Аля Кудряшева - Три, два, один - 05 - Двадцать пёрышек за плечами...
текст песни
17
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Аля Кудряшева - Три, два, один - 05 - Двадцать пёрышек за плечами... - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Двадцать перышек за плечами - облетели, пора линять. Я иду, шевелю ключами, люди пялятся на меня. В уши музыку, лейся песня, голос плавится заводной, нам, казалось, так сложно вместе, но еще тяжелей одной. Выходи уж на связь с эфиром, слышишь, ты, я тебя люблю. Продавец из ларька с кефиром называет меня: "Верблюд". "Подходи, - говорит, - родная, выбирай для себя еду" Если я и себя не знаю, то зачем я к нему пойду?
Воздух - синий с привкусом яблок, бьет испариной лучевой. Я живу пока по ноябрь, получается ничего. Я хорошая. Плеер - shuffle. Сочиняю в метро стихи и вяжу тебе серый шарфик из акриловой чепухи. Надо мной распростерся город - прямо, чувствую, как дрожит, запиваю четверг кагором, чтобы пятницу пережить, дни меняются торопливо, снег прозрачен, дожди мокры. Запиваю субботу пивом, Lowenbraun'ом, не хухры.
Я дышу табаком дешевым, неподвижным смеюсь лицом. Ничего еще, Кудряшова, в целом, держишься молодцом. Скоро сессия, зарубежка, сдашь - не сдашь, тут пойди пойми, говорят, по утрам пробежка помогает постигнуть мир, ведь не сдашь - и катись колбаской, и прошедшего не вернешь, так что лучше учи албанский и не парься чужой херней. То ли дело вскочить, подняться, позабыть обо всем совсем, ведь тебе еще девятнадцать, а ему уже двадцать семь, у него есть жена и дети, он шагает путем своим - почему же на целом свете тебе дышится только им?
На карнизе пригрелась кошка, сочиняю письмо себе, я комок леденелой крошки в задыхающейся трубе. Говорить - это всё, что можешь, говоришь всё равно не то, так размазывай плач по роже, бейся лобиком в монитор. И, давайте, вдвоем катитесь, ждет холодная пустота, просто вы никак не хотите быть счастливыми просто так. Просто чуять струной подвздошной, что уже не страшна стена, просто стиснуть с утра ладошки, и от радости застонать. Нет, вы будете до рассвета, выводя из себя семью, выводить километры бреда в перегревшемся Ай-Си-Кью. И рассвет по мозгам - дубиной, все дороги приводят в Рим. "Ну, спокойной ночи, любимый. Значит, завтра договорим."
А машины асфальты сжирают, как сжирает дрова огонь, двадцать первй листок - журавлик, приземлившийся на ладонь. Я хорошая, даже очень, только глупая, как кирпич. Раз уж выбрал меня средь прочих - так изволь уж теперь, терпи. Выбрал, выбрал и, между прочим - не ругал ведь судьбу свою.
Мы ведь можем, если захочем быть счастливыми. Зуб даю.
Воздух - синий с привкусом яблок, бьет испариной лучевой. Я живу пока по ноябрь, получается ничего. Я хорошая. Плеер - shuffle. Сочиняю в метро стихи и вяжу тебе серый шарфик из акриловой чепухи. Надо мной распростерся город - прямо, чувствую, как дрожит, запиваю четверг кагором, чтобы пятницу пережить, дни меняются торопливо, снег прозрачен, дожди мокры. Запиваю субботу пивом, Lowenbraun'ом, не хухры.
Я дышу табаком дешевым, неподвижным смеюсь лицом. Ничего еще, Кудряшова, в целом, держишься молодцом. Скоро сессия, зарубежка, сдашь - не сдашь, тут пойди пойми, говорят, по утрам пробежка помогает постигнуть мир, ведь не сдашь - и катись колбаской, и прошедшего не вернешь, так что лучше учи албанский и не парься чужой херней. То ли дело вскочить, подняться, позабыть обо всем совсем, ведь тебе еще девятнадцать, а ему уже двадцать семь, у него есть жена и дети, он шагает путем своим - почему же на целом свете тебе дышится только им?
На карнизе пригрелась кошка, сочиняю письмо себе, я комок леденелой крошки в задыхающейся трубе. Говорить - это всё, что можешь, говоришь всё равно не то, так размазывай плач по роже, бейся лобиком в монитор. И, давайте, вдвоем катитесь, ждет холодная пустота, просто вы никак не хотите быть счастливыми просто так. Просто чуять струной подвздошной, что уже не страшна стена, просто стиснуть с утра ладошки, и от радости застонать. Нет, вы будете до рассвета, выводя из себя семью, выводить километры бреда в перегревшемся Ай-Си-Кью. И рассвет по мозгам - дубиной, все дороги приводят в Рим. "Ну, спокойной ночи, любимый. Значит, завтра договорим."
А машины асфальты сжирают, как сжирает дрова огонь, двадцать первй листок - журавлик, приземлившийся на ладонь. Я хорошая, даже очень, только глупая, как кирпич. Раз уж выбрал меня средь прочих - так изволь уж теперь, терпи. Выбрал, выбрал и, между прочим - не ругал ведь судьбу свою.
Мы ведь можем, если захочем быть счастливыми. Зуб даю.
Twenty feathers behind the shoulders - flying around, it's time to melt. I go, move keys, people stare at me. In the ears of music, Leasy the song, the voice melts around, it seemed so difficult for us, but even harder than one. Come in touch with the ether, you hear, you, I love you. The seller from a stall with kefir calls me: "Camel." “Come,” he says, “dear, choose food for yourself” If I don’t know myself, then why will I go to him?
Air is blue with a taste of apples, hits the bead with a random vapor. I live while November, it turns out nothing. I'm good. Player - Shuffle. I compose poetry in the subway and knit you a gray scarf from acrylic nonsense. The city opened over me - I directly, I feel how it trembles, I drink Thursday with a kagor to survive on Friday, the days change hastily, the snow is transparent, the rains of the wet. I drink Saturday with beer, lowenbraun, not huhra.
I breathe with a cheap, motionless tobacco laugh. Nothing else, Kudryashov, in general, hold on to well done. Soon the session, abroad, you will give it up - you don’t give up, let's go, they say, in the morning, the run helps to comprehend the world, because you won’t surrender - and roll up the sausage, and you won’t return the past, so it’s better to teach Albanian and do not worry of someone else's garbage. Either it is a matter of jumping up, going up, forgetting about everything at all, because you are still nineteen, and he is twenty -seven, he has a wife and children, he walks through his own - why is it only for them in the world?
On the cornice, a cat was warmed up, I compose a letter to myself, I am a lump of chopped crumbs in a suffocating pipe. To speak is all that you can, you still say not that, so smear the crying along the erysipelas, beat your lobby into the monitor. And, let's roll together, a cold emptiness awaits, you just don’t want to be happy just like that. It’s just to feel the iliac string that the wall is no longer terrible, just squeeze your hands in the morning, and groan with joy. No, you will be before dawn, getting out of yourself a family, to take off kilometers of delirium in the overheated ay-si-ku. And the dawn on the brain - a club, all roads lead to Rome. "Well, good night, beloved. So, we will agree tomorrow."
And the pavements are burned as the fire is burning, the fire is burning, the twenty -first sheet is a crane, landing on the palm of your hand. I am good, even very, only stupid, like brick. Since I chose me among the others - so if you please now, be patient. He chose, chose and, by the way, did not scold his fate.
After all, we can, if we want to be happy. I give a tooth.
Air is blue with a taste of apples, hits the bead with a random vapor. I live while November, it turns out nothing. I'm good. Player - Shuffle. I compose poetry in the subway and knit you a gray scarf from acrylic nonsense. The city opened over me - I directly, I feel how it trembles, I drink Thursday with a kagor to survive on Friday, the days change hastily, the snow is transparent, the rains of the wet. I drink Saturday with beer, lowenbraun, not huhra.
I breathe with a cheap, motionless tobacco laugh. Nothing else, Kudryashov, in general, hold on to well done. Soon the session, abroad, you will give it up - you don’t give up, let's go, they say, in the morning, the run helps to comprehend the world, because you won’t surrender - and roll up the sausage, and you won’t return the past, so it’s better to teach Albanian and do not worry of someone else's garbage. Either it is a matter of jumping up, going up, forgetting about everything at all, because you are still nineteen, and he is twenty -seven, he has a wife and children, he walks through his own - why is it only for them in the world?
On the cornice, a cat was warmed up, I compose a letter to myself, I am a lump of chopped crumbs in a suffocating pipe. To speak is all that you can, you still say not that, so smear the crying along the erysipelas, beat your lobby into the monitor. And, let's roll together, a cold emptiness awaits, you just don’t want to be happy just like that. It’s just to feel the iliac string that the wall is no longer terrible, just squeeze your hands in the morning, and groan with joy. No, you will be before dawn, getting out of yourself a family, to take off kilometers of delirium in the overheated ay-si-ku. And the dawn on the brain - a club, all roads lead to Rome. "Well, good night, beloved. So, we will agree tomorrow."
And the pavements are burned as the fire is burning, the fire is burning, the twenty -first sheet is a crane, landing on the palm of your hand. I am good, even very, only stupid, like brick. Since I chose me among the others - so if you please now, be patient. He chose, chose and, by the way, did not scold his fate.
After all, we can, if we want to be happy. I give a tooth.
Другие песни исполнителя: