Александр Мирзаян - Я вышел на свет
текст песни
41
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Александр Мирзаян - Я вышел на свет - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Я вышел на свет из дворовой лужи.
Я верил, что все, что поем, настанет.
Я честно со всеми стучал по груше
и честно со всеми мешал в стакане.
Я видел обоих вождей в гробу,
шатался и мусором грел карманы
и понял, что мы будем жить в саду,
увидев в ушах у себя бананы.
Мне время велело: вперед! Вперед!
Я Родину видел всегда с лопатой,
что мне открывала с плакатов рот,
где зубы темнели, крошась от мата!
Великая фирма -- Родной Совок!
Я тоже вязал здесь железный веник,
где русские музы, отмотавши срок,
лабают теперь на совковой фене
о том, как мы сотворили грех
и сами дитятю отдали волку,
но лежа под тем, кто живее всех,
не можем найти на него иголку.
Но верим: ударит великий гром,
и новый Егорий, гремя устами,
пронзит супостата своим копьем,
поднявши его над собой, как знамя.
Из раны рекой потечет смола.
а мы-то хотели, чтоб вина сладки.
Но только героев родит земля,
где хором терзают у правды матку.
Так ждет и не видит большой народ,
какая нам путь озарит идея,
чтоб сразу за нею рвануть вперед
коронным ходом "е-два -- е-девять".
И рельсы согнутся, поляжет лес,
когда сапоги набивая ваксой,
по шпалам эпохи помчит прогресс,
сметая живых бородою Маркса.
Я тоже не ведал, во что упрусь,
пока не свернулся башкой барана,
что нашим умом не осилить Русь,
а только аршином в штанах тирана.
Никто не сумел: ни варяг, ни грек.
Так выйди, Спаситель, и встань над Русью!
Но ангел господний который век
не может у нас отыскать Марусю.
Да кто тут услышит благую весть,
где дочери Хама седлают ступы,
и, видя, как мало успели съесть,
растят меж ног золотые зубы?
И дуньки, копыта макая в крем,
в крутое трико затянувши сдобу,
надвинув на фейс самоварный шлем,
заставят накрыть простыней Европу.
И глядя, как землю накрыл салют,
а шведы не знают, кому сдаются,
поверим, что мертвые всех спасут,
раз стали от них возвращаться блюдца.
Я тоже вертел под собою стол,
слова добывая из царства мертвых,
пытался во рту оживить глагол
и нес, что осталось, на трех аккордах.
Куда я на стуле въезжал верхом,
и хвост разорив у совы Паллады,
все ночи махал над собой пером,
но утром ни разу не встал крылатым.
И в стены глухие кричал: "Сезам!",
и думал, что рухнут они, как в сказке.
Теперь открываю великий срам,
до самого срама раздвинув связки!
Но ежели век говорит: "Капец!" --
кирзовые латы кладя на плечи,
сожми, что осталось, в груди, певец,
и учи зверей человечьей речи!
И если случится -- поймут урок,
и свет засияет, и гром не грянет,
отпилим со лба и наполним рог
и гусли построим, что пел Бояне.
Так счастливы наши пойдут века.
И только однажды средь шума бала
услышим, как в уши течет река,
и поднимем с остатком песка бокалы.
Вот райская дверца промолвит: "Please!"
Войдем и обнимем младую Еву.
И семя познанья прольется вниз,
опять растекаясь, как мысь по древу.
Я верил, что все, что поем, настанет.
Я честно со всеми стучал по груше
и честно со всеми мешал в стакане.
Я видел обоих вождей в гробу,
шатался и мусором грел карманы
и понял, что мы будем жить в саду,
увидев в ушах у себя бананы.
Мне время велело: вперед! Вперед!
Я Родину видел всегда с лопатой,
что мне открывала с плакатов рот,
где зубы темнели, крошась от мата!
Великая фирма -- Родной Совок!
Я тоже вязал здесь железный веник,
где русские музы, отмотавши срок,
лабают теперь на совковой фене
о том, как мы сотворили грех
и сами дитятю отдали волку,
но лежа под тем, кто живее всех,
не можем найти на него иголку.
Но верим: ударит великий гром,
и новый Егорий, гремя устами,
пронзит супостата своим копьем,
поднявши его над собой, как знамя.
Из раны рекой потечет смола.
а мы-то хотели, чтоб вина сладки.
Но только героев родит земля,
где хором терзают у правды матку.
Так ждет и не видит большой народ,
какая нам путь озарит идея,
чтоб сразу за нею рвануть вперед
коронным ходом "е-два -- е-девять".
И рельсы согнутся, поляжет лес,
когда сапоги набивая ваксой,
по шпалам эпохи помчит прогресс,
сметая живых бородою Маркса.
Я тоже не ведал, во что упрусь,
пока не свернулся башкой барана,
что нашим умом не осилить Русь,
а только аршином в штанах тирана.
Никто не сумел: ни варяг, ни грек.
Так выйди, Спаситель, и встань над Русью!
Но ангел господний который век
не может у нас отыскать Марусю.
Да кто тут услышит благую весть,
где дочери Хама седлают ступы,
и, видя, как мало успели съесть,
растят меж ног золотые зубы?
И дуньки, копыта макая в крем,
в крутое трико затянувши сдобу,
надвинув на фейс самоварный шлем,
заставят накрыть простыней Европу.
И глядя, как землю накрыл салют,
а шведы не знают, кому сдаются,
поверим, что мертвые всех спасут,
раз стали от них возвращаться блюдца.
Я тоже вертел под собою стол,
слова добывая из царства мертвых,
пытался во рту оживить глагол
и нес, что осталось, на трех аккордах.
Куда я на стуле въезжал верхом,
и хвост разорив у совы Паллады,
все ночи махал над собой пером,
но утром ни разу не встал крылатым.
И в стены глухие кричал: "Сезам!",
и думал, что рухнут они, как в сказке.
Теперь открываю великий срам,
до самого срама раздвинув связки!
Но ежели век говорит: "Капец!" --
кирзовые латы кладя на плечи,
сожми, что осталось, в груди, певец,
и учи зверей человечьей речи!
И если случится -- поймут урок,
и свет засияет, и гром не грянет,
отпилим со лба и наполним рог
и гусли построим, что пел Бояне.
Так счастливы наши пойдут века.
И только однажды средь шума бала
услышим, как в уши течет река,
и поднимем с остатком песка бокалы.
Вот райская дверца промолвит: "Please!"
Войдем и обнимем младую Еву.
И семя познанья прольется вниз,
опять растекаясь, как мысь по древу.
I came out of the courtyard puddle.
I believed that everything that was singing would come.
I honestly knocked with everyone on a pear
And honestly with everyone interfered in a glass.
I saw both leaders in the coffin,
staggering and gnawed with garbage pockets
And I realized that we will live in the garden,
Seeing in my ears bananas.
Time ordered me: go ahead! Forward!
I have always seen my homeland with a shovel
What did I open my mouth from posters,
Where the teeth darkened, crumbling from the mat!
The great company is a native scoop!
I also knitted an iron broom here,
where Russian muses, having reinforced the deadline,
They now climb on a soviet hairdryer
About how we created a sin
And they gave the wolf the child,
but lying under those who are more alive of all,
We cannot find a needle on him.
But we believe: the great thunder will hit,
and New Egoriy, thunder lips,
He will pierce the adversary with his spear,
Raising him over him like a banner.
The resin will flow from the wound by the river.
And we wanted the fault to be sweet.
But only the heroes will give birth to the earth,
Where the truth is tormented in chorus.
So waits and does not see the big people,
What is the way the idea is illuminated for us
To immediately rush forward behind her
Crown course "E-two-e-nine."
And the rails will bend, the field is the forest,
When stuffing boots, stuffing with a vacation
Progress rushes through the sleepers of the era,
Souring the living beards of Marx.
I also did not know what I am elastic.
Until he curled up the head of the ram
that our minds not to master Russia,
And only arshin in the pants of a tyrant.
No one managed: neither the Varangian nor the Greek.
So go out, the Savior, and stand over Russia!
But the angel of the Lord is which century
Can't find Marusya from us.
Yes, who will hear the good news here,
where the daughters of Hama Sede the stupas,
And, seeing how they managed to eat little,
Are golden teeth grow between the legs?
And Dunchi, hooves pulling into the cream,
in a steep leggy tightening me,
Putting a samovar helmet on the face,
They will make Europe shelter.
And watching the land covered the salute,
And the Swedes do not know who they are given,
We will believe that the dead will save everyone,
Once the saucers began to return from them.
I also turned the table under me,
Words mining from the kingdom of the dead,
I tried to revive the verb in my mouth
And carried what remains, on three chords.
Where did I go in the chair on the chair
And the tail ruined the owl of the Pallas,
All nights waved a pen above him,
But in the morning I never got winged.
And the deaf shouted into the walls: "Sesam!",
And I thought that they would collapse, as in a fairy tale.
Now I open the great shame,
Putting the ligaments to the very shame!
But if the century says: "Kapets!" -
Kirza armor on the shoulders,
Squeeze what remains in the chest, singer,
And teach the animals of human speech!
And if it happens, they will understand the lesson,
And the light will shine, and the thunder will not last,
We will drink from the forehead and fill the horn
And we build Gusli that Boyana sang.
So happy our centuries will go.
And only once among the noise of the ball
We will hear the river flowing into the ears,
And raise the glass with the remainder of the sand.
Here the paradise door says: "Prlease!"
Enter and hug the young Eve.
And the seed of cognition will spill down,
Again, spreading like a wood in a tree.
I believed that everything that was singing would come.
I honestly knocked with everyone on a pear
And honestly with everyone interfered in a glass.
I saw both leaders in the coffin,
staggering and gnawed with garbage pockets
And I realized that we will live in the garden,
Seeing in my ears bananas.
Time ordered me: go ahead! Forward!
I have always seen my homeland with a shovel
What did I open my mouth from posters,
Where the teeth darkened, crumbling from the mat!
The great company is a native scoop!
I also knitted an iron broom here,
where Russian muses, having reinforced the deadline,
They now climb on a soviet hairdryer
About how we created a sin
And they gave the wolf the child,
but lying under those who are more alive of all,
We cannot find a needle on him.
But we believe: the great thunder will hit,
and New Egoriy, thunder lips,
He will pierce the adversary with his spear,
Raising him over him like a banner.
The resin will flow from the wound by the river.
And we wanted the fault to be sweet.
But only the heroes will give birth to the earth,
Where the truth is tormented in chorus.
So waits and does not see the big people,
What is the way the idea is illuminated for us
To immediately rush forward behind her
Crown course "E-two-e-nine."
And the rails will bend, the field is the forest,
When stuffing boots, stuffing with a vacation
Progress rushes through the sleepers of the era,
Souring the living beards of Marx.
I also did not know what I am elastic.
Until he curled up the head of the ram
that our minds not to master Russia,
And only arshin in the pants of a tyrant.
No one managed: neither the Varangian nor the Greek.
So go out, the Savior, and stand over Russia!
But the angel of the Lord is which century
Can't find Marusya from us.
Yes, who will hear the good news here,
where the daughters of Hama Sede the stupas,
And, seeing how they managed to eat little,
Are golden teeth grow between the legs?
And Dunchi, hooves pulling into the cream,
in a steep leggy tightening me,
Putting a samovar helmet on the face,
They will make Europe shelter.
And watching the land covered the salute,
And the Swedes do not know who they are given,
We will believe that the dead will save everyone,
Once the saucers began to return from them.
I also turned the table under me,
Words mining from the kingdom of the dead,
I tried to revive the verb in my mouth
And carried what remains, on three chords.
Where did I go in the chair on the chair
And the tail ruined the owl of the Pallas,
All nights waved a pen above him,
But in the morning I never got winged.
And the deaf shouted into the walls: "Sesam!",
And I thought that they would collapse, as in a fairy tale.
Now I open the great shame,
Putting the ligaments to the very shame!
But if the century says: "Kapets!" -
Kirza armor on the shoulders,
Squeeze what remains in the chest, singer,
And teach the animals of human speech!
And if it happens, they will understand the lesson,
And the light will shine, and the thunder will not last,
We will drink from the forehead and fill the horn
And we build Gusli that Boyana sang.
So happy our centuries will go.
And only once among the noise of the ball
We will hear the river flowing into the ears,
And raise the glass with the remainder of the sand.
Here the paradise door says: "Prlease!"
Enter and hug the young Eve.
And the seed of cognition will spill down,
Again, spreading like a wood in a tree.
Другие песни исполнителя: