you are a whole world.
I know that you can’t hope, and still close my eyes every time I remain alone. Maybe you want to take my hand. Maybe you want to hit me. Maybe you want to be with me again.
Sorry, please, I have to stop missing you, I must stop thinking about you, but I still can’t let you go. It seems to me that if my hands are in your blood, if you died at my feet, something connects us, right? ..
I am not sorry for what I did - I would lower the knife on your back a thousand times out of a thousand; I am longing completely because of another: due to what followed after your death.
Who knew that you could not survive your own death. Who knew that I could not survive her.
Collars of shirts and ties are a noose; I'm used to ropes.
T I g o. Hello, James.
Dzh e s. He says that the wound will drag out soon. He listens to my heart - for a long time, a blow behind the blow, and then claps on the shoulder, as if conveying the confidence that he heard a deaf play, and writes in my map “Healthy. Good for service. "
I fasten my shirt with a sense of my own superiority: I again deceived him. No one in this building knows that before every physical examination I have to persuade my dead heart to give out at least a couple of sounds. No one knows that everything is dead inside me. No one knows that I myself am dead.
Revelations begin at home when I have to undress; I have to see this red pulsating stain on my chest. The doctor says that the wound will heal soon.
The wound on my skin, quite likely, will really drag out soon. The wound in my chest will never close.
The pain accumulates in the lower abdomen, and the black blot flows on the hips. Every day is a new operation: cut yourself - and get all the excess. Burn in a thick black paint on the elbow, touch the opposite wall of the abdomen, touch the fingers of your body and grab it by the tail - this creature gnawing me from the inside. Sew the skin hastily and for some time to forget about spasms. The next morning, go to the mirror to look at the ugly scars that my love left on me.
There are no traces left from your kisses - only continuous ulcers; My whole body is covered with abscesses, and every time I touch them, a viscous, rotten memory of you spreads in my mouth. I spend so much strength on closing my lips and not to name your name out of habit, not to twitch from the rustle in the corridor.
I want to see you and blame you for what you did to me: not a body, but a ruin, not skin, but rags. And everything, everything hurts; Where you kissed, where you touched. I want to yell: “What did you turn me into!”, But I have enough voices only on the humiliated: “Where are you? ..”.
Everything seems to me: now-and the call will break the silence, and I am a striving, like a yearn dog, run along the fragments of my loneliness, fall to my knees, and when the door opens, I will bury your nose into your warm palms, looking for your affection.
You haven't come today.
You will never come.
You dream of me very often, and in my dreams you never blame me, and I never apologize.
You stand silently and wait until I come to you, I will not pull a shirt from your shoulder and I get my teeth into a supple soft skin. I devour you a piece after a piece, I gnaw on your body and burp, having overeating your flesh.
I wake up from hunger. I am hungry for you, according to your touch, according to your smell.
There are a lot of your clothes in the closet, the apartment has a lot of evidence that you were here. I bring your jackets, your shirts, your books and fall asleep, as if next to you.
Day after day I am looking for you in the crowd, leaving for other cities, I am waiting for a miracle from every new mission and I hope that I will see you. In all passers -by I will recognize you, in any phone call I will recognize your voice. Other people are you. You are in everything, you are a whole world.
I know that you can’t hope, and still close my eyes every time I remain alone. Maybe you want to take my hand. Maybe you want to hit me. Maybe you want to be with me again.
Sorry, please, I have to stop missing you, I must stop thinking about you, but I still can’t let you go. It seems to me that if my hands are in your blood, if you died at my feet, something connects us, right? ..
I am not sorry for what I did - I would lower the knife on your back a thousand times out of a thousand; I am longing completely because of another: due to what followed after your death.
Who knew that you could not survive your own death. Who knew that I could not survive her.
Collars of shirts and ties are a noose; I'm used to ropes.
T I g o. Hello, James.