Аля Кудряшева - На небе только и разговоров, что о море
текст песни
30
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Аля Кудряшева - На небе только и разговоров, что о море - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
На небе только и разговоров, что о море.
Перед воротами очередь хуже рыночной,
Тесно и потно, дети, пропойцы, бабищи.
Это понятно – на стороне изнаночной
нет уже смысла выглядеть подобающе.
Топчутся – словно утром в метро на Бутово,
словно в Новосибирске в момент затмения.
десять веков до закрытья – а им как будто бы
десять минут осталось, а то и менее.
Тошно и душно. Скоро там будет кровь или
обмороки. Мария отходит в сторону,
где посвободней, где веришь, что Райский сад.
к хрупкой высокой девочке с тонким профилем,
с косами цвета сажи и крыльев ворона
и с серебряными нитками в волосах.
Смотрят оттуда на всё это злое варево
И им просто приходится разговаривать.
Ты откуда? Я – из большого города,
Я оттуда, где небо не помнит синего,
Добраться до дома – разве что на троллейбусе.
Ты будешь смеяться – родители шибко гордые,
Имечко – Пенелопа, а мне – носи его
Ладно, хорошо, что еще не Лесбией.
А ты откуда? Я тоже, знаешь, из города,
Мои родители были – напротив – лодыри.
когда окликают – я не беру и в голову.
Как Мюллер в Германии, Смит на задворках Лондона.
Но как бы то ни было – я сюда не хотела,
вот если бы он не ушел тогда в злую небыль.
Вот если бы мне хоть слово о нем, хоть тело.
..молчат и смотрят каждая в своё небо.
А мой я даже знаю, куда ушел.
И мне бы – хоть знать, что там ему хорошо.
А в очереди предлагают кроссовки дешево
И сувениры в виде ключей на пояс.
…Ты знаешь, как это бывает – вот так всё ждешь его,
А после не замечаешь, что едет поезд.
И ищешь силы в себе – потому что где ж еще,
И давишь тревогу в объятиях серых пепельниц.
… или тебе говорят: «Ты держись». Ты держишься
За поручень, за нож, за катетер капельниц.
А я была – и внешне так даже чистенько,
Ходила на работу бугристой улочкой,
В метро по вечерам набивалась плотненько.
А муж мой сошел с ума и в конце бесчисленно
Вырезывал колыбельки, игрушки, дудочки,
Он, знаешь, был высококлассным плотником.
Да что я тебе говорю – ты уже ученая.
Пенелопа гладит теплые кудри черные.
Говорит – послушай, но если бы что-то страшное,
То как-нибудь ты узнала бы – кто-то выдал бы
А значит, что есть надежда – минус на минус.
- Мне снилось, что Иосиф ножом окрашенным
На сердце моём его имя навечно выдолбил.
– И мне, ты знаешь, тоже такое снилось.
Их накрывает тень от сухой оливы.
Толпа грохочет, как камни в момент прилива.
Он мне говорил – ну, что со мной может статься-то,
По морю хожу на цыпочках – аки посуху,
В огне не горю, не знаю ни слёз, ни горя.
Цитировал что-то из Цицерона с Тацитом,
Помахивал дорожным истертым посохом.
– Я знаю, Мария. Мой тоже ходил по морю
Мой тоже побеждал, говорил, подшучивал,
Родился в рубашке – шелковой, тонкой, вышитой,
И всё – убеждал – всегда по его веленью.
А если не по его – то тогда по щучьему,
Забрался на самый верх – ну куда уж выше-то,
Не видел, что стою уже на коленях.
И вот еще – утешали меня порою,
Что имя его гремит, словно звон набатный.
Подсунули куклу, глянцевого героя
Как Малышу – игрушечную собаку.
- Я знаю, знаю. Я слышала в шуме уличном,
Что он, мол, бог – и, значит, на небе прямо.
как будто не догадаюсь, как будто дурочка,
как будто бы у богов не бывает мамы.
- Он всё говорил, что пути его бесконечны.
- Конечно.
И гогот толпы – как будто в ушах отвертками,
Как будто камнем в вымученный висок.
Пенелопа нелепо курит подряд четвертую.
В босоножки Марии забился теплый песок.
Ну, что там? Доругались ли, доскандалили?
А было похоже – снег заметал в сандалии,
Волхвы бубнили в ритм нечетким систолам,
какой-то зверь в колено дышал опасливо,
И он был с ней неразрывно, больно, неистово,
О Боже мой, как она тогда была счастлива.
– Да, что мы всё о них… Кстати, как спасаешься,
Когда за окном такое, что не вдыхается,
Сквозь рваный снег гриппозный фонарь мигает,
Когда устало, слепо по дому.
Перед воротами очередь хуже рыночной,
Тесно и потно, дети, пропойцы, бабищи.
Это понятно – на стороне изнаночной
нет уже смысла выглядеть подобающе.
Топчутся – словно утром в метро на Бутово,
словно в Новосибирске в момент затмения.
десять веков до закрытья – а им как будто бы
десять минут осталось, а то и менее.
Тошно и душно. Скоро там будет кровь или
обмороки. Мария отходит в сторону,
где посвободней, где веришь, что Райский сад.
к хрупкой высокой девочке с тонким профилем,
с косами цвета сажи и крыльев ворона
и с серебряными нитками в волосах.
Смотрят оттуда на всё это злое варево
И им просто приходится разговаривать.
Ты откуда? Я – из большого города,
Я оттуда, где небо не помнит синего,
Добраться до дома – разве что на троллейбусе.
Ты будешь смеяться – родители шибко гордые,
Имечко – Пенелопа, а мне – носи его
Ладно, хорошо, что еще не Лесбией.
А ты откуда? Я тоже, знаешь, из города,
Мои родители были – напротив – лодыри.
когда окликают – я не беру и в голову.
Как Мюллер в Германии, Смит на задворках Лондона.
Но как бы то ни было – я сюда не хотела,
вот если бы он не ушел тогда в злую небыль.
Вот если бы мне хоть слово о нем, хоть тело.
..молчат и смотрят каждая в своё небо.
А мой я даже знаю, куда ушел.
И мне бы – хоть знать, что там ему хорошо.
А в очереди предлагают кроссовки дешево
И сувениры в виде ключей на пояс.
…Ты знаешь, как это бывает – вот так всё ждешь его,
А после не замечаешь, что едет поезд.
И ищешь силы в себе – потому что где ж еще,
И давишь тревогу в объятиях серых пепельниц.
… или тебе говорят: «Ты держись». Ты держишься
За поручень, за нож, за катетер капельниц.
А я была – и внешне так даже чистенько,
Ходила на работу бугристой улочкой,
В метро по вечерам набивалась плотненько.
А муж мой сошел с ума и в конце бесчисленно
Вырезывал колыбельки, игрушки, дудочки,
Он, знаешь, был высококлассным плотником.
Да что я тебе говорю – ты уже ученая.
Пенелопа гладит теплые кудри черные.
Говорит – послушай, но если бы что-то страшное,
То как-нибудь ты узнала бы – кто-то выдал бы
А значит, что есть надежда – минус на минус.
- Мне снилось, что Иосиф ножом окрашенным
На сердце моём его имя навечно выдолбил.
– И мне, ты знаешь, тоже такое снилось.
Их накрывает тень от сухой оливы.
Толпа грохочет, как камни в момент прилива.
Он мне говорил – ну, что со мной может статься-то,
По морю хожу на цыпочках – аки посуху,
В огне не горю, не знаю ни слёз, ни горя.
Цитировал что-то из Цицерона с Тацитом,
Помахивал дорожным истертым посохом.
– Я знаю, Мария. Мой тоже ходил по морю
Мой тоже побеждал, говорил, подшучивал,
Родился в рубашке – шелковой, тонкой, вышитой,
И всё – убеждал – всегда по его веленью.
А если не по его – то тогда по щучьему,
Забрался на самый верх – ну куда уж выше-то,
Не видел, что стою уже на коленях.
И вот еще – утешали меня порою,
Что имя его гремит, словно звон набатный.
Подсунули куклу, глянцевого героя
Как Малышу – игрушечную собаку.
- Я знаю, знаю. Я слышала в шуме уличном,
Что он, мол, бог – и, значит, на небе прямо.
как будто не догадаюсь, как будто дурочка,
как будто бы у богов не бывает мамы.
- Он всё говорил, что пути его бесконечны.
- Конечно.
И гогот толпы – как будто в ушах отвертками,
Как будто камнем в вымученный висок.
Пенелопа нелепо курит подряд четвертую.
В босоножки Марии забился теплый песок.
Ну, что там? Доругались ли, доскандалили?
А было похоже – снег заметал в сандалии,
Волхвы бубнили в ритм нечетким систолам,
какой-то зверь в колено дышал опасливо,
И он был с ней неразрывно, больно, неистово,
О Боже мой, как она тогда была счастлива.
– Да, что мы всё о них… Кстати, как спасаешься,
Когда за окном такое, что не вдыхается,
Сквозь рваный снег гриппозный фонарь мигает,
Когда устало, слепо по дому.
In the sky, there are only conversations that about the sea.
In front of the gate, the line is worse than the market,
Closely and sweaty, children, drunkards, babies.
This is understandable - on the side of the wrong side
It makes no sense to look appropriate.
Stomp - as if in the morning in the metro on Butovo,
As if in Novosibirsk at the time of an eclipse.
ten centuries before closing - and as if they were
Ten minutes remained, or even less.
Sounding and stuffy. There will be blood or there will be blood or
Fainting. Maria steps aside
Where is more free, where you believe that the Garden of Garden.
to a fragile tall girl with a thin profile,
with braids of soot and wings of raven
And with silver threads in the hair.
They look at all this evil brew from there
And they just have to talk.
Where are you from? I am from a big city
I am from where the sky does not remember blue,
Get home - except on a trolley.
You will laugh - the parents are very proud,
Enich - Penelope, and to me - wear it
Okay, it’s good that not lesbian.
And where are you from? I, too, know, from the city,
My parents were - on the contrary - loafers.
When they are naughty - I do not take it in my head.
Like Müller in Germany, Smith in the backyard of London.
But be that as it may - I didn't want to do here,
Now, if he had not gone to the evil fiery then.
Now, if I had a word about him, at least a body.
.. Molly and look each in their sky.
And mine I even know where I went.
And I would - at least know what is good for him there.
And in line they offer sneakers cheap
And souvenirs in the form of keys to the belt.
... you know how it happens - this is how you are waiting for him,
And then you do not notice that the train is traveling.
And you look for strength in yourself - because where else,
And you press the alarm in the arms of gray ashtrays.
... Or they say to you: "You hold on." You hold on
For the handrail, for the knife, for the catheter catheter.
And I was - and outwardly even clean,
I went to work with a tuberous street,
In the metro in the evenings she was stuffed tightly.
And my husband went crazy and at the end countless
He cut off the cradle, toys, puffs,
He, you know, was a high -class carpenter.
What am I telling you - you are already a scientist.
Penelope strokes warm curls black.
He says-listen, but if something terrible,
Then somehow you would know-someone would give out
So that there is hope - minus per minus.
- I dreamed that Joseph stained with a knife
On my heart, his name hired forever.
- And I, you know, also dreamed of this too.
They are covered by a shadow from dry olive.
The crowd rumble like stones at the time of a tide.
He told me-well, what could happen to me,
I walk on the sea on tiptoe - like a dish,
I don’t grieve in the fire, I don’t know either tears or grief.
Quoted something from Cicero with Tacitus,
He waved a road tolerated staff.
“I know, Maria.” Mine walked on the sea too
Mine also won, said, made fun,
Born in a shirt - silk, thin, embroidered,
And all - convinced - always by his order.
And if not for him, then the pike,
I climbed to the very top-well, much higher,
I did not see that I was already on my knees.
And now - sometimes they comforted me,
That his name is rattling, as if a ringing is alarm.
Slipped a doll, a glossy hero
As a baby - a toy dog.
- I know, I know. I heard in the noise street
That he, they say, is God - and, therefore, in the sky straight.
as if I won’t guess, as if a fool,
As if the gods do not have a mother.
- He said everything that his paths were endless.
- Of course.
And the gogot of the crowd - as if in the ears with screwdrivers,
As if with a stone in a tortured temple.
Penelope is absurdly smokes in a row fourth.
Warm sand clogged into Maria's sandals.
Well, what is there? Did they fight, the doskandal?
And it looked like - the snow missed the sandals,
The Magi muttered in rhythm fuzzy systole,
Some kind of beast in his knee breathed cautiously,
And he was inextricably, painfully, frantically,
Oh my God, how she was happy then.
- Yes, that we are all about them ... By the way, how you are saving,
When the window is not inhaled,
Through the torn snow, the influenza lantern flashes,
When tired, blindly around the house.
In front of the gate, the line is worse than the market,
Closely and sweaty, children, drunkards, babies.
This is understandable - on the side of the wrong side
It makes no sense to look appropriate.
Stomp - as if in the morning in the metro on Butovo,
As if in Novosibirsk at the time of an eclipse.
ten centuries before closing - and as if they were
Ten minutes remained, or even less.
Sounding and stuffy. There will be blood or there will be blood or
Fainting. Maria steps aside
Where is more free, where you believe that the Garden of Garden.
to a fragile tall girl with a thin profile,
with braids of soot and wings of raven
And with silver threads in the hair.
They look at all this evil brew from there
And they just have to talk.
Where are you from? I am from a big city
I am from where the sky does not remember blue,
Get home - except on a trolley.
You will laugh - the parents are very proud,
Enich - Penelope, and to me - wear it
Okay, it’s good that not lesbian.
And where are you from? I, too, know, from the city,
My parents were - on the contrary - loafers.
When they are naughty - I do not take it in my head.
Like Müller in Germany, Smith in the backyard of London.
But be that as it may - I didn't want to do here,
Now, if he had not gone to the evil fiery then.
Now, if I had a word about him, at least a body.
.. Molly and look each in their sky.
And mine I even know where I went.
And I would - at least know what is good for him there.
And in line they offer sneakers cheap
And souvenirs in the form of keys to the belt.
... you know how it happens - this is how you are waiting for him,
And then you do not notice that the train is traveling.
And you look for strength in yourself - because where else,
And you press the alarm in the arms of gray ashtrays.
... Or they say to you: "You hold on." You hold on
For the handrail, for the knife, for the catheter catheter.
And I was - and outwardly even clean,
I went to work with a tuberous street,
In the metro in the evenings she was stuffed tightly.
And my husband went crazy and at the end countless
He cut off the cradle, toys, puffs,
He, you know, was a high -class carpenter.
What am I telling you - you are already a scientist.
Penelope strokes warm curls black.
He says-listen, but if something terrible,
Then somehow you would know-someone would give out
So that there is hope - minus per minus.
- I dreamed that Joseph stained with a knife
On my heart, his name hired forever.
- And I, you know, also dreamed of this too.
They are covered by a shadow from dry olive.
The crowd rumble like stones at the time of a tide.
He told me-well, what could happen to me,
I walk on the sea on tiptoe - like a dish,
I don’t grieve in the fire, I don’t know either tears or grief.
Quoted something from Cicero with Tacitus,
He waved a road tolerated staff.
“I know, Maria.” Mine walked on the sea too
Mine also won, said, made fun,
Born in a shirt - silk, thin, embroidered,
And all - convinced - always by his order.
And if not for him, then the pike,
I climbed to the very top-well, much higher,
I did not see that I was already on my knees.
And now - sometimes they comforted me,
That his name is rattling, as if a ringing is alarm.
Slipped a doll, a glossy hero
As a baby - a toy dog.
- I know, I know. I heard in the noise street
That he, they say, is God - and, therefore, in the sky straight.
as if I won’t guess, as if a fool,
As if the gods do not have a mother.
- He said everything that his paths were endless.
- Of course.
And the gogot of the crowd - as if in the ears with screwdrivers,
As if with a stone in a tortured temple.
Penelope is absurdly smokes in a row fourth.
Warm sand clogged into Maria's sandals.
Well, what is there? Did they fight, the doskandal?
And it looked like - the snow missed the sandals,
The Magi muttered in rhythm fuzzy systole,
Some kind of beast in his knee breathed cautiously,
And he was inextricably, painfully, frantically,
Oh my God, how she was happy then.
- Yes, that we are all about them ... By the way, how you are saving,
When the window is not inhaled,
Through the torn snow, the influenza lantern flashes,
When tired, blindly around the house.
Другие песни исполнителя: