Дмитрий Быков - Люди севера
текст песни
24
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Дмитрий Быков - Люди севера - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
* * *
В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных,
Где на поселок пять имен, и то все больше односложных,
Где не снимают лыж и шуб, гордятся запахом тяжелым,
Поют, не разжимая губ, и жиром мажутся моржовым,
Где краток день, как "Отче наш", где хрусток наст и воздух жесток, -
Есть непременный персонаж, обычно девочка-подросток.
На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс,
Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс,
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,
Не любит будничных забот и все любуется собою.
И вот она чешет длинные косы, вот она холит свои персты,
Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты,
И вот она щурит черное око - телом упруга, станом пряма, -
А мать пеняет ей: "Лежебока!" и скорбно делает все сама.
Но тут сюжет меняет ход, ломаясь в целях воспитанья,
И для красотки настает черед крутого испытанья.
Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмо
На дерзкий лик и стройный стан ("Чума на оба ваши чума!"),
Иль выгонят отец и мать (мораль на севере сурова) -
И дочь останется стонать без пропитания и крова,
Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет ее в ненастье -
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья, -
Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться -
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.
И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролет,
И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лед,
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
И отдает свои косы вьюге во искупленье своих грехов,
Поскольку много ли чукче прока в белой руке и черной косе,
И трудится, не поднимая ока, и начинает пахнуть, как все.
И торжествуют наконец законы равенства и рода,
И улыбается отец, и усмиряется погода,
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая,
И люди севера поют, упрямых губ не разжимая, -
Она ж сидит себе в углу, как обретенная икона,
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.
И только я до сих пор рыдаю среди ликования и родства,
Хотя давно уже соблюдаю все их привычки и торжества, -
О высшем даре блаженной лени, что побеждает тоску и страх,
О нежеланьи пасти оленей, об этих косах и о перстах!
Нас обточили беспощадно, процедили в решето, -
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя, за что?
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы, мои персты?
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты,
И жизнь разменивается, заканчиваясь, и зарева встают,
И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.
В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных,
Где на поселок пять имен, и то все больше односложных,
Где не снимают лыж и шуб, гордятся запахом тяжелым,
Поют, не разжимая губ, и жиром мажутся моржовым,
Где краток день, как "Отче наш", где хрусток наст и воздух жесток, -
Есть непременный персонаж, обычно девочка-подросток.
На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс,
Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс,
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,
Не любит будничных забот и все любуется собою.
И вот она чешет длинные косы, вот она холит свои персты,
Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты,
И вот она щурит черное око - телом упруга, станом пряма, -
А мать пеняет ей: "Лежебока!" и скорбно делает все сама.
Но тут сюжет меняет ход, ломаясь в целях воспитанья,
И для красотки настает черед крутого испытанья.
Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмо
На дерзкий лик и стройный стан ("Чума на оба ваши чума!"),
Иль выгонят отец и мать (мораль на севере сурова) -
И дочь останется стонать без пропитания и крова,
Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет ее в ненастье -
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья, -
Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться -
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.
И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролет,
И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лед,
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
И отдает свои косы вьюге во искупленье своих грехов,
Поскольку много ли чукче прока в белой руке и черной косе,
И трудится, не поднимая ока, и начинает пахнуть, как все.
И торжествуют наконец законы равенства и рода,
И улыбается отец, и усмиряется погода,
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая,
И люди севера поют, упрямых губ не разжимая, -
Она ж сидит себе в углу, как обретенная икона,
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.
И только я до сих пор рыдаю среди ликования и родства,
Хотя давно уже соблюдаю все их привычки и торжества, -
О высшем даре блаженной лени, что побеждает тоску и страх,
О нежеланьи пасти оленей, об этих косах и о перстах!
Нас обточили беспощадно, процедили в решето, -
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя, за что?
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы, мои персты?
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты,
И жизнь разменивается, заканчиваясь, и зарева встают,
И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.
* * *
In the trends of the northern tribes living at the twilight of the Berlot,
Where there are five names in the village, and then more and more monosyllabic ones,
Where they do not remove skis and fur coats, are proud of the smell of heavy,
They sing, not grinding their lips, and swearing with fat,
Where is the brief day, like "our Father", where the crunch is brown and the air is cruel, -
There is an indispensable character, usually a teenage girl.
Against the background of peers and friends, she is mysterious like a pole,
Boasts with white hands and black braids to the waist,
Shouting arrogantly a mouth with a swollen lower lips,
He does not like everyday worries and everything admires.
And so she scratches long braids, so she hits her fingers,
As long as the blizzard is sculpted by thoroughs, while the track snakes the tails,
And so she squints the black eye - the body of elastic, the village is straight - -
And mother blames her: "Lege!" And he does everything himself mournfully.
But then the plot changes the course, breaking up for the purpose of education,
And for the beauty there is a turn of steep test.
Il will curse her shaman, who has long been sullenly
On a daring face and a slender camp ("The plague for both of your plague!"),
Or father and mother (morality in the north is harsh) - -
And the daughter will remain to moan without food and shelter,
Il Blizzard will mark the hearth and put it into the bad weather -
For this spark in the eyes, for these braids and wrists, -
He will turn her kayak, make her cry and be afraid -
Bad nature in those parts does not encourage a parasite.
And so she accepts the torment, and now she sobs days long,
And so she hurts white hands on burning snow and about eternal ice,
And now he masters the prey of the groove and furs in the fright,
And gives his braids a blizzard in the redemption of his sins,
Since there is a lot of Chukche Prok in a white hand and a black spit,
And he works without raising the eye, and begins to smell like everyone else.
And finally the laws of equality and genus triumph,
And the father smiles, and the weather pacifies,
And coziness reigns, and a straight line rings into the circle,
And the people of the north are singing, not unclenching stubborn lips -
She sits in a corner, like a found icon,
And heals his fingers on the needle to confirm the law.
And only I still sob among glee and kinship,
Although I have long been observing all their habits and celebrations -
About the highest gift of the blessed laziness, which defeats longing and fear,
About unwilling to graze deer, about these braids and about fingers!
We were ground mercilessly, strained in the sieve, -
Well, what am I, well, I'm okay, but you, my dear, for what?
Oh where are you, where are you, my braids, where are you, where are you, my fingers?
Around rotting garbage and destroyed bridges,
And life is exchanged, ending, and the dungeon gets up,
And the people of the North, swaying, sing, sing, sing.
In the trends of the northern tribes living at the twilight of the Berlot,
Where there are five names in the village, and then more and more monosyllabic ones,
Where they do not remove skis and fur coats, are proud of the smell of heavy,
They sing, not grinding their lips, and swearing with fat,
Where is the brief day, like "our Father", where the crunch is brown and the air is cruel, -
There is an indispensable character, usually a teenage girl.
Against the background of peers and friends, she is mysterious like a pole,
Boasts with white hands and black braids to the waist,
Shouting arrogantly a mouth with a swollen lower lips,
He does not like everyday worries and everything admires.
And so she scratches long braids, so she hits her fingers,
As long as the blizzard is sculpted by thoroughs, while the track snakes the tails,
And so she squints the black eye - the body of elastic, the village is straight - -
And mother blames her: "Lege!" And he does everything himself mournfully.
But then the plot changes the course, breaking up for the purpose of education,
And for the beauty there is a turn of steep test.
Il will curse her shaman, who has long been sullenly
On a daring face and a slender camp ("The plague for both of your plague!"),
Or father and mother (morality in the north is harsh) - -
And the daughter will remain to moan without food and shelter,
Il Blizzard will mark the hearth and put it into the bad weather -
For this spark in the eyes, for these braids and wrists, -
He will turn her kayak, make her cry and be afraid -
Bad nature in those parts does not encourage a parasite.
And so she accepts the torment, and now she sobs days long,
And so she hurts white hands on burning snow and about eternal ice,
And now he masters the prey of the groove and furs in the fright,
And gives his braids a blizzard in the redemption of his sins,
Since there is a lot of Chukche Prok in a white hand and a black spit,
And he works without raising the eye, and begins to smell like everyone else.
And finally the laws of equality and genus triumph,
And the father smiles, and the weather pacifies,
And coziness reigns, and a straight line rings into the circle,
And the people of the north are singing, not unclenching stubborn lips -
She sits in a corner, like a found icon,
And heals his fingers on the needle to confirm the law.
And only I still sob among glee and kinship,
Although I have long been observing all their habits and celebrations -
About the highest gift of the blessed laziness, which defeats longing and fear,
About unwilling to graze deer, about these braids and about fingers!
We were ground mercilessly, strained in the sieve, -
Well, what am I, well, I'm okay, but you, my dear, for what?
Oh where are you, where are you, my braids, where are you, where are you, my fingers?
Around rotting garbage and destroyed bridges,
And life is exchanged, ending, and the dungeon gets up,
And the people of the North, swaying, sing, sing, sing.
Другие песни исполнителя: