www.litteratureaudio.com - Voyage au centre de la Terre chapitre 5
текст песни
23
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
www.litteratureaudio.com - Voyage au centre de la Terre chapitre 5 - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Je n’eus que le temps de replacer sur la table le malencontreux document.
Le professeur Lidenbrock paraissait profondément absorbé. Sa pensée dominante ne lui laissait pas un instant de répit; il avait évidemment scruté, analysé l’affaire, mis en œuvre toutes les ressources de son imagination pendant sa promenade, et il revenait appliquer quelque combinaison nouvelle.
En effet, il s’assit dans son fauteuil, et, la plume à la main, il commença à établir des formules qui ressemblaient à un calcul algébrique.
Je suivais du regard sa main frémissante; je ne perdais pas un seul de ses mouvements. Quelque résultat inespéré allait-il donc inopinément se produire? Je tremblais, et sans raison, puisque la vraie combinaison, la «seule», étant déjà trouvée, toute autre recherche devenait forcément vaine.
Pendant trois longues heures, mon oncle travailla sans parler, sans lever la tête, effaçant, reprenant, raturant, recommençant mille fois.
Je savais bien que, s’il parvenait à arranger des lettres suivant toutes les positions relatives qu’elles pouvaient occuper, la phrase se trouverait faite. Mais je savais aussi que vingt lettres seulement peuvent former deux quintillions, quatre cent trente-deux quatrillions, neuf cent deux trillions, huit milliards, cent soixante-seize millions, six cent quarante mille combinaisons. Or, il y avait cent trente-deux lettres dans la phrase, et ces cent trente-deux lettres donnaient un nombre de phrases différentes composé de cent trente-trois chiffres au moins, nombre presque impossible à énumérer et qui échappe à toute appréciation.
J’étais rassuré sur ce moyen héroïque de résoudre le problème.
Cependant le temps s’écoulait; la nuit se fit; les bruits de la rue s’apaisèrent; mon oncle, toujours courbé sur sa tâche, ne vit rien, pas même la bonne Marthe qui entrouvrit la porte; il n’entendit rien, pas même la voix de cette digne servante, disant:
«Monsieur soupera-t-il ce soir?»
Aussi Marthe dut-elle s’en aller sans réponse. Pour moi, après avoir résisté pendant quelque temps, je fus pris d’un invincible sommeil, et je m’endormis sur un bout du canapé, tandis que mon oncle Lidenbrock calculait et raturait toujours.
Quand je me réveillai, le lendemain, l’infatigable piocheur était encore au travail. Ses yeux rouges, son teint blafard, ses cheveux entremêlés sous sa main fiévreuse, ses pommettes empourprées indiquaient assez sa lutte terrible avec l’impossible, et, dans quelles fatigues de l’esprit, dans quelle contention du cerveau, les heures durent s’écouler pour lui.
Vraiment, il me fit pitié. Malgré les reproches que je croyais être en droit de lui faire, une certaine émotion me gagnait. Le pauvre homme était tellement possédé de son idée, qu’il oubliait de se mettre en colère; toutes ses forces vives se concentraient sur un seul point, et, comme elles ne s’échappaient pas par leur exutoire ordinaire, on pouvait craindre que leur tension ne le fît éclater d’un instant à l’autre.
Je pouvais d’un geste desserrer cet étau de fer qui lui serrait le crâne, d’un mot seulement! Et je n’en fis rien.
Cependant j’avais bon cœur. Pourquoi restai-je muet en pareille circonstance? Dans l’intérêt même de mon oncle.
«Non, non, répétai-je, non, je ne parlerai pas! Il voudrait y aller, je le connais; rien ne saurait l’arrêter. C’est une imagination volcanique, et, pour faire ce que d’autres géologues n’ont point fait, il risquerait sa vie. Je me tairai; je garderai ce secret dont le hasard m’a rendu maître! Le découvrir, ce serait tuer le professeur Lidenbrock! Qu’il le devine, s’il
Le professeur Lidenbrock paraissait profondément absorbé. Sa pensée dominante ne lui laissait pas un instant de répit; il avait évidemment scruté, analysé l’affaire, mis en œuvre toutes les ressources de son imagination pendant sa promenade, et il revenait appliquer quelque combinaison nouvelle.
En effet, il s’assit dans son fauteuil, et, la plume à la main, il commença à établir des formules qui ressemblaient à un calcul algébrique.
Je suivais du regard sa main frémissante; je ne perdais pas un seul de ses mouvements. Quelque résultat inespéré allait-il donc inopinément se produire? Je tremblais, et sans raison, puisque la vraie combinaison, la «seule», étant déjà trouvée, toute autre recherche devenait forcément vaine.
Pendant trois longues heures, mon oncle travailla sans parler, sans lever la tête, effaçant, reprenant, raturant, recommençant mille fois.
Je savais bien que, s’il parvenait à arranger des lettres suivant toutes les positions relatives qu’elles pouvaient occuper, la phrase se trouverait faite. Mais je savais aussi que vingt lettres seulement peuvent former deux quintillions, quatre cent trente-deux quatrillions, neuf cent deux trillions, huit milliards, cent soixante-seize millions, six cent quarante mille combinaisons. Or, il y avait cent trente-deux lettres dans la phrase, et ces cent trente-deux lettres donnaient un nombre de phrases différentes composé de cent trente-trois chiffres au moins, nombre presque impossible à énumérer et qui échappe à toute appréciation.
J’étais rassuré sur ce moyen héroïque de résoudre le problème.
Cependant le temps s’écoulait; la nuit se fit; les bruits de la rue s’apaisèrent; mon oncle, toujours courbé sur sa tâche, ne vit rien, pas même la bonne Marthe qui entrouvrit la porte; il n’entendit rien, pas même la voix de cette digne servante, disant:
«Monsieur soupera-t-il ce soir?»
Aussi Marthe dut-elle s’en aller sans réponse. Pour moi, après avoir résisté pendant quelque temps, je fus pris d’un invincible sommeil, et je m’endormis sur un bout du canapé, tandis que mon oncle Lidenbrock calculait et raturait toujours.
Quand je me réveillai, le lendemain, l’infatigable piocheur était encore au travail. Ses yeux rouges, son teint blafard, ses cheveux entremêlés sous sa main fiévreuse, ses pommettes empourprées indiquaient assez sa lutte terrible avec l’impossible, et, dans quelles fatigues de l’esprit, dans quelle contention du cerveau, les heures durent s’écouler pour lui.
Vraiment, il me fit pitié. Malgré les reproches que je croyais être en droit de lui faire, une certaine émotion me gagnait. Le pauvre homme était tellement possédé de son idée, qu’il oubliait de se mettre en colère; toutes ses forces vives se concentraient sur un seul point, et, comme elles ne s’échappaient pas par leur exutoire ordinaire, on pouvait craindre que leur tension ne le fît éclater d’un instant à l’autre.
Je pouvais d’un geste desserrer cet étau de fer qui lui serrait le crâne, d’un mot seulement! Et je n’en fis rien.
Cependant j’avais bon cœur. Pourquoi restai-je muet en pareille circonstance? Dans l’intérêt même de mon oncle.
«Non, non, répétai-je, non, je ne parlerai pas! Il voudrait y aller, je le connais; rien ne saurait l’arrêter. C’est une imagination volcanique, et, pour faire ce que d’autres géologues n’ont point fait, il risquerait sa vie. Je me tairai; je garderai ce secret dont le hasard m’a rendu maître! Le découvrir, ce serait tuer le professeur Lidenbrock! Qu’il le devine, s’il
У меня было только время заменить неудачный документ на столе.
Профессор Лиденброк казался глубоко поглощенным. Его доминирующая мысль не оставила его ни на минуту передышки; Он, очевидно, изучил, проанализировал дело, внедрил все ресурсы своего воображения во время его прогулки, и он вернулся, чтобы применить новую комбинацию.
Действительно, он сел в свой стул, и, ручка в руке, он начал устанавливать формулы, которые напоминали алгебраический расчет.
Я посмотрел на его кипящую руку; Я не потерял ни одного движения. Был ли какой -нибудь неожиданный результат, он иногда случится? Я дрожал, и без причины, так как реальная комбинация, «единственная», уже найденная, любое другое исследование обязательно было напрасным.
В течение трех долгих часов мой дядя работал без разговора, не поднимая голову, стирая, поднимаясь, царапая, начиная снова тысячу раз.
Я знал, что, если ему удастся организовать письма в соответствии со всеми относительными позициями, которые они могли бы занять, было бы вынесено предложение. Но я также знал, что только двадцать букв могут сформировать два квинтиллиона, четыреста тридцать два четвертых, девятьсот два триллионов, восемь миллиардов, сто шестьдесят миллионов, шестьсот сорок тысяч сочетания. Тем не менее, в предложении было сто тридцать два письма, и эти сто тридцать два буквах дали несколько различных предложений, состоящих из сто трех фигур, по крайней мере, число почти невозможно перечислить, и которые избегают любого признательность.
Я был уверен в этом героическом смысле для решения проблемы.
Однако время течет; Ночь была сделана; Уличные шумы утихли; Мой дядя, всегда склонный к своей задаче, ничего не видел, даже хорошего Марте, которая открыла дверь; Он ничего не слышал, даже голос этого достойного слуги, говоря:
"Будет ли он суп сегодня вечером?"
Так что Марте должна была остаться без ответа. Для меня, после некоторое время сопротивляться, меня взяли из непобедимого сна, и я заснул на конце дивана, в то время как мой дядя Лиденброк рассчитывал и до сих пор пропустил.
Когда я проснулся, на следующий день, неутомимый пик все еще был на работе. Ее красные глаза, ее бледный цвет лица, ее волосы переплетены под ее лихорадочной рукой, его импульсированные скулы указывали на его ужасную борьбу с невозможным, и, в какой усталости ума, в каком мозге у меня есть часы последних сульфов для него.
Действительно, мне жаль. Несмотря на упреки, я думал, что имел право сделать его, определенная эмоция победила меня. Бедный человек был настолько одержим своей идеей, что забыл злиться; Все его живые силы сосредоточились на одной точке, и, поскольку они не избежали своего обычного выхода, можно было опасаться, что их напряжение заставит его разорваться от одного момента к другому.
Я мог с жестом ослабить этот железный винтаж, который затянул ее череп, только слово! И я ничего не сделал.
Однако у меня было хорошее сердце. Почему я молчал в таких обстоятельствах? В самом интересах моего дяди.
«Нет, нет», - повторил я, нет, я не буду говорить! » Он хотел бы пойти туда, я его знаю; Ничто не может остановить его. Это вулканическое воображение, и, чтобы делать то, что не сделали другие геологи, он рискует своей жизнью. Я буду молчать; Я буду держать этот секрет, чей шанс заставил меня хозяином! Обнаружение, что это будет убить профессора Лиденброка! Что он догадается, если он
Профессор Лиденброк казался глубоко поглощенным. Его доминирующая мысль не оставила его ни на минуту передышки; Он, очевидно, изучил, проанализировал дело, внедрил все ресурсы своего воображения во время его прогулки, и он вернулся, чтобы применить новую комбинацию.
Действительно, он сел в свой стул, и, ручка в руке, он начал устанавливать формулы, которые напоминали алгебраический расчет.
Я посмотрел на его кипящую руку; Я не потерял ни одного движения. Был ли какой -нибудь неожиданный результат, он иногда случится? Я дрожал, и без причины, так как реальная комбинация, «единственная», уже найденная, любое другое исследование обязательно было напрасным.
В течение трех долгих часов мой дядя работал без разговора, не поднимая голову, стирая, поднимаясь, царапая, начиная снова тысячу раз.
Я знал, что, если ему удастся организовать письма в соответствии со всеми относительными позициями, которые они могли бы занять, было бы вынесено предложение. Но я также знал, что только двадцать букв могут сформировать два квинтиллиона, четыреста тридцать два четвертых, девятьсот два триллионов, восемь миллиардов, сто шестьдесят миллионов, шестьсот сорок тысяч сочетания. Тем не менее, в предложении было сто тридцать два письма, и эти сто тридцать два буквах дали несколько различных предложений, состоящих из сто трех фигур, по крайней мере, число почти невозможно перечислить, и которые избегают любого признательность.
Я был уверен в этом героическом смысле для решения проблемы.
Однако время течет; Ночь была сделана; Уличные шумы утихли; Мой дядя, всегда склонный к своей задаче, ничего не видел, даже хорошего Марте, которая открыла дверь; Он ничего не слышал, даже голос этого достойного слуги, говоря:
"Будет ли он суп сегодня вечером?"
Так что Марте должна была остаться без ответа. Для меня, после некоторое время сопротивляться, меня взяли из непобедимого сна, и я заснул на конце дивана, в то время как мой дядя Лиденброк рассчитывал и до сих пор пропустил.
Когда я проснулся, на следующий день, неутомимый пик все еще был на работе. Ее красные глаза, ее бледный цвет лица, ее волосы переплетены под ее лихорадочной рукой, его импульсированные скулы указывали на его ужасную борьбу с невозможным, и, в какой усталости ума, в каком мозге у меня есть часы последних сульфов для него.
Действительно, мне жаль. Несмотря на упреки, я думал, что имел право сделать его, определенная эмоция победила меня. Бедный человек был настолько одержим своей идеей, что забыл злиться; Все его живые силы сосредоточились на одной точке, и, поскольку они не избежали своего обычного выхода, можно было опасаться, что их напряжение заставит его разорваться от одного момента к другому.
Я мог с жестом ослабить этот железный винтаж, который затянул ее череп, только слово! И я ничего не сделал.
Однако у меня было хорошее сердце. Почему я молчал в таких обстоятельствах? В самом интересах моего дяди.
«Нет, нет», - повторил я, нет, я не буду говорить! » Он хотел бы пойти туда, я его знаю; Ничто не может остановить его. Это вулканическое воображение, и, чтобы делать то, что не сделали другие геологи, он рискует своей жизнью. Я буду молчать; Я буду держать этот секрет, чей шанс заставил меня хозяином! Обнаружение, что это будет убить профессора Лиденброка! Что он догадается, если он
Другие песни исполнителя: