FACILIS DESCENSUS AVERNI - Первая Ночь
текст песни
55
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
FACILIS DESCENSUS AVERNI - Первая Ночь - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Вечер закрылся ночным покрывалом.
Казаки пили и досыта ели,
Их языки безутешно чесали.
Говор, ни странно, сводили к умершей.
“Правда ли панночка с некошным зналась?”
“Кто, панночка?.. Целая ведьма!
Хутор наш весь извела та несчадно
Я присягну, что ведьма та самая!”
И один ни скончался другим,
Россказни лились о панночке грязной,
Ни конца края не было им,
Одна другой была всё ужасней.
“То Микитку псаря охмурила,
Тот иссох и в пепел истлел.
То дитя и мать искусала,
А у других пила вёдрами кровь!”
“А ну, пан Хома, собирайся
В церковь к покойнице, ночь на дворе!” –
Казак седой осёк ту сумятицу:
“Полно, пора философ идти”.
Мрак под деревьями начал редеть,
Место становилось обнажённей.
Церковь открылась тёмным пятном.
Теплилась кровь от тех историй.
Хлопнула дверь за Брута спиною,
На замок заперли, как велел пан.
“Будем читать, - утешался философ,-
Что тут бояться, эко начнём.
Есть у меня молитвы такие
От мертвецов и нечисти разной,
Как прочитаю, и пальцем не тронут.
Я не боюсь, чего тут бояться!”
Осветив церковь свечами в карнизах,
Светом рассеялся кромешный мрак.
Свысока образа только угрюмо,
Вниз атмосферу взирали, сгущав.
Посреди гроб умершей стоял,
Как удержаться в лицо не смотреть:
“Боже мой, страшна красота”.
Два, и ещё раз смотреть не терпел он.
Буд-то живая, казалось, глядит
На него глазами закрытыми.
И по щеке покатилась слеза,
Алой полна она была крови.
Бурсак отошёл поспешно к крылосу,
Развернул книгу и начал читать
Голосом зычным, громким и сильным,
Диким казалось, бодрившим себя.
Однако с скончанием каждой страницы
Взор его искоса падал на гроб,
Словно невольное чувство шептало:
“Вот, вот встанет. Вот выглянет, вот!”
Но тишина была словно мёртвой,
Гроб неподвижно стоял без души.
Голос, лишь пение, лилось по церкви,
Но с каждой минутой Хома не счадил.
Свои взгляды на этот гроб.
“Если поднимется, встанет она?!” –
Но без живого, лишь треск свечи,
Каплей лишь слышно как падает воск.
“Ну если поднимется?.. О мой бог!!..” –
Голову ведьма приподняла.
Дико взглянул Хома на неё,
Нет, он не верил, он тёр глаза.
Точно сидит она в гробе своём,
Прочь отвёл его ужаса взор.
Снова взглянул, и встала она,
И идёт на него и вперёд.
Раскинула руки, закрывши глаза,
Буд-то бы ловит, ловит его.
И Хома в страхе околе себя,
Круг очертил и молил: “О, господь!…”
Ведьма же встала на самой черте,
Но преступить её не было сил.
Склацав зубами, открыла глаза,
Мёртвые словно и кинулась прочь.
Нет увидеть его не могла,
Круг сквозь глядеть не хватало ей сил.
Бешено бегая тут и там,
Хватая всё, что попало в руки.
Остановившись и, наконец,
Погрозив пальцем, легла она в гроб.
Философ не мог же прийти во своясь,
Глядя на тесное жилище колдуньи.
Но гроб сорвался и начал летать,
Взмываясь прямо над головою.
Но видел Хома, он круг не цеплял,
И в тысячу усилил свои заклинанья.
И грянулся тот, стоя по средине,
Мертвец с него синий поднялся опять.
Крик! Но послышался крик петушиный!
Труп в гроб опустился, крышкой бренча.
Сердце философа билось и билось,
Пот градом катился, но бодрил петух.
Криком своим на помощь ключивши,
Привёл он дьячка на смену к утру.
Казаки пили и досыта ели,
Их языки безутешно чесали.
Говор, ни странно, сводили к умершей.
“Правда ли панночка с некошным зналась?”
“Кто, панночка?.. Целая ведьма!
Хутор наш весь извела та несчадно
Я присягну, что ведьма та самая!”
И один ни скончался другим,
Россказни лились о панночке грязной,
Ни конца края не было им,
Одна другой была всё ужасней.
“То Микитку псаря охмурила,
Тот иссох и в пепел истлел.
То дитя и мать искусала,
А у других пила вёдрами кровь!”
“А ну, пан Хома, собирайся
В церковь к покойнице, ночь на дворе!” –
Казак седой осёк ту сумятицу:
“Полно, пора философ идти”.
Мрак под деревьями начал редеть,
Место становилось обнажённей.
Церковь открылась тёмным пятном.
Теплилась кровь от тех историй.
Хлопнула дверь за Брута спиною,
На замок заперли, как велел пан.
“Будем читать, - утешался философ,-
Что тут бояться, эко начнём.
Есть у меня молитвы такие
От мертвецов и нечисти разной,
Как прочитаю, и пальцем не тронут.
Я не боюсь, чего тут бояться!”
Осветив церковь свечами в карнизах,
Светом рассеялся кромешный мрак.
Свысока образа только угрюмо,
Вниз атмосферу взирали, сгущав.
Посреди гроб умершей стоял,
Как удержаться в лицо не смотреть:
“Боже мой, страшна красота”.
Два, и ещё раз смотреть не терпел он.
Буд-то живая, казалось, глядит
На него глазами закрытыми.
И по щеке покатилась слеза,
Алой полна она была крови.
Бурсак отошёл поспешно к крылосу,
Развернул книгу и начал читать
Голосом зычным, громким и сильным,
Диким казалось, бодрившим себя.
Однако с скончанием каждой страницы
Взор его искоса падал на гроб,
Словно невольное чувство шептало:
“Вот, вот встанет. Вот выглянет, вот!”
Но тишина была словно мёртвой,
Гроб неподвижно стоял без души.
Голос, лишь пение, лилось по церкви,
Но с каждой минутой Хома не счадил.
Свои взгляды на этот гроб.
“Если поднимется, встанет она?!” –
Но без живого, лишь треск свечи,
Каплей лишь слышно как падает воск.
“Ну если поднимется?.. О мой бог!!..” –
Голову ведьма приподняла.
Дико взглянул Хома на неё,
Нет, он не верил, он тёр глаза.
Точно сидит она в гробе своём,
Прочь отвёл его ужаса взор.
Снова взглянул, и встала она,
И идёт на него и вперёд.
Раскинула руки, закрывши глаза,
Буд-то бы ловит, ловит его.
И Хома в страхе околе себя,
Круг очертил и молил: “О, господь!…”
Ведьма же встала на самой черте,
Но преступить её не было сил.
Склацав зубами, открыла глаза,
Мёртвые словно и кинулась прочь.
Нет увидеть его не могла,
Круг сквозь глядеть не хватало ей сил.
Бешено бегая тут и там,
Хватая всё, что попало в руки.
Остановившись и, наконец,
Погрозив пальцем, легла она в гроб.
Философ не мог же прийти во своясь,
Глядя на тесное жилище колдуньи.
Но гроб сорвался и начал летать,
Взмываясь прямо над головою.
Но видел Хома, он круг не цеплял,
И в тысячу усилил свои заклинанья.
И грянулся тот, стоя по средине,
Мертвец с него синий поднялся опять.
Крик! Но послышался крик петушиный!
Труп в гроб опустился, крышкой бренча.
Сердце философа билось и билось,
Пот градом катился, но бодрил петух.
Криком своим на помощь ключивши,
Привёл он дьячка на смену к утру.
The evening closed the night bedspread.
Cossacks drank and eat ate,
Their languages are carelessly cleaned.
The saying, not enough, reduced to the dead.
"Is it true Punkochka with a single knew?"
"Who, Pannochka? .. Whole witch!
Our farm has all failed
I swear that the witch is the same! "
And one died to others
Rosusni poured on a dirty punk
Not the end of the edge was not
One another was all terrible.
"Mikitka Psary Okhmpilail,
That isoch and the ashes of Istlel.
Then the child and the mother of said
And others saw the blood of blood! "
"And well, Pan Homa, take
To the church to the dead, night in the yard! " -
Cossack gray-haired top TU BUSINESS:
"Full, it's time for the philosopher go."
The darkness under the trees began to rain
The place became nude.
The church opened a dark spot.
Blood was warm from those stories.
Slammed the door for the brutal spin
I locked on the castle, as Pan told.
"We will read," the philosopher consoled, -
What is happening here, eco will begin.
I have prayers such
From the dead and unclean in different ways
How I read, and the finger will not touch.
I'm not afraid of what is to be afraid! "
Uprill church with candles in the cornices,
The light was scattered with a pitch darkness.
Himps only sullenly
Down the atmosphere looked off, condensed.
In the middle of the coffin died stood
How to stay in the face not to watch:
"My God, terrible beauty."
Two, and once again did not tolerate.
There is still living seemed to look
On him with eyes closed.
And the cheek rolled the tear,
The scarlet is full of blood.
Bursak departed hastily to the Kryroz,
Deployed the book and started reading
Voice, loud and strong,
Wild seemed to the cheerful.
However, with the condation of each page
The look of his schos fell on the coffin,
As if involuntary feeling whispered:
"Here, here will get up. Here looks, here! "
But silence was like a dead,
The coffin was still without soul.
Voice, only singing, flew along the church,
But with each minute, Homa was not happy.
His views on this coffin.
"If it rises, she will rise?!" -
But without a living, only cracks candles,
The drop is only heard as wax drops.
"Well, if it rises? .. Oh my God !! .." -
The head witch raised.
Wildly looked at her
No, he did not believe he was a black eye.
It is exactly sits in his coffin,
Away answered his horror gaze.
Looked again and she got up
And goes to him and forward.
Spread her hands, closing her eyes,
I would like to catch him.
And Homa in fear of Owl yourself
The circle turned and praying: "Oh, Lord! ..."
The witch stood on the very feature,
But there was no strength to break it.
Wandering my teeth, opened his eyes,
Deadly as if and rushed away.
No see him could not
Circle through glance lacked her forces.
Runly running here and there
Grabbing everything fell into hand.
Stopping and finally
Covering your finger, she lay down in the coffin.
The philosopher could not come to himself,
Looking at the close dwelling of the sorcerer.
But the coffin was broken and began to fly,
Updated right above the head.
But I saw Homa, he did not pinch the circle,
And a thousand strengthened his spell.
And the one was killed, standing in the middle,
The dead with him blue rose again.
Creek! But I heard a creek cock!
The corpse in the coffin sank, the branded lid.
The heart of the philosopher beat and beat,
Pot Grad rolled, but burst rooster.
Screaming to the aid of keyshoes
He brought the Dycachka to shift to the morning.
Cossacks drank and eat ate,
Their languages are carelessly cleaned.
The saying, not enough, reduced to the dead.
"Is it true Punkochka with a single knew?"
"Who, Pannochka? .. Whole witch!
Our farm has all failed
I swear that the witch is the same! "
And one died to others
Rosusni poured on a dirty punk
Not the end of the edge was not
One another was all terrible.
"Mikitka Psary Okhmpilail,
That isoch and the ashes of Istlel.
Then the child and the mother of said
And others saw the blood of blood! "
"And well, Pan Homa, take
To the church to the dead, night in the yard! " -
Cossack gray-haired top TU BUSINESS:
"Full, it's time for the philosopher go."
The darkness under the trees began to rain
The place became nude.
The church opened a dark spot.
Blood was warm from those stories.
Slammed the door for the brutal spin
I locked on the castle, as Pan told.
"We will read," the philosopher consoled, -
What is happening here, eco will begin.
I have prayers such
From the dead and unclean in different ways
How I read, and the finger will not touch.
I'm not afraid of what is to be afraid! "
Uprill church with candles in the cornices,
The light was scattered with a pitch darkness.
Himps only sullenly
Down the atmosphere looked off, condensed.
In the middle of the coffin died stood
How to stay in the face not to watch:
"My God, terrible beauty."
Two, and once again did not tolerate.
There is still living seemed to look
On him with eyes closed.
And the cheek rolled the tear,
The scarlet is full of blood.
Bursak departed hastily to the Kryroz,
Deployed the book and started reading
Voice, loud and strong,
Wild seemed to the cheerful.
However, with the condation of each page
The look of his schos fell on the coffin,
As if involuntary feeling whispered:
"Here, here will get up. Here looks, here! "
But silence was like a dead,
The coffin was still without soul.
Voice, only singing, flew along the church,
But with each minute, Homa was not happy.
His views on this coffin.
"If it rises, she will rise?!" -
But without a living, only cracks candles,
The drop is only heard as wax drops.
"Well, if it rises? .. Oh my God !! .." -
The head witch raised.
Wildly looked at her
No, he did not believe he was a black eye.
It is exactly sits in his coffin,
Away answered his horror gaze.
Looked again and she got up
And goes to him and forward.
Spread her hands, closing her eyes,
I would like to catch him.
And Homa in fear of Owl yourself
The circle turned and praying: "Oh, Lord! ..."
The witch stood on the very feature,
But there was no strength to break it.
Wandering my teeth, opened his eyes,
Deadly as if and rushed away.
No see him could not
Circle through glance lacked her forces.
Runly running here and there
Grabbing everything fell into hand.
Stopping and finally
Covering your finger, she lay down in the coffin.
The philosopher could not come to himself,
Looking at the close dwelling of the sorcerer.
But the coffin was broken and began to fly,
Updated right above the head.
But I saw Homa, he did not pinch the circle,
And a thousand strengthened his spell.
And the one was killed, standing in the middle,
The dead with him blue rose again.
Creek! But I heard a creek cock!
The corpse in the coffin sank, the branded lid.
The heart of the philosopher beat and beat,
Pot Grad rolled, but burst rooster.
Screaming to the aid of keyshoes
He brought the Dycachka to shift to the morning.
Другие песни исполнителя: