Вера Полозкова - Last summer evening
текст песни
25
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Вера Полозкова - Last summer evening - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Друг друговы вотчины – с реками и лесами,
Долинами, взгорьями, взлетными полосами;
Давай будем без туристов, а только сами.
Давай будто растворили нас, погребли
В биноклевой мгле.
Друг друговы корабли.
Бросаться навстречу с визгом, большими псами,
Срастаться дверьми, широтами, адресами,
Тереться носами,
Тросами,
Парусами,
Я буду губами смугло, когда слаба,
Тебя целовать слегка в горизонтик лба
Между кожей и волосами.
В какой-нибудь самой крошечной из кают,
Я буду день изо дня наводить уют,
И мы будем слушать чаечек, что снуют
Вдоль палубы, и сирен, что из вод поют.
Чтоб ветер трепал нам челки и флаги рвал,
Ты будешь вести, а я отнимать штурвал,
А на берегу салют чтоб и карнавал.
Чтоб что-то брать оптом, что-то – на абордаж,
Чтоб нам больше двадцати ни за что не дашь,
А соль проедает руки до мяса аж.
Чтоб профилем в синь, а курсом на юго-юг,
Чтоб если поодиночке – то всем каюк,
Чтоб двое форева янг, расторопных юнг,
И каждый задира, бес, баловник небес,
На шее зубец
Акулий, но можно без,
И каждый влюбленный, злой, молодой балбес.
В подзорной трубе пунктиром, едва-едва -
Друг друговы острова.
А Бог будет старый боцман, гроза морей,
Дубленый, литой, в наколках из якорей,
Молчащий красноречиво, как Билл Мюррей,
Устроенный, как герой.
Мы будем ему отрадой, такой игрой
Дельфинов или китят, где-то у кормы.
И кроме воды и тьмы нет другой тюрьмы.
И нету местоимения, кроме «мы».
И, трюмы заполнив хохотом, серебром
Дождливым московским – всяким таким добром,
Устанем, причалим, сядем к ребру ребром
И станем тянуть сентябрь как темный ром,
И тихо теплеть нутром.
И Лунья ладонь ощупает нас, строга -
Друг друговы берега.
И вечер перченым будет, как суп харчо.
Таким, чтоб в ресницах колко и горячо.
И Боцман легонько стукнет тебя в плечо:
- До скорого, брат, попутных. Вернись богатым.
И бриз в шевелюре будет гулять, игрив.
И будет назавтра ждать нас далекий риф,
Который пропорет брюхо нам, обагрив
Окрестную бирюзу нами, как закатом.
Долинами, взгорьями, взлетными полосами;
Давай будем без туристов, а только сами.
Давай будто растворили нас, погребли
В биноклевой мгле.
Друг друговы корабли.
Бросаться навстречу с визгом, большими псами,
Срастаться дверьми, широтами, адресами,
Тереться носами,
Тросами,
Парусами,
Я буду губами смугло, когда слаба,
Тебя целовать слегка в горизонтик лба
Между кожей и волосами.
В какой-нибудь самой крошечной из кают,
Я буду день изо дня наводить уют,
И мы будем слушать чаечек, что снуют
Вдоль палубы, и сирен, что из вод поют.
Чтоб ветер трепал нам челки и флаги рвал,
Ты будешь вести, а я отнимать штурвал,
А на берегу салют чтоб и карнавал.
Чтоб что-то брать оптом, что-то – на абордаж,
Чтоб нам больше двадцати ни за что не дашь,
А соль проедает руки до мяса аж.
Чтоб профилем в синь, а курсом на юго-юг,
Чтоб если поодиночке – то всем каюк,
Чтоб двое форева янг, расторопных юнг,
И каждый задира, бес, баловник небес,
На шее зубец
Акулий, но можно без,
И каждый влюбленный, злой, молодой балбес.
В подзорной трубе пунктиром, едва-едва -
Друг друговы острова.
А Бог будет старый боцман, гроза морей,
Дубленый, литой, в наколках из якорей,
Молчащий красноречиво, как Билл Мюррей,
Устроенный, как герой.
Мы будем ему отрадой, такой игрой
Дельфинов или китят, где-то у кормы.
И кроме воды и тьмы нет другой тюрьмы.
И нету местоимения, кроме «мы».
И, трюмы заполнив хохотом, серебром
Дождливым московским – всяким таким добром,
Устанем, причалим, сядем к ребру ребром
И станем тянуть сентябрь как темный ром,
И тихо теплеть нутром.
И Лунья ладонь ощупает нас, строга -
Друг друговы берега.
И вечер перченым будет, как суп харчо.
Таким, чтоб в ресницах колко и горячо.
И Боцман легонько стукнет тебя в плечо:
- До скорого, брат, попутных. Вернись богатым.
И бриз в шевелюре будет гулять, игрив.
И будет назавтра ждать нас далекий риф,
Который пропорет брюхо нам, обагрив
Окрестную бирюзу нами, как закатом.
Friend of other estates - with rivers and forests,
Valleys, hills, runways;
Let's be without tourists, but only ourselves.
Let's have dissolved us, buried us
In binocular darkness.
Friend of other ships.
Rush to meet with a screech, big dogs,
Fuse with doors, latitudes, addresses,
Rub with noses,
Cables,
Sails,
I will be dark with my lips when I am weak
Kiss you slightly into the horizon of the forehead
Between the skin and hair.
In some tiny of the cabins,
I will bring comfort for a day on the day
And we will listen to the seals that scurry
Along the deck, and sirens that they sing from the waters.
So that the wind flutters to us bangs and tore the flags,
You will lead, and I will take the helm,
And on the shore, a salute so that the carnival.
To take something in bulk, something-on boarding,
So that we will never give us more than twenty,
And the salt eats hands to the meat already.
So that the profile is in blue, and the course to the south-yug,
So that if one by one, then everyone is a kayuk,
So that two Forenges Young, quick jung,
And every bully, demon, heaven beam,
On the neck is a tooth
Sharks, but you can without,
And every in love, evil, young dunce.
In the telescope of the dotted line, barely -
Friend of the other island.
And God will be an old boatswain, a thunderstorm of the seas,
Tanned, cast, in tattoos of anchors,
Silent eloquently, like Bill Murray,
Arranged as a hero.
We will be his joy, such a game
Dolphins or whale, somewhere at the stern.
And besides water and darkness, there is no other prison.
And there are no pronoun, except for "we."
And, by filling the holds with laughter, silver
Rainy Moscow - all sorts of so good,
Let's get tired, finish, sit down to the edge of the edge
And we will pull September like a dark rum,
And quietly warm with the gut.
And the moon palm feels us, strict -
Friend of the other shore.
And the evening will be pepper, like Harcho soup.
So that in the eyelashes of Kolko and hot.
And the boatswain will lightly knock you on the shoulder:
- To the soon, brother, passing. Return to the rich.
And the breeze in the hair will walk, playing.
And the next day it will wait for us a distant reef,
Who will pass the belly for us, shaking
The surrounding turquoise by us is like a sunset.
Valleys, hills, runways;
Let's be without tourists, but only ourselves.
Let's have dissolved us, buried us
In binocular darkness.
Friend of other ships.
Rush to meet with a screech, big dogs,
Fuse with doors, latitudes, addresses,
Rub with noses,
Cables,
Sails,
I will be dark with my lips when I am weak
Kiss you slightly into the horizon of the forehead
Between the skin and hair.
In some tiny of the cabins,
I will bring comfort for a day on the day
And we will listen to the seals that scurry
Along the deck, and sirens that they sing from the waters.
So that the wind flutters to us bangs and tore the flags,
You will lead, and I will take the helm,
And on the shore, a salute so that the carnival.
To take something in bulk, something-on boarding,
So that we will never give us more than twenty,
And the salt eats hands to the meat already.
So that the profile is in blue, and the course to the south-yug,
So that if one by one, then everyone is a kayuk,
So that two Forenges Young, quick jung,
And every bully, demon, heaven beam,
On the neck is a tooth
Sharks, but you can without,
And every in love, evil, young dunce.
In the telescope of the dotted line, barely -
Friend of the other island.
And God will be an old boatswain, a thunderstorm of the seas,
Tanned, cast, in tattoos of anchors,
Silent eloquently, like Bill Murray,
Arranged as a hero.
We will be his joy, such a game
Dolphins or whale, somewhere at the stern.
And besides water and darkness, there is no other prison.
And there are no pronoun, except for "we."
And, by filling the holds with laughter, silver
Rainy Moscow - all sorts of so good,
Let's get tired, finish, sit down to the edge of the edge
And we will pull September like a dark rum,
And quietly warm with the gut.
And the moon palm feels us, strict -
Friend of the other shore.
And the evening will be pepper, like Harcho soup.
So that in the eyelashes of Kolko and hot.
And the boatswain will lightly knock you on the shoulder:
- To the soon, brother, passing. Return to the rich.
And the breeze in the hair will walk, playing.
And the next day it will wait for us a distant reef,
Who will pass the belly for us, shaking
The surrounding turquoise by us is like a sunset.
Другие песни исполнителя: