Вера Полозкова - катя
текст песни
34
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Вера Полозкова - катя - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Катя пашет неделю между холеных баб, до сведённых скул. В пятницу вечером Катя приходит в паб и садится на барный стул. Катя просит себе еды и два шота виски по пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит вокруг, как живой наждак, держит шею при этом так, как будто на ней висят.
Рослый бармен с серьгой ремесло своё знает чётко и улыбается ей хитро. У Кати в бокале сироп, и водка, и долька лайма, и куантро. Не хмелеет; внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро.
Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико, когда ты кем-то любим. Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты одинока, как Белый Бим. Одинока так, что и выпить не с кем, уж ладно поговорить о будущем и былом. Одинока страшным, обидным, детским – отцовским гневом, пустым углом.
В бокале у Кати текила, сироп и фреш. В брюшине с монету брешь. В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдёж – значит, все же чего-то ждёшь. Что ты хочешь – благую весть и на ёлку влезть?
Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.
Катя щурится и поводит плечами в такт, адекватна, если не весела. Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так, Кате хуйня война – она, в общем, почти цела.
У Кати дома бутылка рома, на всякий случай, а в подкладке пальто чумовой гашиш. Ты, Господь, если не задушишь – так рассмешишь.
***
У Кати в метро звонит телефон, выскакивает из рук, падает на юбку. Катя видит, что это мама, но совсем ничего не слышит, бросает трубку.
***
Катя толкает дверь, ту, где написано «Выход в город». Климат ночью к ней погрубел. Город до поролона вспорот, весь жёлт и бел.
Фейерверк с петардами, канонада; рядом с Катей тётка идёт в боа. Мама снова звонит, ну чего ей надо, «Ма, чего тебе надо, а?».
Катя даже вздрагивает невольно, словно кто-то с силой стукнул по батарее: «Я сломала руку. Мне очень больно. Приезжай, пожалуйста, поскорее».
Так и холодеет шалая голова. «Я сейчас приду, сама тебя отвезу». Катя в восемь секунд трезва, у неё ни в одном глазу.
Катя думает – вот те, милая, поделом. Кате страшно, что там за перелом.
Мама сидит на диване и держит лёд на руке, рыдает. У мамы уже зуб на зуб не попадает. Катя мечется по квартире, словно над нею заносят кнут. Скорая в дверь звонит через двадцать и пять минут. Что-то колет, оно не действует, хоть убей. Сердце бьётся в Кате, как пойманный воробей.
Ночью в московской травме всё благоденствие да покой. Парень с разбитым носом, да шоферюга с вывернутой ногой. Тяжёлого привезли, потасовка в баре, пять ножевых. Вдоль каждой стенки ещё по паре покоцанных, но живых.
Ходят медбратья хмурые, из мглы и обратно в мглу. Тряпки, от крови бурые, скомканные, в углу.
Безмолвный таджик водит грязной шваброй, мужик на каталке лежит, мечтает. Мама от боли плачет и причитает.
Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор, из операционной ломится в коридор. Садится на лавку, и кровь с него льётся, как пот в июле. Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле.
А иначе он зашиваться-то не пойдёт.
Вот ведь долбанный идиот.
Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза. Врач говорит – да чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза. Вокруг него санитары и доктора маячат.
Мама плачет.
Толстый весь раскроен, как решето. Мама всхлипывает «за что мне это, за что». Надо было маму везти в ЦИТО. Прибегут, кивнут, убегут опять.
Катя хочет спать.
Смуглый восточный мальчик, литой, красивый, перебинтованный у плеча. Руку баюкает словно сына, и чья-то пьяная баба скачет, как саранча.
Катя кульком сидит на кушетке, по куртке пальчиками стуча.
К пяти утра сонный айболит накладывает лангеты, рисует справку и ценные указания отдаёт. Мама плакать перестаёт. Загипсована правая до плеча и большой на другой руке. Мама выглядит, как в мудацком боевике.
Катя едет домой в такси, челюстями стиснутыми скрипя. Ей не жалко ни маму, ни толстого, ни себя.
***
«Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак.
Рослый бармен с серьгой ремесло своё знает чётко и улыбается ей хитро. У Кати в бокале сироп, и водка, и долька лайма, и куантро. Не хмелеет; внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро.
Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико, когда ты кем-то любим. Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты одинока, как Белый Бим. Одинока так, что и выпить не с кем, уж ладно поговорить о будущем и былом. Одинока страшным, обидным, детским – отцовским гневом, пустым углом.
В бокале у Кати текила, сироп и фреш. В брюшине с монету брешь. В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдёж – значит, все же чего-то ждёшь. Что ты хочешь – благую весть и на ёлку влезть?
Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.
Катя щурится и поводит плечами в такт, адекватна, если не весела. Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так, Кате хуйня война – она, в общем, почти цела.
У Кати дома бутылка рома, на всякий случай, а в подкладке пальто чумовой гашиш. Ты, Господь, если не задушишь – так рассмешишь.
***
У Кати в метро звонит телефон, выскакивает из рук, падает на юбку. Катя видит, что это мама, но совсем ничего не слышит, бросает трубку.
***
Катя толкает дверь, ту, где написано «Выход в город». Климат ночью к ней погрубел. Город до поролона вспорот, весь жёлт и бел.
Фейерверк с петардами, канонада; рядом с Катей тётка идёт в боа. Мама снова звонит, ну чего ей надо, «Ма, чего тебе надо, а?».
Катя даже вздрагивает невольно, словно кто-то с силой стукнул по батарее: «Я сломала руку. Мне очень больно. Приезжай, пожалуйста, поскорее».
Так и холодеет шалая голова. «Я сейчас приду, сама тебя отвезу». Катя в восемь секунд трезва, у неё ни в одном глазу.
Катя думает – вот те, милая, поделом. Кате страшно, что там за перелом.
Мама сидит на диване и держит лёд на руке, рыдает. У мамы уже зуб на зуб не попадает. Катя мечется по квартире, словно над нею заносят кнут. Скорая в дверь звонит через двадцать и пять минут. Что-то колет, оно не действует, хоть убей. Сердце бьётся в Кате, как пойманный воробей.
Ночью в московской травме всё благоденствие да покой. Парень с разбитым носом, да шоферюга с вывернутой ногой. Тяжёлого привезли, потасовка в баре, пять ножевых. Вдоль каждой стенки ещё по паре покоцанных, но живых.
Ходят медбратья хмурые, из мглы и обратно в мглу. Тряпки, от крови бурые, скомканные, в углу.
Безмолвный таджик водит грязной шваброй, мужик на каталке лежит, мечтает. Мама от боли плачет и причитает.
Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор, из операционной ломится в коридор. Садится на лавку, и кровь с него льётся, как пот в июле. Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле.
А иначе он зашиваться-то не пойдёт.
Вот ведь долбанный идиот.
Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза. Врач говорит – да чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза. Вокруг него санитары и доктора маячат.
Мама плачет.
Толстый весь раскроен, как решето. Мама всхлипывает «за что мне это, за что». Надо было маму везти в ЦИТО. Прибегут, кивнут, убегут опять.
Катя хочет спать.
Смуглый восточный мальчик, литой, красивый, перебинтованный у плеча. Руку баюкает словно сына, и чья-то пьяная баба скачет, как саранча.
Катя кульком сидит на кушетке, по куртке пальчиками стуча.
К пяти утра сонный айболит накладывает лангеты, рисует справку и ценные указания отдаёт. Мама плакать перестаёт. Загипсована правая до плеча и большой на другой руке. Мама выглядит, как в мудацком боевике.
Катя едет домой в такси, челюстями стиснутыми скрипя. Ей не жалко ни маму, ни толстого, ни себя.
***
«Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак.
Katya plows a week between the Holen women, to the reduced cheekbones. On Friday evening, Katya comes to the pub and sits on a bar stool. Katya asks himself food and two shots of whiskey fifty. Katya blackened the pan, and looks around like a living emery, holds her neck while they were hanging on her.
A tall bartender with an earring craft knows his own clearly and smiles cunningly to her. Katya has a syrup in the glass, and vodka, and a slice Lima, and Kuantro. Will not humble; Inside, the wiring is short, a hole the size of everything is a gut.
Katya recalls how closely, funny and wild when you love someone. That's the same time, now, look, you are alone, like a white Bim. Lonely so that there is no one to drink with, it’s okay to talk about the future and the past. Lonely terrible, offensive, children's - father's anger, empty angle.
In the glass of Katya Tekil, syrup and Fresh. In the peritoneum with a coin gap. In fact, you don’t want, baby - you don’t eat like that. Since you endure all this vile blunt gallone, it means that you still wait for something. What do you want - good news and get into the Christmas tree?
Katya thinks herself with a Clint Eastwood as he is.
Katya squints and brings his shoulders to the beat, adequate, if not cheerful. Katya is drunk in the arc, and let it be forever, Katya Khuynya War - she, in general, is almost intact.
Katya has a bottle of Roma at home, just in case, and in the lining of a coat of a plague hash. You, Lord, if you do not strangle, make you laugh.
***
Katya calls the phone in the subway, jumps out of her hands, falls on the skirt. Katya sees that this is mom, but he does not hear anything at all, drops the phone.
***
Katya pushes the door, the one where the “Exit to the city” is written. The climate was immersed at night. City to foam rubber, all yellow and bel.
Fireworks with firecrackers, cannonade; Next to Katya, aunt goes to BOA. Mom calls again, well, what does she need, "Ma, what do you need, huh?"
Katya even shudders involuntarily, as if someone had a force on the battery: “I broke my hand. It's too painful for me. Come, please, as soon as possible. ”
So a shaky head is cold. "I will come now, I’ll take you myself." Katya is sober in eight seconds, she has not any eye.
Katya thinks - these are those dear, rightly. Katya is scary that there is a fracture.
Mom sits on the couch and holds ice on her hand, sobs. Mom already does not get to the tooth. Katya rushes around the apartment, as if a whip is brought over her. An ambulance on the door rings in twenty and five minutes. Something is in a collapse, it does not work, at least kill. The heart beats in Katya, like a caught sparrow.
At night in Moscow injury, all prosperity and peace. A guy with a broken nose, and a driver with a twisted leg. They brought the heavy, a brawl in a bar, five stabs. Along each wall is still a pair of focused, but alive.
Malays are gloomy, from darkness and back to the darkness. Rags, brown, crumpled, in the corner.
The silent Tajik drives a dirty mop, a man on a gurney lies, dreams. Mom cries in pain and laments.
The loose bull in her underpants, formidable, like a commander, from the operating room breaks into the corridor. He sits on the bench, and blood pours from it like sweat in July. He asks a friend of Kolyan with him to get through to Julia.
Otherwise, he won’t go to take care.
That's a fucking idiot.
Everyone pulls him back, and he dies them, infection. The doctor says - what will I do, he is three times healthier than me. Around him, orderlies and doctors loom.
Mom is crying.
The whole fat is cut, like a sieve. Mom sobs "why I have this, for what." It was necessary to carry mom to Cyto. They will come running, nod, run away again.
Katya wants to sleep.
The dark -skinned eastern boy, cast, beautiful, bandaged at the shoulder. The hand is launched like a son, and someone's drunken woman jumps like a locust.
Katya Kukom sits on a couch, knocking on a jacket with his fingers.
By five in the morning, a sleepy Aibolit imposes langets, draws a certificate and gives valuable instructions. Mom stops crying. The right to the shoulder and big on the other hand is hypnered. Mom looks like in the Mudatsky action movie.
Katya goes home in a taxi, grinding his jaws with his jaws. She does not mind either mom, or Tolstoy, nor herself.
***
“I am a tired robot, a holey tank. We must be a hero, and I am a weakness.
A tall bartender with an earring craft knows his own clearly and smiles cunningly to her. Katya has a syrup in the glass, and vodka, and a slice Lima, and Kuantro. Will not humble; Inside, the wiring is short, a hole the size of everything is a gut.
Katya recalls how closely, funny and wild when you love someone. That's the same time, now, look, you are alone, like a white Bim. Lonely so that there is no one to drink with, it’s okay to talk about the future and the past. Lonely terrible, offensive, children's - father's anger, empty angle.
In the glass of Katya Tekil, syrup and Fresh. In the peritoneum with a coin gap. In fact, you don’t want, baby - you don’t eat like that. Since you endure all this vile blunt gallone, it means that you still wait for something. What do you want - good news and get into the Christmas tree?
Katya thinks herself with a Clint Eastwood as he is.
Katya squints and brings his shoulders to the beat, adequate, if not cheerful. Katya is drunk in the arc, and let it be forever, Katya Khuynya War - she, in general, is almost intact.
Katya has a bottle of Roma at home, just in case, and in the lining of a coat of a plague hash. You, Lord, if you do not strangle, make you laugh.
***
Katya calls the phone in the subway, jumps out of her hands, falls on the skirt. Katya sees that this is mom, but he does not hear anything at all, drops the phone.
***
Katya pushes the door, the one where the “Exit to the city” is written. The climate was immersed at night. City to foam rubber, all yellow and bel.
Fireworks with firecrackers, cannonade; Next to Katya, aunt goes to BOA. Mom calls again, well, what does she need, "Ma, what do you need, huh?"
Katya even shudders involuntarily, as if someone had a force on the battery: “I broke my hand. It's too painful for me. Come, please, as soon as possible. ”
So a shaky head is cold. "I will come now, I’ll take you myself." Katya is sober in eight seconds, she has not any eye.
Katya thinks - these are those dear, rightly. Katya is scary that there is a fracture.
Mom sits on the couch and holds ice on her hand, sobs. Mom already does not get to the tooth. Katya rushes around the apartment, as if a whip is brought over her. An ambulance on the door rings in twenty and five minutes. Something is in a collapse, it does not work, at least kill. The heart beats in Katya, like a caught sparrow.
At night in Moscow injury, all prosperity and peace. A guy with a broken nose, and a driver with a twisted leg. They brought the heavy, a brawl in a bar, five stabs. Along each wall is still a pair of focused, but alive.
Malays are gloomy, from darkness and back to the darkness. Rags, brown, crumpled, in the corner.
The silent Tajik drives a dirty mop, a man on a gurney lies, dreams. Mom cries in pain and laments.
The loose bull in her underpants, formidable, like a commander, from the operating room breaks into the corridor. He sits on the bench, and blood pours from it like sweat in July. He asks a friend of Kolyan with him to get through to Julia.
Otherwise, he won’t go to take care.
That's a fucking idiot.
Everyone pulls him back, and he dies them, infection. The doctor says - what will I do, he is three times healthier than me. Around him, orderlies and doctors loom.
Mom is crying.
The whole fat is cut, like a sieve. Mom sobs "why I have this, for what." It was necessary to carry mom to Cyto. They will come running, nod, run away again.
Katya wants to sleep.
The dark -skinned eastern boy, cast, beautiful, bandaged at the shoulder. The hand is launched like a son, and someone's drunken woman jumps like a locust.
Katya Kukom sits on a couch, knocking on a jacket with his fingers.
By five in the morning, a sleepy Aibolit imposes langets, draws a certificate and gives valuable instructions. Mom stops crying. The right to the shoulder and big on the other hand is hypnered. Mom looks like in the Mudatsky action movie.
Katya goes home in a taxi, grinding his jaws with his jaws. She does not mind either mom, or Tolstoy, nor herself.
***
“I am a tired robot, a holey tank. We must be a hero, and I am a weakness.
Другие песни исполнителя: