The Simpsons - Ворон. Эдгар По
текст песни
62
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
The Simpsons - Ворон. Эдгар По - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Ворон
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так затукал в двери дома моего.
«Гость,— сказал я,— там стучится в двери дома моего,
Гость — и больше ничего».
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор,—
Безыменной здесь с тех пор.
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
«Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость-и больше ничего».
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
«Извините, сэр иль леди,— я приветствовал его,—
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал»,— дверь открыл я: никого,
Тьма — и больше ничего.
Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»
Прошептало, как укор.
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
«Это тот же стук недавний,—я сказал,— в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего,—
Ветер — больше ничего».
Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
С видом леди или лорда у порога моего,
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел — и больше ничего.
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»
Каркнул Ворон: «Nevermore».
Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,
Птица с кличкой «Nevermore».
Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти
Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,
И шепнул я вдруг вздохнувши: «Как друзья с недавних пор,
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор».
Каркнул Ворон: «Nevermore!»
При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,
И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор,
Перенял он это слово от хозяина такого,
Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,
Похоронный звон надежды и свой смертный приговор
Слышал в этом «nevermore».
И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
Хриплым карком: «Nevermore».
Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,
Тусклой люстрой освещенный, головою утомленной
Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор,
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор
Никогда, о, nevermore!
Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма
И ступили
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так затукал в двери дома моего.
«Гость,— сказал я,— там стучится в двери дома моего,
Гость — и больше ничего».
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор,—
Безыменной здесь с тех пор.
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
«Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость-и больше ничего».
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
«Извините, сэр иль леди,— я приветствовал его,—
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал»,— дверь открыл я: никого,
Тьма — и больше ничего.
Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»
Прошептало, как укор.
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
«Это тот же стук недавний,—я сказал,— в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего,—
Ветер — больше ничего».
Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
С видом леди или лорда у порога моего,
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел — и больше ничего.
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»
Каркнул Ворон: «Nevermore».
Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,
Птица с кличкой «Nevermore».
Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти
Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,
И шепнул я вдруг вздохнувши: «Как друзья с недавних пор,
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор».
Каркнул Ворон: «Nevermore!»
При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,
И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор,
Перенял он это слово от хозяина такого,
Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,
Похоронный звон надежды и свой смертный приговор
Слышал в этом «nevermore».
И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
Хриплым карком: «Nevermore».
Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,
Тусклой люстрой освещенный, головою утомленной
Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор,
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор
Никогда, о, nevermore!
Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма
И ступили
Crow
Once at midnight, gloomy at an hour, tired of thought,
I dozed off above the page of one, one,
And suddenly woke up from the sound, as if someone suddenly caught,
It was as if deafly clouded at the door of my house.
“Guest,” I said, “there he knocks on the door of my house,
Guest - and nothing more. "
Ah, I remember clearly, then there was a non -blessed December,
And from each flash, the red shadow glided onto the carpet.
I waited for a day from the gloomy Dali, in vain waited for the books to be given
Sort of sorrow in lost linor,
According to the saint that there, in Eden, the angels call Linor, -
Bezlessly here since then.
Silk alarming rustle in purple curtains, curtains
Lifted, filled with vague horror of me everything,
And to make it easier for the heart, getting up, I repeated tiredly:
“This is a guest only belated at my threshold,
The guest is some kind of belated at my threshold,
Guest and nothing more. ”
And, recovering from fright, I met a guest like a friend.
“Sorry, Sir Il Lady,” I greeted him, “
I dozed off here by boredom, and there were so quiet sounds,
So inaudible your knocks on the door of my house,
That I barely heard you, ”I opened the door: nobody,
Darkness - and nothing more.
The darkness of the midnight is surrounded, so I stood, immersed
In the dreams that no one had yet dreamed until then;
I waited in vain like that, but the darkness did not give me a sign,
The word is only one of the darkness came to me: "Linor!"
I whispered, and the echo whispered to me: "Linor!"
He whispered as a reproach.
In a burning grief about the loss, I slammed the doors tightly
And I heard the knock the same, but more distinctly.
“This is the same knocking recent,” I said, “out the window behind the shutters,
The wind howls for a reason in it at my window,
This wind hit the shutter at my window, -
The wind is nothing more. ”
I just opened the shutters - the old raven came out,
Noisily setting off the mourning of his opera;
Without a bow, important, proudly, he performed decorously, firmly;
With the view of the lady or lord at the threshold of my
Above the doors on a bust of Pallas at the threshold of my
He sat down - and nothing more.
And, waking up with sorrow, I smiled at first,
Seeing the importance of a black bird, its jerking enthusiasm,
I said: “Your appearance is superimposed, your shaggy crest is checked,
About the sinister ancient raven, where the darkness of the plot prostrate,
What was you proudly called where the darkness of the locomotive was prompted? "
The raven croaked: "Nevermore."
The crown of birds awkwardly on me with a cold,
Although her answer without meaning, out of place, was a clear nonsense;
After all, everything must agree, it can hardly happen,
So that at midnight a bird was sat down, flying out from the curtains,
Suddenly on a bust above the door sat down, flying out from behind the curtains,
Bird with the nickname "Nevermore".
The raven sat on a bust, as if with this word sadness
He poured all his soul forever in the night.
He sat, closing his beak, not moving with a pen,
And I whispered suddenly sighing: “Like friends recently,
Tomorrow he will leave me like hopes since then. ”
The raven croaked: "Nevermore!"
When answering such a successful, I shuddered into the lull of gloomy,
And I said: “Undoubtedly, he hardened for a long time,
He adopted this word from the owner of this,
Who, under the oppression of the rock of the evil, heard, like a sentence,
Funeral ringing of hope and your death sentence
I heard in this "Nevermore".
And with a smile, as at the beginning, I, waking up with sadness,
He moved the chair to the crow, looking at him point blank,
He sat on velvet in thought in a harsh thought,
What the raven wanted to say that word, prophetic for a long time,
That the raven prophesied me gloomily, Prophetic for a long time,
A hoarse frame: "Nevermore."
So, in a short half -day, thinking about a mystery,
Feeling how a burning gaze poured a raven in my heart,
Dull chandelier lit, tired head
I wanted to bow, sleepy, on a pillow on the pattern,
Ah, she will not bend here on the pillow on the pattern
Never, oh, Nevermore!
It seemed to me that puffs of smoke were invisibly.
And stepped
Once at midnight, gloomy at an hour, tired of thought,
I dozed off above the page of one, one,
And suddenly woke up from the sound, as if someone suddenly caught,
It was as if deafly clouded at the door of my house.
“Guest,” I said, “there he knocks on the door of my house,
Guest - and nothing more. "
Ah, I remember clearly, then there was a non -blessed December,
And from each flash, the red shadow glided onto the carpet.
I waited for a day from the gloomy Dali, in vain waited for the books to be given
Sort of sorrow in lost linor,
According to the saint that there, in Eden, the angels call Linor, -
Bezlessly here since then.
Silk alarming rustle in purple curtains, curtains
Lifted, filled with vague horror of me everything,
And to make it easier for the heart, getting up, I repeated tiredly:
“This is a guest only belated at my threshold,
The guest is some kind of belated at my threshold,
Guest and nothing more. ”
And, recovering from fright, I met a guest like a friend.
“Sorry, Sir Il Lady,” I greeted him, “
I dozed off here by boredom, and there were so quiet sounds,
So inaudible your knocks on the door of my house,
That I barely heard you, ”I opened the door: nobody,
Darkness - and nothing more.
The darkness of the midnight is surrounded, so I stood, immersed
In the dreams that no one had yet dreamed until then;
I waited in vain like that, but the darkness did not give me a sign,
The word is only one of the darkness came to me: "Linor!"
I whispered, and the echo whispered to me: "Linor!"
He whispered as a reproach.
In a burning grief about the loss, I slammed the doors tightly
And I heard the knock the same, but more distinctly.
“This is the same knocking recent,” I said, “out the window behind the shutters,
The wind howls for a reason in it at my window,
This wind hit the shutter at my window, -
The wind is nothing more. ”
I just opened the shutters - the old raven came out,
Noisily setting off the mourning of his opera;
Without a bow, important, proudly, he performed decorously, firmly;
With the view of the lady or lord at the threshold of my
Above the doors on a bust of Pallas at the threshold of my
He sat down - and nothing more.
And, waking up with sorrow, I smiled at first,
Seeing the importance of a black bird, its jerking enthusiasm,
I said: “Your appearance is superimposed, your shaggy crest is checked,
About the sinister ancient raven, where the darkness of the plot prostrate,
What was you proudly called where the darkness of the locomotive was prompted? "
The raven croaked: "Nevermore."
The crown of birds awkwardly on me with a cold,
Although her answer without meaning, out of place, was a clear nonsense;
After all, everything must agree, it can hardly happen,
So that at midnight a bird was sat down, flying out from the curtains,
Suddenly on a bust above the door sat down, flying out from behind the curtains,
Bird with the nickname "Nevermore".
The raven sat on a bust, as if with this word sadness
He poured all his soul forever in the night.
He sat, closing his beak, not moving with a pen,
And I whispered suddenly sighing: “Like friends recently,
Tomorrow he will leave me like hopes since then. ”
The raven croaked: "Nevermore!"
When answering such a successful, I shuddered into the lull of gloomy,
And I said: “Undoubtedly, he hardened for a long time,
He adopted this word from the owner of this,
Who, under the oppression of the rock of the evil, heard, like a sentence,
Funeral ringing of hope and your death sentence
I heard in this "Nevermore".
And with a smile, as at the beginning, I, waking up with sadness,
He moved the chair to the crow, looking at him point blank,
He sat on velvet in thought in a harsh thought,
What the raven wanted to say that word, prophetic for a long time,
That the raven prophesied me gloomily, Prophetic for a long time,
A hoarse frame: "Nevermore."
So, in a short half -day, thinking about a mystery,
Feeling how a burning gaze poured a raven in my heart,
Dull chandelier lit, tired head
I wanted to bow, sleepy, on a pillow on the pattern,
Ah, she will not bend here on the pillow on the pattern
Never, oh, Nevermore!
It seemed to me that puffs of smoke were invisibly.
And stepped
Другие песни исполнителя: