Волохонский, Волков, Фёдоров - Джойс - Part 1
текст песни
20
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Волохонский, Волков, Фёдоров - Джойс - Part 1 - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Это было во мгле давным-давно минувших времен, в древнекаменном веке, когда Адам еще нырял с мотыгой к своей мадамьеве, а та вертела веретено в илистых струях, и всюду пахло пахотой, когда первозданный неподдельный распойный разбойник пил и лип так, что глаза его истекали от страсти, а не от старости, когда все подряд с первого взгляда один другого любили, и Ярл ван Хутор гордо держал в светильне горелую голову хладные руки на себя налагая. И два его маленьких еюшки Тристопер и Иларий нянючили куклу на засаленном полу того глиняного дома, жилища и замка. И кто же -- не будь я дермот -- приходил туда смотреть за помещеньем? -- одна его золовка-ослушница. И ослушница набралась розовым и разумно в дверь зашла. И зажгла и зажглось все в том огненном месте. И говорила она к дверям на своем местном перузийском: Дай глотну разок (Марк д `Иван)! Зачем это мне несчастье луковое смотреться как горсть гороха спод пива? И так начались у них стычки. А дверь двернула милости ее на голландско-носонассауском: Шут! (и задворилась). И тогда милость ее наклонности умыкнула еюшку Тристопера и в песчаную пустошь она текла, текла, текла. И Ярл ван Хутор следами за нею шагал мягко увещепеневая: Стоп ротная стоп вернись в мой ирин стоп. Но она ему сварливо: Никакнемож. И в ту самую сабаотную ночь где-то в Эрио сыпались ангелы и слышались бранные вопли. И ослушница ушла на сорок лет в Турлемонд и неким особым мылом смыла подтеки любви благоговенной со своего еюшки и было у нее четверо загранитных пидагога учить его щекотке ума и взрастила она его ко всегдашню состоянию и вышел он лудиран. И тогда опять она текла и текла назад, пока не вернулась к Ярл ван Хутору в те же объятья с еюшкой в кружевном переднике когда-то там ночью. И пришла не куда-нибудь, а прямо к перекладине его подгрудной в пивную. И Ярл фон Хутор сидел в том погребе, топя в ячменном солоде голобитые пятки, и теплыми рукопосжатиями сам с собою обменивался, а еюшка Иларий и болвания их раннего возраста валялись на салфетке корчась и кашляя словно брот и сиздра. И ослушница глотнула белого и опять зажгла и красные питухи взмыли порхая на гребнях холмов. И она выдала на грош груш для грешных душ, говоря: Дай хлебнуть раз-другой (Марк ти Твей)! Что это я тут как две горсти гороха спод пива? И: Шут! говорят ей грешные, той каролдевне (и заперлились). И каролдевна-ослушница усадила еюшку, взяла еюшку на руки и по всей лилейной дороге в Страну Странниц она текла текла текла. И Ярл фон Хутор летел следом и выл как штормовой вихрь: Стоп слышь стоп вернись вырин стоп! Но ослушница ему сварливо: Мнейтак понра. И дикие раздирающие стоны слышались в ту душную ночь где-то в Эрио и падали многие звезды. И ослушница скрылась на сорок лет в Турнлемиме и вталкивала кромвеличавые хулы ногтем с длинным пальцем в еюшку и было у ней четыре иносраных перподавателей чтоб он слезами изошел и довела она его до самонеопределенной небесшкуртрясти и стал он тристьян. Тогда вновь принялась она и текла, текла, покуда с парой перемен бу ты про не явилась к Ярл фон Хутору и с нею Ларрихилл под ее аброметтой. И стоило ли ей вообще останавливаться ежели не близ крыльца торца его дворца для третьего заклятья. И урагановы ноги Ярла фон Хутора достигали ящика с продовольствием, меж тем как сам он все двигал жвачку через четыре свои желудка (Смелей! И смелее!), а еюшница Топертрис и то идолище поганое предавались любви на половой тряпке: пилились и трахались и снизу и спереди -- как последний наемный с простодушной невестой во втором детстве. И ослушница хлебнула прозрачного и засветила и замерцали долины. И она свидетельствовала перед аркой триумфов так вопрошая: Дай выпить по-третьему (Марк ты Трись) что это я словно три пригоршни горошин спод пива? Но на этом их трения и кончились. Ибо словно стога колоколов окаймленные вилами вспышек древняя гроза всех дам Ярл фон Хутор Боанергес громолниеносно и самоперсоновластно явился сквозь трое запорных врат под аркадами приотворенных замков в своем широкорыжем головном цилиндре и цивильном вороту вокруг шеи -- хип, хоп, хандихап -- и края подрубл
It was in the darkness of times long past, in the ancient Stone Age, when Adam was still diving with a hoe to his madam, and she was spinning a spindle in the muddy streams, and everywhere there was a smell of plowing, when the primordial, genuine, drunken robber drank and stuck so that his eyes flowed from passion, and not from old age, when everyone loved one another at first sight, and Earl van Khutor proudly held his burning head in the lamp, laying cold hands on himself. And his two little girls Tristopper and Ilarius nursed the doll on the greasy floor of that clay house, dwelling and castle. And who - if I weren't a jerk - came there to look after the premises? - one of his disobedient sister-in-law. And the disobedient girl turned pink and intelligently walked into the door. And she lit and lit everything in that fiery place. And she said to the door in her local Perusian: Give me a sip once (Mark d'Ivan)! Why does this onion misfortune look like a handful of peas and beer to me? And so their clashes began. And the door opened to her in Dutch-Nassassau: Jester! (and shut up). And then the mercy of her inclination snatched Tristopper’s little thing away and into the sandy wasteland it flowed, flowed, flowed. And Jarl van Khutor walked behind her, softly exhorting: Stop company stop, return to my Irin stop. But she grumpily told him: “I can’t.” And on that same Sabbat night, somewhere in Erio, angels rained down and screams of abuse were heard. And the disobedient woman went to Tourlemonde for forty years and, with some special soap, washed away the stains of reverent love from her neck, and she had four foreign teachers to teach him the tickling of the mind, and she raised him to his usual state and he came out as a Ludiran. And then again it flowed and flowed back until it returned to Jarl van Khutor in the same arms with her in a lace apron one night there. And she came not just anywhere, but straight to the crossbar of his chest in the pub. And Jarl von Khutor sat in that cellar, drowning his bare heels in barley malt, and exchanged warm handshakes with himself, while little Ilarius and the fools of their early years lay on a napkin, writhing and coughing like a brot and a sizdra. And the disobedient girl took a sip of white and lit it again, and the red birds took off, fluttering on the crests of the hills. And she gave out a penny worth of pears for sinful souls, saying: Let me take a sip once or twice (Mark Ti Tway)! Why am I here like two handfuls of peas and beer? I: Jester! The sinners speak to her, to that king's maiden (and they lock themselves up). And the disobedient princess sat her down, took her in her arms, and along the entire lily road to the Land of Wanderers she flowed and flowed. And Jarl von Khutor flew after him and howled like a storm whirlwind: Stop, hear, stop, come back, stop! But the girl disobeys him grumpily: I like it that way. And wild, tearing groans were heard that stuffy night somewhere in Erio and many stars fell. And the disobedient woman hid for forty years in Turnlemim and pushed the majestic blasphemies into her neck with a nail with a long finger, and she had four foreign teachers so that he would come out in tears and she brought him to the self-determined heights of the skin and he became a tristyan. Then she began again and flowed, flowed, until with a couple of changes she appeared to Jarl von Khutor and with her Larryhill under her abromette. And should she have stopped at all if not near the porch of the end of his palace for the third spell. And Jarl von Khutor’s hurricane legs reached the box with food, while he himself kept moving the chewing gum through his four stomachs (Bolder! And bolder!), and his wife Topertris and that filthy idol indulged in love on a floor rag: they sawed and fucked both from below and in front - like the last hired man with a simple-minded bride in his second childhood. And the disobedient girl took a sip of the transparent one and it lit up and the valleys shimmered. And she testified in front of the Arch of Triumphs, asking: Give me a third drink (Mark you Tris) that I am like three handfuls of peas with beer? But that was where their friction ended. For, like a stack of bells bordered by pitchforks of flashes, the ancient thunderstorm of all ladies, Jarl von Khutor Boanerges, with lightning speed and self-imposed authority, appeared through three barred gates under the arcades of ajar locks in his wide-red head cylinder and a civil collar around his neck - hip, hop, handihap - and the edges of the hem
Другие песни исполнителя: