Аля Кудряшева - Александровский реквием
текст песни
23
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Аля Кудряшева - Александровский реквием - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Заставлять себя вспоминать каждый жест и слово
Это даже страшней, чем себя вспоминать былого,
Потому что даже плачущий неглиже ты -
Это все равно сочетание слов и жестов.
Это шаг от себя к себе, но к тому, иному,
Не простившему, не свершившему, то есть снова
Проживающему, прожевывая, скривившись,
То, что все мы прошли, но - все - из чего не вышли.
Возвращаясь к тому, зачем, я пишу (зачем, ну?)
Мы встречались в метро горячей порой вечерней
Чтобы встречать новый год в компании в Подмосковье,
Чтоб потом поутру болезнью страдать морскою.
(Новый год - это тоже, кстати, - тогда случайный -
Получается жест безвыходный изначально,
Это то, что всегда годится для мемуара,
А для жизни - смотрю я из опыта - слишком мало).
Было сыро и сухо - представьте, одновременно,
Пах гвоздикой и имбирем тот стаканчик мерный,
Где мешали пропорции специй смешные те мы
Чтоб столкнуться потом рукавами над закоптелым
Трехлитровым чаном. Чтоб взглядом столкнуться, чтобы
Нам мешало расстаться это живое что-то,
Что потом - я, уже в конец залезая, знаю,
Стало, расставаясь, теми слезами, нами,
То есть мной. А с тобой я пока не хочу считаться,
Что считаться с тем, кто сам захотел расстаться,
Нет, не то чтобы захотел, но, поверь, на сей день
Понимается так, и вот даже почти не сердит.
Что добавить еще? На стенке тень каравеллы,
На промокших страницах "Снежная королева",
И, наверно, вмешались вражеские агенты,
Но листки тогда загорелись на строчках Герды.
Будто всё карнавал, пожар, мистерия масок,
Этот дымный сладкий глинтвейн, бутерброды с маслом,
И - пожалуйста, Джонни, монтаж - на Бульварном осень,
Отцветают каштаны. В Лосинке плодятся лоси.
Ты меняешь квартиру, даешь мне ключи и чаю.
На брелок их цепляю вместе с теми ключами,
Где хранятся мои. И смеюсь высоко и сипло.
(И опять некрасиво для жизни, для нас - красиво).
Я не смею продолжить, в себе убивая гордо,
Славных три этих года, мои и твои три года,
Мы не слишком известны и почту нашу не вскроют
Археологи в жажде прежних найти героев,
Но, меня откопав когда-то перед вечерей,
Кто-то встретит в безумной ухмылке застывший череп.
И записку: "Купи с утра помидоры-черри
Апельсиновый сок. Я люблю тебя". И зачем мне
Вспоминать то, что было. И глупо и некрасиво
Если бы я Бога когда-то о чем просила,
То просила бы (он же, правда, хороший парень),
Переделать мне взгляд, а потом перестроить память,
Где никто не приезжал на пятьсот-веселом,
Не срывал струну, не читал по утрам Басё мне,
Где ни разу рубля не просил предрассветный бомжик,
Где и мы ни разу не встретились, Боже, Боже,
Что и вспомнить кроме тех странных и ярких вспышек,
не похожих на то, что людям встречалось свыше,
Не похожих на то, что читано в недрах книжек,
Бог ведет меня выше по возрасту, в целом - ниже.
Говорю себе о другом, что, пожалуй, ране
Не казалось ни глупым счастьем, ни солью в ране
Просто чем-то таким, что помимо Адама с Евой
Нам читало в ночи эту Снежную Королеву,
Вот, смотри, три вокзала, Москва, пожилой карманник
Я Дубровский, пожалуйста, холоднокровней, Маня,
Только я не Маня, а ты не Дубровский вовсе,
Джонни, сделай монтаж, на Бульварном случилась осень,
Я иду, я имен наших общих последний донор,
За плевком кофейным опять захожу в Макдональдс
И глотаю за полтинник горячий привкус
Золотого времени, шеи, руки, загривка с
Парфюмерной нотой последнего расставанья.
Я верну ключи, растянусь на чужом диване,
Если я умру - а ведь это случится точно
Попрошу у Бога вспомнить нас всех до точки,
До последнего слова и жеста, чтоб было стыдно,
Было жарко и было сладко в большой пустыне,
На Хароньем пароме, верблюжьей спине, остатке,
Где мы встретимся - невлюбленные перестарки.
Я не знаю, как рассказать о тебе, но спросят.
На Бульварном каштановой дымкой ложится осень.
На троллейбусных проводах синеву качает,
Пахнет дымным глинтвейном в большо
Это даже страшней, чем себя вспоминать былого,
Потому что даже плачущий неглиже ты -
Это все равно сочетание слов и жестов.
Это шаг от себя к себе, но к тому, иному,
Не простившему, не свершившему, то есть снова
Проживающему, прожевывая, скривившись,
То, что все мы прошли, но - все - из чего не вышли.
Возвращаясь к тому, зачем, я пишу (зачем, ну?)
Мы встречались в метро горячей порой вечерней
Чтобы встречать новый год в компании в Подмосковье,
Чтоб потом поутру болезнью страдать морскою.
(Новый год - это тоже, кстати, - тогда случайный -
Получается жест безвыходный изначально,
Это то, что всегда годится для мемуара,
А для жизни - смотрю я из опыта - слишком мало).
Было сыро и сухо - представьте, одновременно,
Пах гвоздикой и имбирем тот стаканчик мерный,
Где мешали пропорции специй смешные те мы
Чтоб столкнуться потом рукавами над закоптелым
Трехлитровым чаном. Чтоб взглядом столкнуться, чтобы
Нам мешало расстаться это живое что-то,
Что потом - я, уже в конец залезая, знаю,
Стало, расставаясь, теми слезами, нами,
То есть мной. А с тобой я пока не хочу считаться,
Что считаться с тем, кто сам захотел расстаться,
Нет, не то чтобы захотел, но, поверь, на сей день
Понимается так, и вот даже почти не сердит.
Что добавить еще? На стенке тень каравеллы,
На промокших страницах "Снежная королева",
И, наверно, вмешались вражеские агенты,
Но листки тогда загорелись на строчках Герды.
Будто всё карнавал, пожар, мистерия масок,
Этот дымный сладкий глинтвейн, бутерброды с маслом,
И - пожалуйста, Джонни, монтаж - на Бульварном осень,
Отцветают каштаны. В Лосинке плодятся лоси.
Ты меняешь квартиру, даешь мне ключи и чаю.
На брелок их цепляю вместе с теми ключами,
Где хранятся мои. И смеюсь высоко и сипло.
(И опять некрасиво для жизни, для нас - красиво).
Я не смею продолжить, в себе убивая гордо,
Славных три этих года, мои и твои три года,
Мы не слишком известны и почту нашу не вскроют
Археологи в жажде прежних найти героев,
Но, меня откопав когда-то перед вечерей,
Кто-то встретит в безумной ухмылке застывший череп.
И записку: "Купи с утра помидоры-черри
Апельсиновый сок. Я люблю тебя". И зачем мне
Вспоминать то, что было. И глупо и некрасиво
Если бы я Бога когда-то о чем просила,
То просила бы (он же, правда, хороший парень),
Переделать мне взгляд, а потом перестроить память,
Где никто не приезжал на пятьсот-веселом,
Не срывал струну, не читал по утрам Басё мне,
Где ни разу рубля не просил предрассветный бомжик,
Где и мы ни разу не встретились, Боже, Боже,
Что и вспомнить кроме тех странных и ярких вспышек,
не похожих на то, что людям встречалось свыше,
Не похожих на то, что читано в недрах книжек,
Бог ведет меня выше по возрасту, в целом - ниже.
Говорю себе о другом, что, пожалуй, ране
Не казалось ни глупым счастьем, ни солью в ране
Просто чем-то таким, что помимо Адама с Евой
Нам читало в ночи эту Снежную Королеву,
Вот, смотри, три вокзала, Москва, пожилой карманник
Я Дубровский, пожалуйста, холоднокровней, Маня,
Только я не Маня, а ты не Дубровский вовсе,
Джонни, сделай монтаж, на Бульварном случилась осень,
Я иду, я имен наших общих последний донор,
За плевком кофейным опять захожу в Макдональдс
И глотаю за полтинник горячий привкус
Золотого времени, шеи, руки, загривка с
Парфюмерной нотой последнего расставанья.
Я верну ключи, растянусь на чужом диване,
Если я умру - а ведь это случится точно
Попрошу у Бога вспомнить нас всех до точки,
До последнего слова и жеста, чтоб было стыдно,
Было жарко и было сладко в большой пустыне,
На Хароньем пароме, верблюжьей спине, остатке,
Где мы встретимся - невлюбленные перестарки.
Я не знаю, как рассказать о тебе, но спросят.
На Бульварном каштановой дымкой ложится осень.
На троллейбусных проводах синеву качает,
Пахнет дымным глинтвейном в большо
Make yourself remember every gesture and word
It's even worse than remembering the former,
Because even the crying neglect you are -
This is still a combination of words and gestures.
This is a step from yourself to yourself, but to that other,
Not forgiven, who did not accomplish, that is, again
Living, chewing, grimacing,
The fact that we all passed, but - all - from which we did not come out.
Returning to why, I write (why, well?)
We met in the metro hot sometimes evening
To celebrate the New Year in the company in the suburbs,
So in the morning to suffer by the disease by sea.
(New Year is also, by the way, then random -
It turns out the troublesome gesture initially,
This is what is always suitable for a memoir,
And for life - I look from experience - too little).
It was damp and dry - imagine, at the same time,
Groin with cloves and ginger that glass of measured,
Where the proportions of spices are funny, we are
To collide later with sleeves over smoking
Three -liter vat. To clash with a look to
This living something prevented us from parting
What later - I, already in the end, climbing, I know
It became, parting, with those tears, us,
That is, me. And I don't want to reckon with you yet
What to reckon with someone who wanted to part,
No, not that he wanted, but, believe me, to this day
It is understood like that, and even almost does not angry.
What else to add? On the wall the shadow of the caravel,
On wet pages "Snow Queen",
And, probably, enemy agents intervened,
But the leaflets then lit up on the lines of Gerda.
As if all a carnival, fire, mystery of masks,
This smoky sweet mulled wine, oil sandwiches,
And - please, Johnny, installation - on Boulevard Autumn,
Burnts bloom. The moose flows in the legged.
You change the apartment, give me the keys and tea.
I catch them on a keychain at the same time with those keys,
Where are mine. And I laugh high and hoarse.
(And again ugly for life, for us - beautiful).
I do not dare to continue, killing proudly in myself,
These three are glorious, mine and your three years,
We are not too well -known and our mail will not open
Archaeologists in the thirst for former find heroes,
But, having once been digging me before the evening
Someone will meet a frozen skull in a crazy grin.
And note: "Buy in the morning tomatoes-Cherry
Orange juice. I love you. "And why do I need
Remember what was. And stupid and ugly
If I once asked for God,
I would ask (he, however, is a good guy),
Redo my eyes, and then rebuild my memory,
Where no one came in a five-hundred-lover,
I did not tear off the string, I did not read the basso in the morning,
Where the ruble never asked for a predawn bum,
Where we have never met, God, God,
What to recall besides those strange and bright outbreaks,
not similar to the fact that people met from above,
Not similar to what is read in the bowels of books,
God leads me higher by age, in general - below.
I tell myself about something else that, perhaps, the wound
It did not seem either stupid happiness or salt in the wound
Just something such that in addition to Adam with Eve
This snow queen read to us in the night,
Here, look, three stations, Moscow, an elderly pickpocket
I am Dubrovsky, please, cold -blooded, Manya,
Only I am not beckoning, but you are not Dubrovsky at all,
Johnny, make installation, autumn happened on the boulevard,
I'm going, I am the last donor of our common names,
For a spit of coffee, I go to McDonald's again
And swallow a hot taste for fifty dollars
Golden time, neck, hands, scruff of
The perfume note of the last parting.
I will return the keys to stretch on someone else's couch,
If I die, but this will happen for sure
I will ask God to remember us all to the point,
To the last word and gesture, so that it is ashamed,
It was hot and it was sweet in the big desert,
On a haron ferry, a camel back, the rest,
Where we will meet - the unknown fermentation.
I don’t know how to tell you, but they will ask.
Autumn lies on a brown chestnut haze.
On trolleybus wires, it shakes blue,
Smells of smoky mulled wine in large
It's even worse than remembering the former,
Because even the crying neglect you are -
This is still a combination of words and gestures.
This is a step from yourself to yourself, but to that other,
Not forgiven, who did not accomplish, that is, again
Living, chewing, grimacing,
The fact that we all passed, but - all - from which we did not come out.
Returning to why, I write (why, well?)
We met in the metro hot sometimes evening
To celebrate the New Year in the company in the suburbs,
So in the morning to suffer by the disease by sea.
(New Year is also, by the way, then random -
It turns out the troublesome gesture initially,
This is what is always suitable for a memoir,
And for life - I look from experience - too little).
It was damp and dry - imagine, at the same time,
Groin with cloves and ginger that glass of measured,
Where the proportions of spices are funny, we are
To collide later with sleeves over smoking
Three -liter vat. To clash with a look to
This living something prevented us from parting
What later - I, already in the end, climbing, I know
It became, parting, with those tears, us,
That is, me. And I don't want to reckon with you yet
What to reckon with someone who wanted to part,
No, not that he wanted, but, believe me, to this day
It is understood like that, and even almost does not angry.
What else to add? On the wall the shadow of the caravel,
On wet pages "Snow Queen",
And, probably, enemy agents intervened,
But the leaflets then lit up on the lines of Gerda.
As if all a carnival, fire, mystery of masks,
This smoky sweet mulled wine, oil sandwiches,
And - please, Johnny, installation - on Boulevard Autumn,
Burnts bloom. The moose flows in the legged.
You change the apartment, give me the keys and tea.
I catch them on a keychain at the same time with those keys,
Where are mine. And I laugh high and hoarse.
(And again ugly for life, for us - beautiful).
I do not dare to continue, killing proudly in myself,
These three are glorious, mine and your three years,
We are not too well -known and our mail will not open
Archaeologists in the thirst for former find heroes,
But, having once been digging me before the evening
Someone will meet a frozen skull in a crazy grin.
And note: "Buy in the morning tomatoes-Cherry
Orange juice. I love you. "And why do I need
Remember what was. And stupid and ugly
If I once asked for God,
I would ask (he, however, is a good guy),
Redo my eyes, and then rebuild my memory,
Where no one came in a five-hundred-lover,
I did not tear off the string, I did not read the basso in the morning,
Where the ruble never asked for a predawn bum,
Where we have never met, God, God,
What to recall besides those strange and bright outbreaks,
not similar to the fact that people met from above,
Not similar to what is read in the bowels of books,
God leads me higher by age, in general - below.
I tell myself about something else that, perhaps, the wound
It did not seem either stupid happiness or salt in the wound
Just something such that in addition to Adam with Eve
This snow queen read to us in the night,
Here, look, three stations, Moscow, an elderly pickpocket
I am Dubrovsky, please, cold -blooded, Manya,
Only I am not beckoning, but you are not Dubrovsky at all,
Johnny, make installation, autumn happened on the boulevard,
I'm going, I am the last donor of our common names,
For a spit of coffee, I go to McDonald's again
And swallow a hot taste for fifty dollars
Golden time, neck, hands, scruff of
The perfume note of the last parting.
I will return the keys to stretch on someone else's couch,
If I die, but this will happen for sure
I will ask God to remember us all to the point,
To the last word and gesture, so that it is ashamed,
It was hot and it was sweet in the big desert,
On a haron ferry, a camel back, the rest,
Where we will meet - the unknown fermentation.
I don’t know how to tell you, but they will ask.
Autumn lies on a brown chestnut haze.
On trolleybus wires, it shakes blue,
Smells of smoky mulled wine in large
Другие песни исполнителя: